ВЫЖИВАТЕЛИ

Нам показалось, что эта глава из нового романа Михаила Веллера в чем-то совпадает с сегодняшними настроениями. Хотя, надеемся, роман «Б. ВАВИЛОНСКАЯ» не о нашем будущем. Книга выйдет в апреле этого года в издательстве «Пароль» (Санкт-Петербург)

ВЫЖИВАТЕЛИ

За окном грохнуло так, что сковородка лязгнула на плите, пыхнув масляными искрами. Даже не РПГ, не иначе кому-то всадили зажигательную в бензобак. Рефлекторно закрыв газ, Горелов глянул. Перекрещенные лейкопластырем стекла держались нормально. Ящик с запасными, переложенными тряпьем в кладовке, кончался, а небьющегося оргстекла было не достать, и стоило оно немерено. Не хотелось переходить на фанерки, как соседи победнее.

Он поправил горелку. Зашипел синий зубчатый венчик. Всунулась жена, кончая макияж, и наморщила носик:

— Что там у тебя? Опять опоздаем.

Пятилетний Андрюшка кочевряжился и хныкал. Ладно, в садике позавтракает. Дочь-третьеклассница возила вилкой по лужице маргарина в тарелке, деля залубеневшую макаронину на отрезки.

— Прекрати безобразничать! — одернула жена. — Завтра будет картошка.

— Жареная? — оживилась дочь. — Ура! — сплюнула в ладонь и спустила в угол.

В прихожей Горелов незло рявкнул жене: «Опять забыла пришить дочке лямку к жилету». Обвязал жилет веревочкой и сделал бантик.

— В школе не потеряй! — наказал строго. — Смотай и спрячь в портфель.

— Обеща-ал, — с безнадежным вымогательством затянула она. — У всех почти в классе кевларовые...

— Я сказал — на день рождения. А вообще этот лучше. Прочней.

— Ничем он не лучше... Таких уже и не носит почти никто.

— Вот на калаш старый напорются, тогда будут носить.

Андрюшка в своем жилете катался, как робот-сапер на маленьких ножках.

— Мы выйдем когда-нибудь? — поинтересовалась жена, меняя позу боком к зеркалу.

Горелов выключил свет, открыл внутреннюю дверь и прилип к глазку. АК-47, белый от изношенности, без приклада, снял с предохранителя и передернул затвор. Провернул оба замка и отодвинул засовы.

На лестнице было тихо. В сером свете непривычных теней не рисовалось. Запах спокойный: моча, окурки, цементная пыль...

Он скользнул на площадку, стволом контролируя лестницу:

— Пошли!.. — И вслушивался, внюхивался, пока жена запирала дверь и прятала ключи.

— Сколько раз тебе говорил — не носи пистолет в сумочке! Никогда не успеешь достать.

— А где мне его носить? Я б сказала!

— Перестань при детях! В левом рукаве, ручкой вперед.

— Он слишком большой!

— А где я тебе дамский возьму? И все равно от этих шесть и пять никакого толку.

— У Иванихиной Смит — Вессон-38 вообще в ладони умещается. А калибр девять миллиметров и патрон мощнее Макарова.

— И где она его носит? Так и ходит — в ладони?

— В сумочке!

— Вот шлепнут вас, двух дур с сумочками.

— Я в школу опозда-ю... — заныла дочка.

Сын присоединился мгновенно:

— А когда мне-е купят пистоле-ет!..

О господи, вздохнул Горелов. Еще день не начался. Скорей бы отпуск. Затовариться и спокойно жить дома.

Он ссыпался на пролет вниз, описал дулом широкую восьмерку и сделал жест семье спускаться.

У подъезда ничто не внушало подозрений. Кусты были сбриты под корень, не заслоняя сектор наблюдения. Горелов вынюхал воздух, вслушался, развернулся по сторонам — махнул рукой к троллейбусной остановке, конвоируя семейство сзади-сбоку.

Там рассредоточилось человек десять. Пенсионер с бельмом во весь глаз держал ветхий дробовик в опущенных руках, как гриф штанги, норовя заехать кому-нибудь как раз в причинное место.

— Вы бы, папаша, взяли свою дурынду стволами вверх, — посоветовала дама с наганом, торчащим из брезентовой кобуры, разумно пристроченной прямо к жилету под грудью.

