CТРАШНАЯМЕСТЬ

Жолдак - главная театральная сенсация года. По крайней мере на Украине, а теперь и в Москве. Говорят, гений. Или наоборот

CТРАШНАЯМЕСТЬ

После театрального фестиваля NET московская критика разошлась в оценках двух спектаклей украинского эпатажного режиссера Андрея Жолдака «Гамлет. Сны» и «Один день Ивана Денисовича». Одни пишут, что смельчак, другие - трюкач. Возможно, Жолдак и то, и другое. А возможно, и что-то третье.

УКРАИНСКИЙ КАРАБАС-БАРАБАС

На Украине с театром плохо. Фактически его нет. В столице вяло проистекает многолетнее никому не интересное противоборство двух гостеатров: русдрамы и укрдрамы - чистая булгаковщина. Ходить в оба театра при этом не рекомендуется. Киевская публика любит ажитационно штурмовать гастрольные спектакли с московскими знаменитостями: привозят либо отстойные антрепризы, либо мастодонтов вроде «Современника» и Ленкома. Обыватель местный и на первое, и на второе ходит с одинаковым пафосным выражением лица: культура, панимашь. Ничего «вкусного» не импортируют. И узкая прослойка интеллектуалов затаилась с желанием отомстить неразумным московитам за театральный спам. Чтобы и в Белокаменной завозмущались украинской экспансией. И месть не замедлила материализоваться. Страшная такая месть. И имя ей Андрей Жолдак.

Он же Тобилевич IV, он же Чингисхан (так именовал себя, когда «Опыт освоения пьесы «Чайка» системой Станиславского» в Москве ставил), он же Гора, он же Гога. Великий и ужасный. Последнее, кстати, правда: когда этот человек-гора с сумоистским антуражем выходит на сцену, сверкая угрожающе бритой лысиной, над которой вздымается оселедец, плямкая губищами и вращая выпученными глазищами, становится не по себе. Была бы я актрисой, не пошла бы к нему, хоть мани меня ковригой мировой известности. Страшно! Недаром потом бедная Друбич рассказывала о работе у Жолдака, что так тяжело ей было лишь, когда она медсестрой была.

Он как всамделишный Карабас-Барабас: и виду внушительного (вдруг чего не так - врежет?), и с актерами не церемонится. Актеры боятся, а некоторые даже пишут жалобы наверх, что не хотят участвовать в порнографии. Ну это несознательные особи в провинциальных театрах, в Черкасском, к примеру, где Жолдак совершает наездами свою плановую всеукраинскую революцию (отдать все замшелые и омертвевшие в чиновничьих лапах театрики новаторам!). Судьба ласкает молодых и рьяных - весь мир для них! Признание Жолдака на Украине - дело его собственных рук, точнее, его пиаровских стратегий. До Москвы эта пропаганда еще не докатилась, а в Киеве уже каждая собака знает, что не только для неньки, но и для Европы это самый крутой авангардист. Даже Минкульт Украины знает. Таким образом Жолдак официально завладел статусом потрясателя основ и ходячей пощечины общественному вкусу. Но, как известно, бунтари с официальным статусом не совсем бунтари, точнее, совсем не.

СОЛЖЕНИЦЫН ПРОТИВ ЖОЛДАКА

Собственно, сначала о спектаклях. Поскольку Жолдак позиционирует себя как режиссер скандальный, с ним начинают случаться настоящие скандалы, не вполне им контролируемые в отличие от художественных бунтов. Вот, к примеру, Солженицын, спектакля не видавши, при этом выступил с заявлением в ИТАР-ТАСС, возмущен «дикостью и наглостью харьковской труппы, укравшей название моего произведения для своего действа». А если бы и пришли с поклоном, то, по свидетельству супруги писателя, Александр Исаевич отнесся бы к самой идее с большим сомнением. Оно и хорошо, что Солженицын на спектакль не попал. Потому как неизвестно, чем бы этот смотр худсамодеятельности для классика закончился. Нет, я, собственно, обеими руками «за» - за то, чтобы классику переосмыслять, искажать и переплавлять.

