ПИТЕРСКИЕ ВОЗВРАЩАЮТСЯ

В последние пять лет во власть из Питера призвали десятки, если не сотни людей, а назад из них вернулся один — Илья Клебанов. Бывший министр и вице-премьер вот уже пять месяцев представляет президента в Северо-Западном федеральном округе

ПИТЕРСКИЕ ВОЗВРАЩАЮТСЯ

Вы пробыли в Москве чуть меньше пяти лет и вернулись в Питер. Какой вам теперь кажется Москва, если смотреть на нее опять со стороны? Тем более вы остались с Москвой в близких отношениях.

— В родственных, я бы сказал, с учетом того, что там дети. Знаете, в отличие от многих, кто Москву не любил изначально и говорит сейчас об этом, уже проживая в ней, я считаю, что столица у нас — очень сильный, динамичный, интересный для жизни город. Неважно, какую должность ты там занимаешь. Надо сказать, что такой динамики по всей России нет и близко! Это отчасти проблема страны. В отличие от других стран, где порой политическая, финансовая, культурная столицы — это разные города, в Москву стянуто все. Когда столица из Петрограда переносилась в Москву, тогда это и было заложено. Но я думаю, что эта проблема когда-нибудь будет решена и в России. Так должно быть. Потому что развитие страны в целом начинается тогда, когда развитие идет из нескольких точек роста. Я думаю, что такие точки роста должны появиться и на Дальнем Востоке, и в Сибири, и на Урале, и, может быть, не одна — в Центральной части страны.

— Надо ли понимать так, что вы активный сторонник перенесения в Питер некоторых столичных функций. Говорят о суде, прокуратуре, Минюсте...

— Возможно, для города и региона это было бы неплохо. Но это одна из тех тем, которые нужно предварительно глубоко изучать.

— Известно, что у людей власти есть свой питерский клуб, который посещает и сам президент. Достаточно ли землячества, чтобы связывать питерских в Москве?

— Знаете, есть такое расхожее мнение, что настоящими друзьями становятся в детстве, юности... Те, кто формируется примерно одинаково, они и притягиваются. Те, кто по-разному, они не становятся друзьями. После сорока получить настоящую дружескую близость уже трудно. Поэтому, если говорить о питерских (это мое частное мнение), то в Москву же приезжали разные люди, абсолютно разные. И, кстати, москвичам кто-то из них нравится — Москва, что бы о ней ни говорили, может быть выше непримиримых амбиций. А некоторых она не очень воспринимает, как бы пропуская через свое сито оценок. Люди, которые не были близки в Питере, они и в Москве ближе не стали. Но разве может быть по-другому?

— То есть штамп в прессе «питерские» — это еще не...

— Нет, это абсолютно условный штамп. Для очень многих людей появление такой крупной команды из Питера — сильный раздражитель. Да они просто физическое препятствие для карьерного роста. Уже мало кто задумывается, насколько сам хорош или плох: вот они, питерские, вот они заняли все в Москве...

— Когда Путин брал людей, которых он знал лично, это понятно. А вот в чем логика привлечения уже людей на других невысоких ступенях? Зачем? Президент их не знал и никогда не узнает.

— Я тоже думаю, что о многих приезжающих питерцах президент не знал и не узнает. Но все руководители (неважно, где они работают) пытаются окружить себя людьми, которых знают, которым доверяют и могут на них положиться. Обязательно это происходит. Это не связано с Питером, не связано с Москвой. Это связано просто с доверием. И я исключений не знаю. Это не питерский феномен. Это феномен управленческий.

— По этой же логике вы оказались в правительстве Степашина?

— Степашин наводил обо мне справки у многих. Ему нужен был человек, который занимался бы оборонным комплексом, промышленностью. За три года до этого Ельцин побывал на ЛОМО (Ленинградское оптико-механическое объединение). И это событие было крупно распиарено. Если вы помните, тогда были еженедельные обращения Бориса Николаевича, одно из которых он полностью посвятил мне, как генеральному директору, и ЛОМО. Наверное, оценки были выше, чем мы заслуживали в тот момент. Но ему понравилась фирма. Так фамилия моя стала известна. А Степашин провел консультации, почти все почему-то назвали фамилию Клебанов. Так и произошло.

— Вы спустя почти пять лет вернулись в Питер. Это тот же город, из которого вы уезжали? Как путинская почти пятилетка отразилась здесь?