— Видишь, как нормальные люди носят, — заметил Горелов.

— В транспорте сопрут, — хмыкнула жена.

По просадке разбрызгивавших грязь машин можно было определить, у кого заводское бронирование, а кто просто засыпал песком внутридверные пространства.

— Ложись, — вдруг бросил морщинистый мужик с ухоженным симоновским карабином.

Горелов среагировал раньше, чем успел заметить пулеметное рыльце в окошке несущегося БМВ. Он сгреб и придавил к асфальту детей, прикрыв их своим телом, и дернул за ногу жену, свалив рядом.

Очередь пробарабанила над головами. Вибрирующей струной запел рикошет, чмокнуло дерево, и звонким металлическим щелчком отозвался столбик навеса.

Морщинистый хищно повел карабином вслед и выстрелил. Отчетливая искра вылетела из заднего крыла исчезнувшего БМВ.

— Забронировали бак, суки, — беззлобно сказал мужик, выбрасывая из патронника дымящуюся гильзу.

— Во ныняшняя-то молодежь кака пошла!.. — воронежской проговоркой запричитала бабка, тряпочкой счищая грязь с чугунной печной вьюшки, пристроенной к животу вместо жилета.

— Дело молодое, — прокряхтел дедуся-пенсионер, собираясь и распрямляясь под прямыми углами, как складной метр. Почистил колени и горестно посмотрел на обляпанный дробовик. — Братва развлекается...

— У нас вот так бухгалтера на той неделе убило, — возбужденно улыбаясь, рассказывала дама с наганом. — Как раз квартальный отчет сдавала, допоздна засиделась накануне, не выспалась, зазевалась — и вот так же!

Как всегда после удачно пережитой опасности, все как-то сблизились в приподнятом настроении.

Заэкранированный кровельными листами троллейбус напоминал макет бронепоезда. Пулю такая «броня», конечно, не держала, но сбивала балансировку траектории и гасила часть энергии, а кроме того, не позволяла возможному стрелку наблюдать цели и попадания, лишая тем самым интереса. Полутемный салон привычно успокаивал уютом убежища, и тем не менее, электрически взнывая и дребезжа, это убежище исправно передвигалось.

— С передней площадочки, передаем за проезд! — проталкивалась кондукторша.

Окна детского сада были до половины заложены мешками с песком. На бетонных плитах блокпоста у входа скакали красные кони и белые зайцы. Охранник пребывал в преклонных летах и не стеснялся носить нелепую в городских условиях армейскую каску.

— Доброе утро! — приветствовал он. — Запаздываем? Ничего, теперь у нас, как в сейфе, будет — сохранность гарантирована.

Он подавил кнопку, и через некоторое время тяжелая дверь отъехала на роликах. Деньги на ее установку собирали с родителей в прошлом году. Хотя налеты на детские сады были крайне редки, но береженого Бог бережет. Маньяков пристреливали при малейшем подозрении.

Школьный звонок был слышен еще от колючей проволоки, но Горелов уцепил рванувшуюся дочь за шиворот, дал воспитательного шлепка и отвел до самого металлоискателя. Здесь службу несли неулыбчивые парни из муниципального предприятия «Кречет» — один дежурил на вышке посреди двора, другой автоматчик контролировал вестибюль. Старшеклассники часто шли в бандиты без отрыва от дневного обучения и стволы сдавали в оружейку гардероба в обязательном порядке, под прицелом.

— Ф-ух, — выдохнул Горелов традиционную утреннюю формулу. — Наследники пристроены.

— Я так всегда волнуюсь за них, — пожаловалась жена. Это звучало, как отзыв на пароль: в семье все нормально.

Гигантский хвост втягивался в метро медленно и торопливо одновременно, как нервный удав в нору, уже запрессованную предыдущей частью тела. Трясли в основном приезжих, фильтруя багаж через «телевизор» на предмет взрывчатки. Горелов с женой придали лицам покорное и зависимое выражение: против милицейского фейс-контроля средств не существовало.

У эскалатора кавказец в хорошей дубленке, доставая бумажки из карманов, просительно доказывал ментам, что никому оружия не передавал, у него вообще нет оружия, получил прикладом по зубам, брызнувшим под ноги обтекающей эту группу толпе, зажал лицо руками и полез наружу. Чего он вообще сюда сунулся, поймал бы частника, подумал Горелов мельком, а теперь с разделанной мордой хрен его кто повезет, не уйдет дальше ближайшего пикета.