А поскольку Шекспиру да Чехову уже не до попирания авторских прав, можно их, давно почивших, тексты брать и ни о чем не спрашивать. А с живым классиком как-то некрасиво получилось. И вот что же увидел бы Солженицын, если бы пошел?

Жолдак утверждает, что использовал всего три страницы текста, да и то как стимул для фантазии. Зрителя провожают в зрительный зал с конвоем и собаками, на сцене в вольере носится туда-сюда нерасчлененная биомасса. Перебрасывается посылочными ящиками. Все сносно. Но как бы подействовали на Александра Исаевича художественные жесты с пуканьем и отрыжкой во втором действии, неизвестно.

ИСКУССТВО ТОШНОТЫ

Потому как первое еще было вполне понятным - лагерные винтики, некогда бывшие людьми, вращались в адской машине, строя стены или размазывая и разбрызгивая воду половыми тряпками, бегали, неистово рыдали, матерились, насиловали. Под свистки вертухаев и вопли врачей-убийц. При том лагерный люд был либо обрит наголо, либо одет в ушанки с торчащими заячьими ушами - мол, подопытные кролики. (Кстати, первоначально своих «кроликов» Жолдак для перевоплощения хотел поместить на месяц в вольеры с собаками, дабы прочувствовали по Станиславскому, но чиновники, суки, не дали - давят у нас все-таки еще искусство!) Бритые наголо зэчки обнажали не очень аппетитные филеи.

Нет, все было понятно, если даже и не вызывало еканья и трепета, то хотя бы подвергалось какой-то там расшифровке и напоминало ритм рассказа - подъем, шмон, зона, шмон, отбой. Комментировали действо пафосные оперные арии на немецком. Во второй части мерлезонского балета Жолдак перешел от работы с нашим сознанием к подсознанию, ввел туда какой-то зонд и стал запускать весьма странные образы. Те, кто пытался вынести запах махорки в первом действии, слинял от аромата недопереваренных яиц во втором. Медсестры и медбратья икали и пукали, в тех же физиологических ощущениях пытались выразить гениальность режиссера лагерные, теперь уже переодетые в костюмы, но без штанов.

Все эти фрейдистские картинки, кажется, не рассчитаны на точную дешифровку, а служат общей зрелищности. Символы Жолдака лежат эдаким декоративным узором на теле спектакля, вовсе не требуя напряженной интерпретации у зрителя. Потому что, скорее всего, в них ничего нет: это символы-обманки, пустышки.

Гамлет в смысле эпатажности получился скромнее. Ну контуженные проводницы (верки сердючки, что ли?) там руками механистично вымахивают, ну на златовласого принца выливают литры молока, ну пляж откуда-то берется с истерично пляшущими обитателями. Эстетика фотокарточек начала века (привет Антон Палычу). Каркающий бородатый мужчина, прыгающий на корточках (видимо, призрак). Детишки на качелях (скорее всего, альтеры эго). И в конце - банно-прачечный комплекс на сцене работает с обливаниями пеной, видимо, отмыв затертых образов. Этой мыльной оперой все и заканчивается. Откуда у образов этих ноги растут, неважно. Там же написано: «сны». Мало ли чего ни привидится. Режиссер, кстати, так и объясняет свою кухню: мол, сажусь, и у меня поток образов пошел откуда-то сверху! Такая вот выделенка у Жолдака, обзавидоваться!

Лично меня в действах Жолдака беспокоят вовсе не эпатажность и не скандальность, а нарочитость первого и второго. Имитационность. Создается ощущение, что все это не вопрос влияний: мол, насыщенность действия, как у Некрошюса, и подробность звуковых партитур, как у Роберта Уилсона, - а механический перенос всех крупных авангардистских методик от театра жестокости Арто и использование актеров как автоматов у Кармело Бене до экспериментов Гротовского. Причем в одну кучу: что-то да сработает. Конечно, от такой каши у зрителя и уши закладывает, и глаза слепит, потому что как только интересное и поражающее он таки выуживает, как на него оседает еще больший массив беспонтовой руды. В виде обливаний водой, тряски гениталиями, оргастических конвульсий. На кой, спрашивается? И этот постоянный принцип картинки, выстраивания кадра, вспышки и замены кадра сначала восхищает, но на четвертом спектакле начинает доставать.

