После съемок в «Антикиллере» Виктор Сухоруков нашел в себе смелость заявить, что этим фильмом он «завершил в своем творчестве криминальный период». Заявил и испугался: а вдруг больше ничего и не предложат, что тогда?.. Однако чего, спрашивается, бояться Сухорукову?
ВИКТОР СУХОРУКОВ:"ХОЧУ СТАТЬ РУССКИМ ПЬЕРОМ РИШАРОМ"
Вскоре Виталий Мельников предложил ему роль Павла I, а потом Игорь Кузьменко увидел в нем наркома Берия. Виктор Иванович пошутил: «Ну вот, начался период орденов и медалей». Тем не менее этого Сухорукову оказалось мало. Он жаждет окончательно и бесповоротно вернуться на театральную сцену: осенью под руководством Владимира Мирзоева он явил театральной Москве Шута короля Лира, а совсем скоро сыграет главную роль в спектакле «Человек из ресторана» по Ивану Шмелеву (режиссер — А. Лукьянов, пластика — М. Лавровский, А. Петухов). Ну а пока что Сухоруков собирает «урожай»: за роль Павла Петровича он получил награды сразу на трех фестивалях — «Листопад» в Минске, «Амурская осень» в Благовещенске и «Золотой овен» в Москве.
|
— Где-то прочитал, что во время съемок в фильме «Бедный, бедный Павел» вы «общались» с самим Павлом Петровичем...
— Мой первый съемочный день. Гатчинский дворец, где всю жизнь прожил и сформировался как император Павел Петрович. Сижу я в рубашке за гримерным столом. Ко мне подходит странный, очень нервный человек и шепчет: «А хотите, я вам покажу, где Павел Петрович молился?» Я говорю: «Хочу». И он, гремя ключами, повел меня в левое крыло дворца, открыл решетчатую дверь. Мы поднялись по винтовой лестнице и оказались в куполообразном пространстве. Круглая крыша, алтарь... И он сказал мне, что именно здесь Павел Петрович каждое утро становился на колени и молился, плакал и молился. Я остановился, а он вдруг говорит: «Вы тут с ним пообщайтесь, а я вас буду внизу ждать». Ну и остался я в этом пространстве с одними сквозняками. И с ним, с Павлом Петровичем. Встал в самом центре и сказал: «Павел Петрович, прости меня, Витьку Сухорукова, что я буду тебя играть, что я надену маску твоей сути, что я буду твоим клоуном. Прости ради Бога». Попросил прощения и ушел.
— Чувство удовлетворения от сделанного испытываете?
— За всю свою киношную жизнь впервые не жду результата — был доволен процессом и знаю, что как бы меня ни ругали, к Павлу Петровичу я отнесся самым честнейшим образом и сыграл его по-божески... Сыграв же эту роль, я расстался с ней не без удовольствия. Потому что очень устал. Но усталость моя была с привкусом клубники зимой.
— Скажите, а разногласия между актерской профессией и тем самым общением с Богом вы никогда не испытывали?
— Перед своим рождением я ни у кого разрешения не спрашивал. Мама ведь могла сделать аборт. А папа мог опоздать с работы. Или еще что-нибудь. Или же я мог затеряться на просторах желудочно-кишечного тракта. Однако я родился. Думаю, что все благое на земле от Бога. Мне кажется, если я занимаюсь своим делом по совести, по правде, от души, как это может быть против Бога? Да, может быть, это где-то рядом, но только не против. Не согласовывал я свое дело с Богом? Конечно, не согласовывал. Но думаю, он мне это простит. Такой минимальный грех маленького человечка Вити Сухорукова. И не такое прощает. Отмолюсь. Так что пусть батюшки наши не лукавят — они и сами иногда совершают неправедное. После дождя бывают лужи, а где дно у лужи, никто не знает. Пока не наступишь. А наступаешь иногда и случайно...
— Думали ли вы когда-нибудь, например, о том, что будете подниматься по Каннской лестнице, как по той, что в подъезде?
— Я в детстве не знал ни о том, что есть Канн, ни о том, что есть «Оскар». Хотел ли я быть знаменитым? Ой, думаю, вряд ли. Потому что опять же не знал, что значит быть знаменитым. Я только знал, что хочу выйти на сцену, хочу понравиться публике. Очень хотел выделиться, чтобы меня заметили. Поэтому в детском саду смело вставал на табуретку и что-то такое рассказывал...
— Не так давно вы снялись и в комедии «Теория запоя». Вы же больше не пьете, так неужели название не отпугнуло?
— Да, название веселенькое. Тем более за него взялась молодая и очаровательная женщина — Наташа Погоничева. После нашей встречи она прошептала гримерам, что мне надо и глазки сменить, и голову волосами покрыть, да еще и тело морилкой замазать — чтоб я был загорелым...С удовольствием с Наташей работал, только все время ее спрашивал: «Справишься? Получится?» — «Получится», — отвечала она. Люблю самоуверенных режиссеров. Фильм Наташи — это тот случай, когда мне работалось очень интересно и весело, хотя голубые линзы вместо трех часов я носил двенадцать. Много чего пришлось и перетерпеть. И вот посмотрел я картину и могу сказать, что ждал от Наташи большего. Мне до сих пор кажется, что собственно теория запоя режиссером разработана не была. Лучше бы она снимала про любовь...