Плотный влажный воздух выдавился и вылетел из тоннеля, взвыло, загремело, замелькало — поезд стал у перрона. Из дверей ринулись в узкие дефиле сквозь массу. Дважды негромко хлопнуло, и когда двери сомкнулись вновь, на уплывающей и опустевшей серой полосе, отшлифованной подошвами, осталась лежать в пластунской позе фигура в коричневом пальто с шарфом «берберис». Как ни жмись, ни избегай резких движений, но напора и случайного толчка в толпе избежать иногда невозможно — а город набит психами и неврастениками, и все утром торопятся на работу.

В лицо Горелову дышал мятной жвачкой идиот с ручником Дегтярева, и когда он клонился, следуя равновесию в вагоне, громоздкий диск вминался Горелову в правое подреберье, прямо в печень. Он построил тактичную фразу и обратился мягко:

— Вы бы отомкнули магазин — сорвут в давке на выходе.

— Извините, — интеллигентно сказал мужчина и передвинул пулемет так, чтобы плоский диск приходился перед животом. При этом движении пламегаситель задел дужку его очков, Горелов приподнял зажатую меж тел руку, и очки упали в растопыренную ладонь.

— Спасибо, — поблагодарил мужчина, они встретились взглядами и улыбнулись друг другу.

Черт, ведь хороший народ, подумал Горелов, поддаваясь умилению. Вот и жизнь трудная, и рожи простые, свои заботы у всех, а как-то законтачишь по-человечески на секунду, и прямо теплее все, и вообще жить можно.

Мужик вышел на «Баррикадной», и они еще раз обменялись приязненными взглядами, чтобы разбежаться навсегда, но не сразу забыть.

На «Проспекте Мира» жена пересаживалась. Горелов поцеловал ее и привычно порадовался, что щека еще свежая и хорошо пахнет.

— До вечера, — подмигнул он.

— Будь умницей, — сказала она. — Будь осторожен.

И помахала с платформы из-за голов.

Он без приключений добрался до работы, только в подземном переходе на «Площади Ильича» чуть не повздорил. Хамоватого вида панк, кожаный, шипастый и гребнистый, как ящер, пер вразвалочку навстречу движению. Горелов посторонился от греха и дурака к киоску. Но прикладом М-16, болтающимся по их моде на длинном ремне наперевес, панк больно задел его по колену. Крутнув на плечевом ремне висевший (до этого спокойно) дулом вниз калаш, Горелов зло ткнул его стволом в бок, метя и попав между липучками жилета. Панк покачнулся, обернулся и, как бы даже не имея в виду гореловский палец на спусковом крючке, с секундным замедлением сказал негромким, нормальным голосом:

— Извините, пожалуйста.

— Ничего, — сразу отошел Горелов. Когда вместо скоротечного огневого контакта встречаешь извинения, агрессивность сменяется даже благодарностью. За себя неловко. Нормальный парень, ну мода, ну задел, извинился виновато. Когда ты готов бить на опережение, люди-то вдруг оказываются неплохи.

В двадцать восемь минут десятого, не опоздав, он вошел в офис. Лифт опять не работал, на шестой этаж пешком. В отделе поздоровался, жилет, куртку и автомат повесил на вешалку, причесался перед зеркалом, включил компьютер и с деловым видом вышел курить на площадку: день пошел.

До двенадцати он просидел на телефоне, утрясая пункты договоров с транспортниками, а в двенадцать заглянул Фома Юрьевич.

— До тебя не дозвониться, — недовольно сказал Фома Юрьевич. — Контракт на холодный прокат готов? Занесешь мне.

Проект был составлен еще в пятницу. Горелов спустил девять страниц на принтер и постучал в соседнюю дверь.

— Ну? — прозвучало вместо «да». Фома Юрьевич, не обращая на него внимания, вытряхнул из крошечного пробного пузырька на палец душистую каплю и провел сначала по правой щеке, а потом по левой. Сейчас опять к своей телке поедет в «местную командировку».

— Проект взгляните.

Фома Юрьевич зачем-то понюхал первую страницу и спросил:

— Если что, мы их взорвать можем?

— Легко. От всего их холдинга потрохов не останется.