Нет, у всех, конечно, свои штампы. Гинкас не может без машинерии в виде спускающихся лестниц или подымающихся столов, а Погребничко - без зипунов и телогреек в Чехове. Но у Жолдака манера выглядит беспомощно - не как средство, а как мышление. Честно говоря, новый спектакль «Месяц любви» по Тургеневу я не досидела, зевала не переставая. Хотя там голые дядьки по телефону разговаривали и старушки лифчики показывали.

ОТ ТАРКОВСКОГО - К ВАСИЛЬЕВУ

Немного о мифотворчестве. Жолдак-Тобилевич заявляет о своем родстве с Арсением Тарковским (его дед - двоюродный брат поэта), а также с братьями Тобилевичами, знаковыми фигурами в украинском театре - Карпенко-Карым, Саксаганским и Садовским. И о мистическо-творческой близости с Лесем Курбасом - символом украинского театрального авангарда. Курбаса эти самые братья Тобилевичи позвали в свой театр, но он восстал против их традиционализма и ушел. И основал свой молодой театр, куда теперь и попал сам Жолдак. Вот такие космогонические циклы сходятся на заметной во всех отношениях фигуре режиссера.

О становлении своем Жолдак вспоминает, что учился в худшколе вместе с Борисом Красновым, ненавидел джоконд, носил джинсы и занимался любовью в седьмом классе, причем не с кем попало, а с балеринами из близлежащей школы. В худин не поступил и поплелся в армию, где его перемкнуло. Момент инициации он связывает с тем, что на глазах у него погиб друг, и тогда в голове созрело решение стать режиссером. Дед списался с Арсением Тарковским, и протеже из армии угодило на Высшие режиссерские курсы. Жолдак маниакально хотел в театр и даже два года отсидел там монтировщиком для изучения изнанки.

Потом от фонаря кого-то спросил: кто, мол, в Москве лучший театральный режиссер? Ну Васильев, сказали. И пошел он к Васильеву. И грит ему: я вот гениальный, и с этим нужно что-то делать. Так поступил на курс с Борисом Мильграмом и Натальей Колякановой, долго его не принимали, но потом как-то срослось - полюбили. Еще во время учебы у Васильева стал делать спектакли в Театре укрдрамы им. Франко в Киеве - шли вроде бы как на ура. Несмотря на уговоры остаться в Белокаменной, национально ориентированный Жолдак вернулся подымать родину из театральных руин.

Первый заметный конфликт, приведший Жолдака в Харьков, возник в том же театре укрдрамы, когда его худрук небезызвестный Богдан Ступка предельно ясно выразился: «Двух лидеров в театре быть не может». И Жолдак его за эту честность даже еще больше зауважал. И ушел. А тут возникла эта авантюра с харьковчанами. Повстречался с губернатором, сказал ему как футбольному фанату: «Хошь я тебе театр из пятой лиги в чемпионскую переведу?

О нем все говорить станут». И вот закрутилось.

Жолдак работает над своей харизмой всерьез. Его актеры восторженно, как индейцы, увидевшие богов-конкистадоров, рассказывают в интервью, как Жолдак пришел в их харьковский театр, как по-новаторски он работает с труппой и как заботится об актерах. Отец родной! «Да у нас же по два мобильных телефона! Да у нас он пенсию платит ветеранам театра! Да он даже в Венецию возил труппу на отдых!» Сам все время говорит о жестокости как методе (смотри Бене):

- Моя теория заключается в том, что артиста, у которого есть свои какие-то качества, привычки, свое понимание всего, надо довести до такого состояния, когда он не может думать, - рассуждает Андрей Жолдак. - Мне нужно загонять его до полусмерти. Конечно, если артист не хочет от меня уйти. Моя задача - его аккуратно, медленно затягивать, физически загнать. Как со зверем! Открыть клетку, хлопнуть в ладоши и, когда ты выползешь, открыть охоту на тебя. И все время ослеплять тебя, сбивать с ног. И вот когда актер находится на грани срыва, я говорю: стоп, а теперь давай сядем и поговорим о существе спектакля. Потому что только тогда он открыт, когда из него все говно вышло, весь пот вышел.