— А как вам с Владимиром Мирзоевым работалось?
— Мирзоев — режиссер очень сложный, неоднозначный, спорный. Фигура одиозная. Мирзоев не говорил «как», «куда», даже «зачем» иногда не говорил, но ты сам начинал фонтанировать — не фантазировать, а ФОНТАНИРОВАТЬ. Я страшно уставал. У меня бывали такие тяжелые репетиции — просто задыхался от физической усталости... Но вместе с тем испытывал дикий восторг и, как говорят, полное удовлетворение, когда, знаешь, кровью умыться не жалко. Ведь соединение садомазохизма и «полета фантазии», то есть творчества, создает тот странный эффект, когда «трудно, но хорошо»... Это поговорка Петра Фоменко, которая вошла в его ленинградский спектакль «Троянской войны не будет».
— Кстати, слово «фонтанирование» тоже ведь из лексикона Фоменко...
— Конечно. Никогда о нем не забываю. Он со мной всегда. С кем-то Ленин, а со мной — Фоменко. Всю жизнь. Он меня сделал. И я ему за это низко кланяюсь, дай ему Бог здоровья... Знаешь, я сейчас чувствую себя настолько счастливым человеком... Казалось бы, ну нет у меня покоя, а я все время говорю: «Господи, продлись, продлись очарованье жизни...» Понимаешь, меня впустили в тот храм, куда чужих не пускают — имею в виду Театр Вахтангова. Одно дело сотрудничать с «Товариществом 814» Олега Меньшикова. Там он и царь, и бог: свистнул — слетелись, сработались, разбежались... А Театр Вахтангова — это уже другое. Все немножко поакадемичней, погосударственней. Я, конечно, птица свободного полета, но сейчас пытаюсь учиться работать по тем правилам, по тем законам, которые существуют в данном месте и в данный момент. Да и вообще считаю, что любой актер ни навязывать свое мнение, ни диктовать свою волю просто не имеет права. Он может капризничать, кокетничать, притворяться, он может закатить истерику, но он все равно должен идти за режиссером в мире и согласии.
— Для вас принципиально, где вы снимаетесь — в кино или в телесериале?
— В сериалах я пытаюсь не сниматься. Да, снялся в «Ментах», снялся в «Бандитском Петербурге», снялся в «Дальнобойщиках», но только я появлялся, тут же исчезал.
— Слово «брат» еще входит в ваш лексикон?
— Как только слышу это слово, в моем сознании тут же встает Сергей (Бодров-младший. — О.Д.), и никуда уже, наверное, никогда от этого не деться.
— Скажите, а насколько ответственно вы тогда заявили, что «криминальный жанр» вами якобы завершен?
— Абсолютно ответственно. Это было после «Антикиллера». Правда, вдогонку я сыграл еще одного террориста в фильме «Русский спецназ» — не мог отказать молодому режиссеру. К тому же в сценарии было что-то сказочное и загадочное, даже потустороннее.
— Значит, на эту тему вы уже все сказали?
— Того, что сказать, хватит еще не на одно поколение. И волки, и овцы будут всегда. Понимаешь, с одной стороны, багровых развелось очень много. И «бригадиров» разных. С другой — мой возраст таков, что мне хочется попробовать что-то еще. Разумеется, если мне предложат какую-нибудь подобную роль, и она будет мне чрезвычайно интересна, то есть я почувствую, что смогу там развернуть свои нервишки, как гармонь, так, что зритель удивится, конечно, я соглашусь. Хотя, откровенно говоря, не хотелось бы этого. Этап пройден. И как бы ни относились к «Антикиллеру», знаю, что им я поставил на этой теме очень жирную точку. Так что пусть бандитов играет новое поколение красивых и плечистых, а мы уж как-нибудь пойдем дальше, в период орденов и медалей. (Смеется.)
— Почему бандитов в кино развелось так много?
— Задай этот вопрос в Государственной думе, зачем актера-то об этом спрашивать? Хотите бандита — пожалуйста. Хотите больного — пожалуйста. Вурдалака — пожалуйста. Романтика — пожалуйста. Актеры — люди подневольные в самом буквальном смысле. Ух, как мне хочется сняться в кинокомедии! Не представляешь, как бы мне хотелось стать русским Пьером Ришаром. Или Луи де Фюнесом. Занять место Леонова, Вицина...
— Так снимите сами...
— Дай денег, сниму.
— Ну неужели вам не дадут денег?
— Рассказываю: у меня есть один киносценарий. Очень смешной. Режиссер уже год не может найти денег. При всем при том известно, что я должен играть главную роль.
