СИНТЕТИЧЕСКИЙ ГРИША

Григорий Сиятвинда награжден множеством престижных театральных наград, включая даже премию «Лучший злодей». Телевидение тоже заметило актера и пригласило вести программу «Утро» на НТВ

СИНТЕТИЧЕСКИЙ ГРИША

— Знаете, Григорий, среди прочих определений вашего актерского мастерства часто встречается такое: «синтетический актер»...

— Мне так часто приписывают это свойство, что я уже и не знаю, хорошо это или плохо. Чем-то искусственным отдает, не правда ли?.. Первый раз я услышал это, когда мы вывезли еще студенческий спектакль «Бесы» на театральный фестиваль в Брно. Получили там множество призов, и один из них я — как «самый синтетический артист Европы». И друзья меня потом задразнили: «Синтетический ты наш!..»

— Тем не менее, кажется, наиболее натурально и естественно вы чувствуете себя именно на сцене театра «Сатирикон», который возглавляет Константин Райкин... Как произошло ваше знакомство?

— В детстве я очень любил Михаила Боярского в «Трех мушкетерах» и Константина Райкина в «Слуге двух господ», где он пел голосом того же Боярского... Потом Райкин пришел к нам в училище и продекларировал свое видение организации театрального процесса. Это так совпало с моим собственным пониманием, что я со всей горячностью старосты курса взялся доказывать, что важнее нашей профессии ничего нет и заниматься этим следует с утра до ночи. И для меня долго действительно ничего больше и не существовало... Райкин, наверное, уже тогда меня запомнил, потому что, когда я окончил учебу, он клятвенно пообещал мне в театре большие роли. Правда, первой была роль слуги Балтасара в «Ромео и Джульетте». Но после этой работы Райкин сказал: «Это последний слуга, которого ты играешь. Разве что будет «Слуга двух господ». Такая перспектива меня вполне устроила. Я, конечно, достаточно колбасился еще и в массовке, но все-таки Райкин свое слово сдержал. А я не халтурил даже в массовках, и потом уже Константин Аркадьевич мне говорил, что для него это послужило гарантией моей будущей работы с ним. Так что это не результат безумной и безотчетной любви художественного руководителя к артисту, а уверенность в том, что я отдам и большой роли все что смогу.

— С некоторых пор пара Райкин и Сиятвинда стала появляться на театральных церемониях. Вы вместе удачно и остроумно ведете то, что называлось когда-то «парным конферансом». Ваша похожесть психофизическая давно проявилась?

— Да еще со второго курса училища друзья частенько говорили мне: «Тебе надо у Райкина работать». И потом уже, когда начал играть в его спектаклях и он показывал рисунок роли, я стал понимать, что действительно отпираться бесполезно: становлюсь похожим.

— Вы этого не стесняетесь и не боитесь?

— Ну, может быть, слегка опасаюсь. Ведь если так пойдет и дальш по пути сближения моего с ним имиджа, то это может показаться совсем странноватым, мягко говоря.

ПРЕДСКАЗАННОМУ ВЕРИТЬ

— Вы сейчас совмещаете работу в театре с работой на телевидении. Нравится?

— Осваиваюсь понемногу. Я там всего три месяца. Почувствовал себя человеком со стороны и поэтому не играю, а на самом деле всему удивляюсь. Мне все любопытно. Когда я со своим зрительским опытом стал думать, чего не хватает на нашем телевидении, то решил: не хватает как раз непосредственности. И если ты разговариваешь с гостем, то надо, во-первых, внимательно слушать его, а во-вторых, попытаться задать ему не только заранее подготовленный вопрос, но и свой, рожденный прямо сейчас, в прямом эфире. Ну, мне еще работать и работать! Да мне и в самом деле многое безумно интересно, например, приходили к нам футурологи, и я на полном серьезе слушал их буквально с открытым ртом.

— А вам, кстати, никогда не предсказывали будущее?

— Есть один такой человек, но я, честно говоря, побаиваюсь этого.

— И кто же этот человек, если не секрет?