ВСЕ НА БОРЬБУ С ЧИНОВНИКАМИ!

Основная тема самопиара Жолдака - деньги и чиновничий произвол. Что делать и кто виноват? Я вот прочла все интервью в русскоязычной прессе, и голова моя заболела от этого маниакально-величавого бреда. Во-первых, возмущается, что деньги на Украине идут на вялые ортодоксальные постановки, а не на него, любимого. Жолдак тут же самодовольно ухмыляется: да у меня в Европе такие гонорары, что вы! Да ко мне в ресторане (мы там с Друбич, Гребенщиковым, Харатьяном сидели) прям миллионер подвалил и грит: да бери ты у меня триста тыщ и ставь мне экспериментаторский театр, он лично мне, миллионеру, позарез нужен. Ну и все в таком духе: Да я, да мне, да ваще!

При том что ему уже официально растопыренные цветочные корзинки от властей на сцену выносят, он все никак не выйдет из роли аутсайдера. Зажимают, кричит Жолдак, душат! А у меня крупнейшие туры по Европе да по Японии тем временем! Да меня уже почетным гражданином всех европейских городов назначили!

Я лучше всех хаваю, чего европейскому зрителю надо: он за деньги хочет то, чего в жизни не может увидеть. В этом и состоит конъюнктура Жолдака: покрутившись на европейских фестах, он действительно понял, что нужно, чтоб сварганить авангардистско-коммерческий театр, и теперь по единому рецепту лепит конвейерные спектакли. А когда его спрашивают, а почему у вас аквариумы с молоком в каждой постановке или одноногие шкандыбающие тетки, он отвечает замысловато: эта тема меня преследует! А чего? Удобно оправдывать некую монотонность метода и общие места! И сам он хочет, чтоб его преследовали:

- За мной должны гоняться и уговаривать! Меня должны ловить министр культуры, премьер-министр. Потому что таких, как я, единицы. Я бы тут закрутил все вокруг! Мне в Минкульте денег на кино не дали. Очевидно, их напугали экскременты и собачий секс. У нас в Минкульте масонская ложа: всем членам больше 50 лет. Они выносят вердикты! Молодым никогда не пробиться.

Жолдак предлагает отнять и поделить. 350 украинских театров отдать молодым под революцию. Вот я представляю, что все театры вдруг становятся жолдаковскими, и такое возбуждение меня охватывает. Куда ни придешь, эпатаж, шок, стресс! Гамлеты в трусах, Офелии в лифчиках, Отелло Дездемону топит, а Герасим Муму душит! На зрителей блюют, гадят и мочатся за их большие деньги. Кто покидает зрительное место, Жолдак догоняет и травит овчарками. Классических театров один-два, и те в загоне.

Один критик назвал театр Жолдака надувательством, но полезным: это, дескать, расшевелит сонное театральное царство на Украине. Но при чем тут, пардон, Москва? Для образа «нет пророка в своем отечестве»?

Возможно, российский критик несколько приутихнет в восторгах, оценив последнее детище Жолдака - мюзикл «Тузла». Сценарий написал московский телевизионщик Дмитрий Киселев, работающий на украинском канале. Уровень идиотизма в очередном скандальном творении нарочито высок. Простой русский парень-экскаваторщик решил добраться до своей возлюбленной островитянки по имени Тузла оригинальным способом - вскапывая ковшом своего железного коня море. Несмотря на техническое своеобразие метода, он все-таки к острову приближается, и девица - логично! - принимает его за Христа. Устав от морекопания, экскаваторщик пешком (возле Тузлы вода доходит до сорока сантиметров ) приходит к девушке. После любовных танцев-шманцев и «арий романтического ожидания» вдруг наступает патриотическая трагедийная развязка. Тузла вдруг вспоминает о долге и «аллегорически убивает» чужака. Греческий хор прессы повествует о последовавших за этим перемещениях президента на Тузлу, украинского премьера - в Москву. Киселев в успехе своего детища уверен. Тем более что деньги берется добывать сам Жолдак. А он из кого угодно душу вынет, не то что тыщи. Поэтому будем ожидать на новых фестивалях икающих и пукающих экскаваторщиков и бритых наголо островитянок.

