ВОЛЧАТНИК-ОДИНОЧКА

Уже несколько лет я напрашивался к знаменитому волчат-нику Валерию Фокину на охоту. Осень наслаивалась на зиму, зима на осень, но мы все не ехали. И вот недавно отправились. Ни я, ни мой коллега, фотограф одной из саранских газет, не знали, куда едем. Спрашивать об этом Фокина было бесполезно

ВОЛЧАТНИК-ОДИНОЧКА

Его вообще невозможно разговорить. Задумчивое молчание лесов въелось в его натуру. И даже то, что он взял нас в напарники, отнюдь не значило, что мы будем идти одной тропой, след в след. Фокин — волчатник-одиночка.

Когда-то его отец Яков был самым удачливым охотником Пензенской губернии (куда входила частично и территория нынешней Мордовии). За это Ленин наградил его ружьем и долго поил чаем. Частенько Яков брал с собой на охоту и Валерия. Своего первого волка тот убил, когда ему было 14 лет. Как-то ему пришлось лезть в нору, где скулили волчата, и еще неизвестно было, сдохла ли раненая волчица, спрятавшаяся от пуль в свое логово, или нет.Уже после смерти Якова, в 50-х годах, Мордовия от волков выла воем. И несмотря на то, что их били с самолетов, устраивали облавы с флажками, поголовье серых «помещиков» не уменьшалось. Волки резали скотину, кидались на людей. В 62-м стая волков враз уложила более двухсот овец на одной из ферм соседней области. Люди требовали отмщения. Из близлежащих районов были вызваны лучшие волчатники. Больше двух недель длилась облава, но ничего путного из этого не вышло. Стая как сквозь землю ушла.

И тут решили вызвать опытного волчатника из Саранска по фамилии Фокин, о котором все слышали, но никто в глаза не видел. Ждали седого старца, а приехал лихой парень двадцати лет. И уже вечером первый волк, оскалив клыки в последний раз, лежал на снегу.

Удачливость Фокина порождала легенды. Рассказывали, что он знает окрест все логова, которые якобы завещал ему Яков. И еще говорили, что Фокин знает «слово», которым привораживает волков.

— Укажи ему волчий след, — щурясь от самосада, рассказывали старые егеря, — он будет идти по нему два, три, пять дней, пока волк не упадет от изнеможения, и тогда он возьмет его голыми руками.

И в самом деле шел как-то Фокин по следам волка несколько дней. Всю ночь они подвывали друг другу. И только под утро охотника одолел сон.

Очнулся он оттого, что кто-то трепал его кирзовый сапог. Фокин открыл глаза и увидел перед собой морду матерого волка. Мгновение они смотрели друг на друга. Волк отскочил в сторону и скрылся в осиннике. Охотник даже не успел вскинуть свою видавшую виды винтовку СВТ, которая служит ему уже около полувека.

Сколько волков уложил за свою жизнь, он и сам толком не знает. А сколько дорог за спиной, сколько сапог истоптано! Он изучил волчью натуру от и до, и сам умеет подвывать («вабить») так, что захватывает дух. Не было еще года, чтобы он не привез в Саранск волчий выводок.

Но как только осенние дожди начинают налеплять на окна холодные листья, он укладывает в рюкзак харчей на неделю и уходит в леса. И никто не знает, вернется ли. Сотни раз охотник и волк менялись ролями. Но ни разу у него не было мысли бросить все к чертовой матери. Охота на волков — уже сорок с лишним лет его болезнь, его наказание.

Мы сошли на заброшенном полустанке и двинулись по едва проглядываемой санной дороге. Я расчехлил ружье, и метель завыла в стволах. Часа через полтора показалась деревня. Мы стукнули в мерзлое окно. Нам открыли. На крыльце, кутаясь в шаль, стояла сутулая бабка.

— Ой, Полька, гости к нам, — сказала она свесившей ноги с печи старухе.

Баба Аня, отворившая нам дверь, оказалась женщиной, о которой в конце 70-х узнал весь мир. Наверное, даже не в сотый, а в тысячный раз рассказывает она историю той далекой зимы, когда на нее напал волк. Антонина Грошева работала всю жизнь трактористкой в колхозе. А зимой — скотницей.