— Да? Да? Легко? А ты лимиты на взрывчатку учел — конец квартала?

— Убытки из предварительно образованного демпферного фонда за счет стороны, допустившей форсмажор. Вот статья 26 — Б и В.

— Ладно, — пробурчал Фома Юрьевич, отодвигая страницы на край стола. — После обеда завизирую.

В обеденный перерыв Горелов спустился в супермаркет — покупки было лучше совершать засветло.

— Что ж вы мне гнилую подсовываете! — горячилась толстуха у прилавка, вертя и отпихивая пакет с картошкой.

— Женщина, что ж вы зря говорите! — повышала противные профессиональные ноты продавщица. — Вот я подряд беру — ну смотрите, где гнилая?! — она раздраженно шлепнула на прилавок охапку картофельных пакетов. — Не нравится — выбирайте сами! — и отвернулась к следующему покупателю. — Очередь задерживаете!

— Я что, не знаю, специально фасуете гнилье! — толстуха поворошила пакеты и взвизгнула: — Вот и стоят тут все в золоте, серьги с кольцами!

— А с вашей фигурой лучше на диете посидеть, — чуть улыбнулась продавщица своему умению ответить с тем беглым отработанным хамством, к которому трудно придраться по форме, и оттого оно особенно бесит.

Бацнул выстрел. Продавщицу отбросило на полки с овощами. Толстуха торжествующе дунула в дуло ТТ.

— Виктория Афанасьевна! — затянули дуэтом из молочного.

Толстуха бацнула еще дважды в кассовый аппарат и двинулась к двери спиной вперед, поводя в стороны пистолетом. Покупатели, стараясь занимать в пространстве поменьше места, подчеркивали позами, что чужие проблемы их абсолютно не касаются.

Толстуха достигла дверей, когда в хлебном просунулся меж тортов дробовой обрез. Зарядом ее снесло с крыльца. Картонный кружочек пыжа покружился и спланировал на порог. В заложенных ушах звенело.

— Сволочи, — сказало красное лицо, вырастая над белым кремом, как клубника-мутант на пирожном. — Ходят тут. Неизвестно, чего им надо.

— Опять в овощном работать некому, — поддержал дуэт из молочного.

— А эти тоже там. Берут гнилье пересортицей, а мы торгуй.

— Не хочешь — не покупай, — задабривающе зазвучала очередь. — А скандалить-то зачем.

— Ну тоже. Чужую жизнь не жалко, так хоть свою побереги.

Когда Горелов поднимался обратно со своим пакетом, где хек каменномороженный постукивал, как об лед, о банку с горошком, его окликнули курившие на площадке четвертого этажа.

— Сы-слыхал уже? — спросил Олег, заика из отдела оргтехники.

— В смысле?

— Ры-ры-рыжова секретарша шпокнула.

— В смысле трахнула?

— В смысле грохнула.

— Ка-ак? — удивился Горелов. Положил пакет на подоконник и прикурил от дружески поднесенной зажигалки. — У него же вроде новенькая? Ей что, триста баксов мало?

— Во-о-вот именно, что триста, а не двести. Ее же с обслуживанием взяли. А у Ры-ры-рыжова один туркмен. Го-го-гость, прием, ба-ба-бабки пилить. А она вчера в-в-в сауне отказалась его обслужить.

— Ну так и уволилась бы. А чего отказалась? Чего шла тогда?

— Да он какой-то особенно жи-жирный и противный. Она и уперлась, что нацмена не будет, подряжалась только на своих. Ну вы-вы-вызвали девок. А ей-ей сегодня Рыжов сказал: штрафанет.

Пухлячок Сан Саныч не выдержал спотыкливого темпа новости и выпустил струей между двумя заиканиями:

— Он ей что, будет кого скажет, по полной, а она что, может, он воображает себя гигантом, а сам козел вонючий и импотент, он волыну из стола хвать, а она юбку вверх, трусы вниз, он замлел, а у нее там подбрюшная кобура, переделанный газовик, вальтер РР, две сотни на «Горбушке», он-то рот открыл, что она ему сейчас даст, а она-то ему в рот и засадила, ползатылка на стену вылетело.

— Хрен ее теперь кто на работу возьмет, — сказал Горелов.

— Т-ты-ты-риста баксов ей не деньги!.. Т-ты-тоже...