Саша ДЕНИСОВА,
Киев

В прошлой жизни Жолдак был одноногой женщиной. Поэтому у него Дездемона прыгает на одной ноге, а в «Гамлете» по сцене ползает женщина, неловко подогнув колено. Знак отличия, уродства или избранности, но всегда слабости, уязвимости. Да-да, этот скандально известный режиссер, сводящий с ума театральные столицы мира, на самом деле беззащитен. Ему снятся цветные сны, и он все свое время тратит на то, чтобы передать на сцене хотя бы малую часть их красоты и гармонии. И этого хватает, чтобы одна часть зала ревела от восторга, а другая уходила прямо во время действия с поджатыми губами. Кто, скажите, не мечтал хотя бы однажды о том, чтобы Дездемону не задушили, Офелия не утонула, а Ромео и Джульетта помирили Монтекки и Капулетти? Пожалуйста - в снах о Гамлете есть сцена, когда Гамлет и Офелия сначала душат носовым платком всех злодеев и монстров Датского королевства, а потом, победившие всех и саму судьбу, сидят, весело болтая ногами и слушая птиц. Там нет шекспировского текста в переводе Лозинского или Пастернака, который сегодняшним молодым зрителям кажется чем-то вроде «Илиады» Гомера в переводе Гнедича. Там вообще очень мало слов... При кажущейся сложности метафор язык режиссера прост и похож на тот, которым говорит поколение интернета: вот две девочки в белом и черном, которые не сходят со сцены. Как в «Матрице», два коридора - в каждом живут по своим законам. Шекспировский герой погиб, защищая свободу своего выбора. Жолдак его понимает, потому что сам полностью, абсолютно свободен. Его актеры выворачивают душу наизнанку и столь же естественно раздеваются, доказывая, что нет некрасивых людей, что любая живая плоть прекрасна, а нагота не постыдна. Он словно протягивает руку человеку, живущему в мире страхов и комплексов: ничего не бойся, доверься людям, они тебя поймут, потому что сами переживают похожее и мучаются тем же. В финале спектакля сцена буквально тонет... в мыльной пене. Щедро льется вода, актеры омывают друг друга, словно смывая весь тот ужас, который пришлось пережить их героям, откровенно наслаждаясь такой развязкой и почти впадая в транс. Их настроение передается зрителям - очищение, понятое буквально, переходит в катарсис. В конце концов все уйдет, исчезнет: убийства, ненависть, зависть, ревность. Останется Гамлет и театр, где он захочет появиться, - в конце ХХI века, надо полагать, тоже, а не только в его начале. Кто-то верно заметил, что талант - это глубина неизвестного. О неизвестном и говорит нам Жолдак. Нина АГИШЕВА

На фотографиях:

• ХОРОШО, ЧТО СОЛЖЕНИЦЫН ЭТОГО НЕ ВИДЕЛ. А ТО МАЛО ЛИ...
• ПЕНУ ЖОЛДАК ЛЮБИТ. ОН ЕЕ НАГОНЯЕТ РЕГУЛЯРНО
• ЖОЛДАК ОФИЦИАЛЬНО ЗАВЛАДЕЛ СТАТУСОМ ХОДЯЧЕЙ ПОЩЕЧИНЫ ОБЩЕСТВЕННОМУ ВКУСУ
• В материале использованы фотографии: Михаила ГУТЕРМАНА, Владимира ЛУПОВСКОГО