Анатолий БЕЛКИН, главный редактор журнала «СпбСобака.ру»
25 января (по старому стилю) 1913 года коллежский секретарь Николай Евгеньевич Хрулев вышел на перрон Николаевского вокзала из вагона второго класса в старомодном, но еще приличном пальто, мутоновой шапке, с небольшим потертым дорожным саком. Петербург встретил коллежского секретаря легким снежком и приятными десятью градусами мороза. Во внутреннем кармане пальто у Николая Евгеньевича лежало портмоне с деньгами в ассигнациях, а в правом боковом находился кошелек с мелочью, футляр с очками и уже не очень свежий носовой платок. В левом же кармане ничего не лежало, кроме записки с адресом: «ул. Надежденская, 17. Вход с парадной. Доктор Штернер, все виды протезирования, новая эмаль, уничтожение дурных запахов». В углу стояло «от 2 до 8 руб. за визит». Хрулев сложил бумажку, сунул ее в карман и вдруг увидел, что прямо перед его ботинком лежит золотой десятирублевик.
Надо сказать, что приехал Николай Евгеньевич в Петербург аж из Вологды по двум причинам. Первая и главная состояла в том, что у него сломался зубной протез и любое принятие пищи из заслуженной радости превратилось в незаслуженное наказание. Второй причиной была тонкость его натуры. Он уже лет двадцать как состоял членом «Всероссийского общества любителей канареечного пения» и завтра в павильоне Елагиного дворца должно было состояться 25-е юбилейное заседание правления с демонстрацией лучших российских кенаров.
Червонец нестерпимо блестел на истоптанном снегу перрона. Хрулев нагнулся и уже было дотронулся до него, как вдруг монетка качнулась, слегка подпрыгнула и, приземлившись торцом, покатилась вперед. Николай Евгеньевич изумился и попытался прихлопнуть монету ногой, но та непонятным образом выскользнула из-под ботинка и, покачиваясь, медленно покатилась между десятками ног. «Ну погоди, мерзавец», — одними губами прошептал Хрулев и что есть силы двинул по монете ногой.
Вместе с жидким фонтаном грязного снега на фоне серой стены доходного дома сверкнула золотая дуга, конец которой звонко ударился обо что-то твердое. Напротив него была обычная дверь со звонком, а на ступеньке перед нею лежал проклятый золотой. Открылась дверь, и необыкновенно милая дама в серой юбке и в черном жакете вышла из двери.
«Что же вы мерзнете, входите. Мы вас давно ждем», — музыкой прозвучало в голове у секретаря. Девушка протянула прелестную тонкую руку, и Хрулев не нашел в себе силы сопротивляться. Но на второй ступеньке, уже входя, он, как ему показалось, незаметно нагнулся и схватил-таки проклятую монету. Сразу стало гораздо легче.
В комнате, куда, ведомый красотой, попал Хрулев, за большим столом под абажуром сидели барышни и один молодой человек. Все курили. Было душно и уютно. Николая Евгеньевича усадили за стол, и невидимая рука поставила перед ним стакан чаю. Глотнув, он снова услышал милый зовущий куда-то голос. «Мы все здесь сестры, революционерки, бисексуалки и бомбистки.
А перед вами сидит Каракозов-младший. Он гений и делает нам бомбы. Чем больше бомб, тем свободней станет народ. За это и умереть не жаль». Николай Евгеньевич пить чай уже не мог, он уже вообще мало что мог. Его трясло от страха. А ужас нарастал. «Мы вас очень ждали и дежурили у двери. Мы решили, кто первый попадет к нам, тот и испытает новую бомбу. Она лучше, чем старая. Те не всегда взрывались». Тут же на столе появились две жестяные банки из-под монпансье «Лира» и «Дюшес». А упоительный голос продолжал: «Мы сейчас все уйдем, а вы должны открыть коробку. В одной бомба, а в другой конфеты. Это вам шанс к чаю»... Девушки захихикали. «Уйти вам никак нельзя. Он тогда вас застрелит». Молодой человек слегка кивнул головой. «Ну вот и все. Мы пошли». Каракозов-младший достал револьвер и направил в левый глаз Николая Евгеньевича. «Открывайте», — тихо приказал брат цареубийцы. Хрулев не мог даже пошевелить пальцем. «Открывайте!» — снова донеслось до секретаря, и черный ствол револьвера почти уперся ему в нос. Как во сне, не помня себя от ужаса, Николай Евгеньевич навалился на стол и судорожно уже почти схватил банку «Дюшес», но в самый последний момент понял, что это бомба. Онемевшей рукой он тихо-тихо подвинул к себе «Лиру» и рывком откинул крышку. В ближайших шести домах от взрыва вылетели стекла!
Николай Евгеньевич вскочил и открыл глаза. Он сидел у себя на кровати. За окном, как всегда, был виден дровяной сарай, а за ним колокольня. Раздался второй взрыв. Это пьяный сторож опять стрелял по воронам. «Так и на поезд можно опоздать», — подумал он и начал приводить себя в порядок. Николай Евгеньевич уезжал сегодня в Петербург по двум важным делам.
25 января (по старому стилю), выйдя из вагона второго класса на перрон Николаевского вокзала, он с удовольствием глотнул свежего воздуха, похлопал себя по карманам, мелко перекрестился и тут увидел, что прямо перед его ботинком лежит золотой десятирублевик.
Анатолий БЕЛКИН
Санкт-Петербург,