В один из декабрьских вечеров, когда она возвращалась домой с фермы, кто-то сзади толкнул ее в ногу. Собаки по той тропе бегали часто, поэтому она не обратила на это никакого внимания. Толчок повторился, и, оглянувшись, женщина увидела волка с взъерошенным загривком. Прежде чем она сообразила, что перед ней волк, матерый повалил ее на снег и вонзил зубы в подбородок, пытаясь стащить шаль, чтоб добраться до горла. Разжимая голыми руками челюсть зверю, баба Аня правой рукой попала глубоко в пасть и случайно захватила язык. Волк присел и ослаб. И хотя руку пронзили зубы, она ее не разжимала. Так тихими шажками и вела его с криками о помощи. Но никто не откликнулся.

Она довела зверя до крыльца, нащупала впотьмах «запирку» и что есть мочи стала лупить его по спине и голове. Ноги у волка подкосились. Через некоторое время прибежали люди. Выяснилось, что крики они слышали, но выйти боялись. Слышала эти крики и медсестра, но, узнав о волке, она не стала даже перевязывать раны, и Антонину увезли на санях в соседнюю деревню.

Вскоре об этой истории услышал репортер «Комсомолки» Василий Песков. Списался с Антониной Семеновной и рассказал о случае на страницах газеты. После этого почтальон каждый день приносил женщине стопки писем. Откуда только не писали: из Австрии, Норвегии, Германии.

Напившись чаю, мы уходим на ночлег к местному егерю. На прощание я жму Антонине Семеновне руку. Ту самую.

У егеря в избе, как в Древней Руси: дубовый стол, не покрытый ничем, широкие лавки, керосиновая лампа. Выпив с нами водки, он взял со стола сало и по старинке начал натирать им лыжи.

— Есть волки-то, дед? — спрашиваю я.

— Тьма. На Покров у Дуньки Лукерихи телку прямо в хлеву задрали. Уж давно столько не было, будто к беде какой. Нынче волк крупный пошел, следы вот с мою шапку будут. Флажками ноне его тоже хрен возьмешь. Он, как все наше правительство: перестроился и на красный флаг плевать хотел. Ему сегодня вольготно тут.

Когда-то волка почти уничтожили. Самолеты, снегоходы. Этому егерю по прозвищу Вольф принадлежит один из приемов охоты на волков со снегохода. За это ему даже дали премию от правительства. Обычно, нагоняя зверя на «Буране», охотник сперва останавливал снегоход, слезал с него и только затем стрелял. Терялось время, увеличивалось расстояние. Вольф соскакивал с «Бурана» на ходу и тотчас стрелял, а снегоход терял сцепление и останавливался.

Однако все это было. Обслуживание снегоходов нынче не по карману. И оттого снова вернулись к охоте на лыжах.

Фокин был мрачен. Метель не стихала, а значит, следов к утру не сыскать. Но ветер утих, мы привязали к валенкам лыжи, зарядили ружья и пошли за Фокиным.

Целый день бродили по лесу, но так и не встретили ни одного зверя. И когда уже морозный круг солнца медленно сползал за осины, в лесу завыл волк. Его голос вибрировал, как у певца, то поднимаясь, то падая, и от этого по спине пробегали мурашки. Фокин поднес к губам ладони и таким же изнемогающим, тоскливым криком ответил. Волк откликнулся. Мы стояли как вкопанные, забыв о ружьях и о том, что этот жуткий и в то же время красивый голос принадлежит голодному зверю. Так они перекликались минут двадцать. Голос медленно приближался. И вдруг по синеющему снегу прокатилась тень. Фокин мгновенно и совсем не целясь выстрелил. Тень подскочила и зарылась в снег. Следом грянул еще выстрел. Волк, стряхивая с веток снег, помчался в сторону. Фокин перезарядил ружье и с прытью, немыслимой для его шестидесяти с лишним лет, бросился за ним. Мы дернулись тоже, но Вольф схватил меня за рукав.

— Бесполезно, — сказал он. — Теперь он будет идти за ним, пока волк не упадет.

В сугробе, где только что лежал зверь, снег был окроплен чем-то черным. Мы чиркнули спичкой, и черные пятна стали красными.

Всю ночь потом жгли керосин в лампе, пили липовый чай и ждали Фокина. Он явился только под утро, волоча за собой облезлую шкуру с запекшейся кровью. Охотник бросил ее в угол и умыл темное от усталости лицо. Потом он долго сидел, смотрел в окно и о чем-то думал.

Владимир ЛИПИЛИН