— Руководитель нашего драмкружка в Тюмени, человек, который вообще меня подвигнул на этот путь, к этой профессии. Я ведь с двенадцати лет занимался в театральной студии и потом уже в индустриальном институте тоже играл. Я там дошел до третьего курса, потом вернулся из армии и понял, что пора уходить, пока меня не выгнали. И вот мне, еще мальчишке, Тамара Николаевна — руководитель нашей студии — говорила, что надо ехать в Москву учиться в театральном институте и что я обязательно стану актером. Ну, я и отправился в столицу.

— А еще когда-нибудь она вам предсказывала будущее?

— Я практически в каждый свой приезд домой захожу к ней. Но, как только понял, что ее предсказания сбываются, мне стало жутковато. Хотя пока Тамара Николаевна мне только хорошее предсказывала, но я стал побаиваться, что в один прекрасный момент она либо скажет мне что-нибудь страшное, либо промолчит, чтобы не огорчать меня. А я не хочу ничего знать заранее. Но все равно обязательно опять к ней приду в следующий свой приезд в Тюмень.

— Ну и как вы поступали в Щукинское училище?

— Я был достаточно самоуверен, хотя дико волновался и не успел выучить прозу. Басню я выбрал самую жалостливую — «Волк и ягненок» и стихотворение такое же — «Хорошее отношение к лошадям». Прочитал все это страстно и был в полной уверенности, что проза и не понадобится. Но я не прошел. Это для меня было драматично. Как сейчас помню: шел ливень, я брел по Арбату. А ведь я уже и за квартиру заплатил за три дня вперед, так что пути к отступлению у меня были отрезаны. Тут я совершенно неожиданно для себя узнал, что существуют и другие вузы. Тогда я в корне изменил репертуар на абсолютно противоположный. Во-первых, выучил прозу, а во-вторых, стихотворение взял, необыкновенно точно ложащееся на мой облик, — «Жираф» Гумилева. Приехал во ВГИК и, не успев испугаться, увидев перед собой живого Филозова, смело прочитал все. Прошел. И тогда уже уверенно вернулся в Щуку и довольно легко очутился там, где мне и предсказывали...

— Ну-ну, не скромничайте... Помимо везения сыграло свою роль и то, что вы, как мне кажется, человек очень ответственный...

— Знаете, я на всю жизнь запомнил один случай, который произошел со мной еще на третьем курсе Щуки. Роман Виктюк взял меня в спектакль Вахтанговского театра «Я тебя больше не знаю, милый!». Он даже специально расширил для меня роль дворецкого, знающего все на свете. А партнерами моими были ни много ни мало Максакова, Маковецкий, Шифрин. Так что о такой работе можно было только мечтать. Я и мечтал, и репетировал, но одновременно по ночам вместе с друзьями готовился к какому-то фестивальному показу: до трех часов ночи фехтовал, крутил сальто, словом, уставал до одури. Спал часа по два, вскакивал по будильнику и ехал из Выхина на Арбат на репетицию в славный академический театр. Но однажды организм мой, видимо, не выдержал и восстал: я бессовестнейшим образом проспал. Просыпаюсь и понимаю, что репетиция должна уже часа два как идти... До сих пор помню в мельчайших подробностях свой путь в театр в тот день. С полной отрешенностью думал: вот и конец неначавшейся карьере! Наконец когда я тихонько приоткрыл дверь репетиционного зала, меня встретила немая сцена. Никто не сказал ни слова. Видимо, на всем моем облике отпечатался такой ужас, что все сразу поняли: любое слово способно было меня убить... Поневоле станешь ответственным и дисциплинированным на всю жизнь!

— Я знаю, что вы и за семью свою в Тюмени тоже ответственность чувствуете: навещаете родителей по несколько раз в год, собираетесь перевезти их в Москву. Но вы пока не женаты?

— Нет.

— Из-за повышенного чувства ответственности?

— Возможно, из-за этого. Но если честно говорить, мне очень страшно дать жизнь другому человеку, не убедившись до конца, что жизнь — это благо... К тому же с женитьбой не сложилось пока... Я очень не люблю в себе этого, когда спохватываюсь: как же так? Мне уже за тридцать, а я до сих пор не женат! Я прекрасно понимаю, что под давлением этого чувства нельзя никаких шагов серьезных делать, нужно ждать каких-то других сигналов.