— Еще на Мальдивы хотел с ней слетать...

— А вообще оружие скрытой носки запретить надо.

— Все потому, что семья разрушается, — наставительно сказал Горелов. — Моральные устои, они сдерживают. Работа и секс — отдельно! С женой спать надо — дольше проживешь, статистика.

— Ага, — насмешливо возразил Иван Александрович, пенек старой школы, эксперт по списыванию трупов. — То-то у Тимошкина была примерная семья, пока он жену не пристрелил вместе с сыном и тещей, так они его задоставали. А ведь какой тихий был человек. И работник-то исполнительный.

А вечером после работы, покупая сигареты у старушки возле метро, Горелов увидел того мента. Точно: сержант, рано полноватый, пушистые пшеничные усики, и под фонарем заметен рубчик в правом углу губ, словно ему когда-то пасть порвали.

— К Калашникову 7,62 у вас патроны наши или китайские? — спросил Горелов старушку, ощущая стук сердца.

— Польские. — Со своего картонного подносика она готовно вытащила зажатую между сигаретными пачками и пистолетными десятками стянутую резинкой тридцатку автоматных патронов. — Они хорошие, все покупают. Берете?

— Пятнадцать дайте, — поколебался Горелов.

— Ой, мне развязывать. Молодой человек. Берите уж тридцать.

В том месяце сержант догнал его на опускающемся эскалаторе, козырнул:

— Мужчина, вы пьяны.

— Я?!

Ох, мать. Прикол типичный. От милиции, да еще в метро спасения нет. Вверху двое и внизу двое, и телефоны по линии. Убьешь — не убежишь, и не убьешь — не убежишь. Обезьянник, поломанные ребра, вывернутые карманы, и хрен докажешь, спасибо, если жив.

— Ну что вы, — жалко сказал он. — Могу дыхнуть.

— Вы покачнулись, когда входили. Документики можно?

Э-э, нет. Отдай паспорт — и повязан. Мент фиксировал его на мушке. Горелов готовно рылся в карманах и бумажнике: мол, есть деньги, все отдам, но мало, нет смысла меня прихватывать...

— Нарушаем? — ухмыльнулся старшина-автоматчик внизу.

В ухмылке уже содержались отбитые почки, порванная печень, сломанный копчик и агония в грязи под забором, куда выкинут из несущегося милицейского уазика.

Горелов долго молил, юлил и каялся, с любовным выражением отдал все деньги, отстегнул часы — дешевку не взяли, но старание оценили, послали снисходительно. Ушел обгаженный, но живой.

И вот сейчас у спуска в подземный переход сержант с парой товарищей примеривается к прохожим. Гранатку бы, да случайный народ жаль.

Горелов взял его метров с семидесяти, из-за газетного киоска, улучив момент, когда директриса была свободна. Как всегда после правильного выстрела, еще миг с непониманием ждал результата, хотя прицел точно (вроде?) упирался под шею над краем жилета. Потом вдруг резко, как срубленное ударом, тело слетело на спину, задрав в падении ноги. Горелов смешался с толпой, перешел улицу и спустился в метро с другого входа.

Лесной санитар, конечно, вздыхал он глубоко, до корней легких, в трясущемся гремящем вагоне. Если не научишься гасить гадов спокойно, чтоб руки не дрожали потом и во рту не сохло, так на что ты в жизни можешь рассчитывать?.. Какое мне дело, что ему тоже семью кормить, и работы другой нет, и на зарплату не прожить. А лучше я над ним поплачу, чем он надо мной. И на патроны деньги потратил, дурак, вечно я перестраховываюсь, до конца месяца хватило бы.

К своему подъезду он шел короткими несимметричными зигзагами. Самый опасный момент: темнота, время и место появления фиксированы и регулярны — здесь людей и берут. Внутрь он вбежал с пальцем на спуске. Послышалось или нет, что когда стальная дверь захлопывалась, в нее звякнуло? Утром фиг разберешь среди старых отметин.

Семья сидела в сборе перед ужином. Андрюшку забирала жена. Дочку привозила школьная развозка — бронированная «газель». Это стоило двадцать долларов в месяц дополнительно, но думские дебаты о том, чтобы развозить за счет школьного бюджета, успехом до сих пор не отличались.

М. ВЕЛЛЕР