— А самому пойти попросить денег слабо?
— Ну приду я, и что? Скажу: дайте денег — я сыграю. Меня спросят: а что ты нам, в натуре, сыграешь? Спляши-ка лучше на столе, ты, пацан. Ну спляшу я, они мне скажут: не-а, у нас тут покруче пляшут.
— И что, легко спляшете?
— Сначала спляшешь, потом разденешься... Нет, на сделку не пойду.
— А помнится, однажды вы сказали о том, что когда об актерской карьере только мечтали, признались, что согласны сниматься и в порнографии...
— Нет, я сказал так: ради того, чтобы попасть в актеры, готов сниматься в порнографическом ателье. Причем это сказал юный Витя Сухоруков в советское время, когда все заказывалось государством. Я уже тогда знал, что никакого порнографического ателье мне не светит. И, между прочим, от слов этих я не отказываюсь: они замечательны тем, что подчеркивают мое яростное желание стать актером. Кстати, у этих слов есть продолжение. В армии в дембельском альбоме один мой товарищ написал так: «Виктор, для того чтобы стать актером, в порнографическом ателье сниматься не обязательно. Всего тебе доброго...»Я так устал от ремней на руках, на ногах, на душе... Мы полжизни себя проверяем, контролируем, все время оглядываемся, дергаем головой по сторонам. А просто прогуляться с собственными мыслями, ни на что не оглядываясь, — непозволительная роскошь.
— А еще вы, помнится, как-то сказали о том, что смогли бы якобы и душу свою заложить...
— Понимаешь, все это говорило о силе моего рвения в актеры. Педагог Школы-студии МХАТа Манюков, своим опытным педагогическим глазом увидев вчерашнего десятиклассника Витю Сухорукова, приехавшего из провинциального города, не разглядел во мне человека, который мечтал стать актером. Вместо того чтобы оставить мне надежду, он, человек с опытом, сказал: «Вы никогда не будете актером». — «Поверьте, мне очень нужен театр», — ответил я. «А вы задавали себе вопрос, нужны ли вы театру?» — спросил он. Понимаешь, это и другие высказывания авторитетов меня очень злили и в ответах на вопрос: «До какой степени мне хочется быть актером?» — заставляли меня быть категорическим максималистом. И сегодня, став пожилым, я кричу: учителя, ошибайтесь, но благословляйте. Меня довели до того, что я не мог доверить себя уже никому: рисовал на запотевшем стекле рожи и этим рожам читал стихи. Я везде либо видел, либо слышал одни насмешки: ну куда он лезет, кому он там нужен, посмотри на себя, урод...
— А когда вы свою, скажем так, необычную фактуру стали воспринимать спокойно?
|
— Я успокоился, когда все стало получаться. А получаться все стало, когда я почувствовал возраст. А возраст я почувствовал, когда у меня все состоялось. Я же не зря однажды сказал, что живу на премию Бога. Сказал и продолжал находиться на канате, с этим шестом, которым надо постоянно балансировать, и кричал о том, что я талантлив, интересен, а значит, нужен. Счастья много не бывает. И если оно приходит к тебе, значит, оно твое и пришло к тебе за что-то и почему-то. Кто-то скажет: «Как же мало тебе надо». Это кому-то так кажется, а мне этого было достаточно. Хотел стать актером — и стал. Хотел признания — и оно меня настигло. А дальше идут те премии судьбы, к которым отношусь очень торжественно и по-детски. Как к новым игрушкам. У каждого свои запросы. Я свой лимит исчерпал и счастлив.
— Скажите, а есть ли кто-то или что-то, на кого или на что вы смогли бы все-таки променять свою сегодняшнюю свободу?
— Теперь уже однозначно нет. Ни человека, ни темы. Есть у меня родина Орехово-Зуево. Не променяю. Сегодня я неотъемлемая часть и своего дела, и своей жизни. Об этом я заявляю категорически, как бы вы, дорогие женщины, к этому ни относились.
— Кстати, а вы согласны с утверждением, что актерская профессия — женская?
— Что говорить, конечно, мужик стал слаб. Наверное, даже немного обабился. И кишка-то потоньше стала, и макияжику-то поприбавилось, и коленочки-то присогнулись... Но это все поправимо.
Олег ДУЛЕНИН
На фотографиях:
«ЛИР» В ТЕАТРЕ ВАХТАНГОВА. ВИКТОР СУХОРУКОВ В РОЛИ ШУТА, МАРИНА ЕСИПЕНКО — РЕГАНА, МАКСИМ СУХАНОВ — КОРОЛЬ ЛИР, ЮЛИЯ РУТБЕРГ — ГОНЕРИЛЬЯ; «ПАВЛА I Я СЫГРАЛ ПО-БОЖЕСКИ»
В материале использованы фотографии: Льва ШЕРСТЕННИКОВА,Александра МАРГОЛИНА, Константина КИЖЕЛЯ, ИТАР-ТАСС