— А если в отношениях с женщинами наступает момент, когда все складывается прекрасно, и неумолимо приближается время принятия серьезных решений, и вас даже подталкивают к этому, как вы поступаете?

— Я почему-то всегда, когда такие ситуации возникали, очень хорошо знал, что будет дальше. Что будет через год, что — через два. И тогда я все это заканчивал. Но тут всего не расскажешь. Я, видимо, прошел тот возраст, когда это делают по глупости, и сейчас надо ждать разумного решения.

РАСПОРЯДОК ЖИЗНИ

— Телевизионный эфир ваш начинается в 6 утра. Значит, снова, как в студенческие годы, просыпаться вам приходится часа в 4. А накануне вечером был спектакль, и, вернувшись домой, вы минимум до часу не могли заснуть. Как при таком раскладе сохранить свежесть восприятия и активность на площадке?

— Не забывайте еще, что в 10 утра начинаются репетиции в театре...

— Долго собираетесь в таком ритме просуществовать?

— Ну, что делать? Придется, наверное. Я на самом деле такое состояние гораздо больше люблю, чем ничегонеделание. Потому что от безделья в голову приходят всякие не слишком светлые мысли о том, что тебя в этой жизни напрягает.

— Все-таки телевизионное ваше появление способствует популярности?

— Я бы не сказал. Для меня, например, было бы неинтересно идти в театр на актера, которого я каждый день вижу по телевизору. По-моему, это не так плохо — видеть актера только на сцене. Хотя сейчас принято раскручивать себя и на телеэкране, и в интервью в прессе, подробности о себе обнародовать: что ты ешь на завтрак и с кем проводишь отпуск. Я не сторонник этого, но вынужден законам этим подчиняться.

РЕЦЕПТ АНТИДЕПРЕССАНТА

— Актеры любят поговорить о своих депрессиях... Как вы, например, с ними справляетесь?..

— Вы знаете, я лет до 28 даже представить себе не мог, что такое депрессия. Как это можно сесть и тосковать, подперев кулаком щеку. Мне все было любопытно и интересно. А теперь я, наверное, просто изменился и считаю это тоже нормальным состоянием. Меня сейчас гораздо больше напрягает человек, лишенный сомнений или неумеющий страдать.

— Значит, вы просто стали совсем взрослым?

— Боюсь, что да. Не сильно меня это радует, не сильно. Не хочу быть чересчур серьезным.

— А когда вас депрессия все-таки настигает, какое лекарство принимаете?

— Есть у меня такое лекарство. Вот, например, позавчера я его употребил и сейчас совершенно замечательно себя чувствую. Мне просто нужно в своей квартире навести порядок. Стоит это колоссальных усилий. Скажем, разобрать свой шкаф, в котором все кувырком. Обнаруживаются вещи, которые лет пять я не ношу и которые давно следует отдать кому-нибудь. Вот когда я себя заставлю выбросить весь хлам и оставшиеся вещи сложить аккуратной стопочкой, с этой самой минуты внутри меня все и упорядочивается. А если еще и пропылесосить квартиру, то я становлюсь совсем благостным.

— А если выпить как следует?

— Не помогает, пробовал. И убедился, что спиртное только усиливает твое состояние. Если у тебя все хорошо, то становится еще веселее, если плохо — становится совсем погано.

— Плюс одиночество... Вы ведь сейчас, получается, совсем один?

— Да. Зато я полностью независим, отвечаю и за свой шкаф, и за вымытую посуду, и за все на свете. А депрессии мои по большому счету прекрасно реализуются в ролях. Вот «Макбет» — это такое вместилище, куда помещаются все депрессии, и где они прекрасно переплавляются во что-то другое... Настоящий художник, по-моему, обязательно должен мучиться от какой-то душевной боли, которая и служит толчком к творчеству... Мне иногда становится страшно, что я не реализую нечто, данное мне. Но я не знаю, как определить это «нечто», поэтому каждую роль просто стараюсь делать честно. И заставляю себя, будучи достаточно ленивым, работать много. Иначе, боюсь, что если на полную катушку не выложусь, меня потом судьба накажет.

Елена ТРИШИНА