— Я считал, что ненадолго в Москве задержусь. Вы же помните ситуацию степашинского правительства. Я тогда сказал жене и детям: «Вы особо не собирайтесь — я вернусь в Питер». Хотя моя жена оказалась более дальновидной: уже через неделю приехала с сыном в Москву. Дочка с будущим мужем какое-то время еще оставались в Питере, потом тоже перебрались. Поэтому, несмотря на то, что в Питере оставались мама, брат, друзья, я бывал здесь достаточно редко. Иногда я прилетал на выходные: маму увидеть, с братом пообщаться... Но, попав внутрь Москвы и поняв динамику развития этого города, конечно, сравнивал не в пользу Питера. После Москвы показалось, что и свет здесь не такой яркий, и дороги не такие ровные, и дома не так хорошо покрашены. Раньше в Питере я просто этого не замечал, и вдруг все стало очень выпукло. Я приехал сейчас все-таки в другой город. Мне повезло в том, что в этот момент губернатором стал мой близкий друг — Валентина Ивановна Матвиенко, человек, которого я предельно уважаю. Этот образ провинциального запыленного города сейчас отходит все-таки на второй план. Хотя серьезные изменения еще впереди. Но, зная Матвиенко, я вижу, каким город будет через год, два, три. Мы часто беседуем об этом. Если бы не Матвиенко, был бы и ответ другой.

— А есть ли кто-то, кроме вас и давным-давно уехавшей еще из Ленинграда Валентины Ивановны, кто вернулся в Петербург в последний год из Москвы?

— В основном продолжают уезжать. Уехал Назаров, который здесь руководил Комитетом по имуществу. Уехал Сердюков, который возглавлял налоговую службу.

— Теперь вы с Валентиной Ивановной должны по-другому бороться за таких людей, пытаться не отпускать их.

— Да, конечно. Мы сейчас призываем, насколько это возможно, думать о своей карьере в Петербурге. Хотя Москва — сильный аргумент. При этом потенциал Питера, в общем, не уменьшается.

— Говорят, Москва и Питер — это одна страна, остальная Россия — это другая страна. Действительно так?

— Бюджет Москвы в несколько раз больше, чем у Петербурга, а если брать еще инвестиции, которые работают в Москве, то сравнения просто бессмысленны. Но если посмотреть на города после Питера, то он перед ними выступает как Москва. Вот вам и ответ.

— А что вас больше всего поразило, когда вы стали заниматься не промышленной сферой, а еще и социальной в своем округе?

— Удостоверился в своем представлении о мудрости сограждан. Вере в то, что не так долго осталось до того, как они будут жить в гораздо лучшей стране. Это не очевидно в разговорах, но видно по лицам.

— Вот почти пять лет не было вас здесь. За это пятилетие что вообще изменилось?

— Я пришел в правительство после дефолта. У дефолта же есть две стороны: одна — это тяжелое поражение государственной политики в целом, серьезное финансовое поражение перед миром, резко ухудшаются возможности выполнения обязательств. С другой стороны, это невероятный толчок для внутреннего развития экономики. Конечно, не стоит пользоваться таким механизмом, но я не думаю, что вряд ли есть лучший для возбуждения внутренней промышленности и экономики. Не советую никому им пользоваться в дальнейшем, но тем не менее я пришел в правительство, когда пошел последефолтовский рост, достаточно бурный. Все повеселели. Потому что к этому времени страна быстро разучивалась что-то производить сама и быстро училась покупать все не свое. Такой не очень хороший путь. Если б он продолжался, мы бы сегодня с вами в другой обстановке говорили. И вопросы бы ваши были совсем другие.

— Какие?

— «А где ты хлеб купил?» и «А эти ботинки ты года три носишь, а где крем-то достаешь, чтоб они так выглядели?», и так далее. Из этой серии. С другой стороны, всякому искусственному счастью приходит конец. Совсем, кстати, не искусственный. Сегодня все ресурсы от дефолта выработаны, и мы опять оказываемся в ситуации, когда начинаешь все больше и больше думать: надо бы по-настоящему работать уже.

— Толчок дефолта исчерпан?

— Давно. Здесь, в Питере, тоже показывались достаточно высокие экономические результаты. Но с каждым годом, если правительство не начнет активно вводить механизмы для стимулирования экономического роста, достигать даже более скромных цифр будет тяжелее.

— Питерская вечная стройка — дамба. Что с ней будет?

— Это не питерская стройка, она государственная. Город наш с очень тяжелой инфраструктурой. В него даже в советский период вкладывалось очень мало не питерских денег. Питер же всегда остается донором. Дамба нужна, это абсолютно понятно. Нужна еще как часть окружной дороги. Ну невозможно протаскивать через город все увеличивающиеся автомобильные грузопотоки! Невозможно. Это реально разрушит город. Это федеральные программы. Если на дамбу будет выделяться столько, сколько в этом году, я думаю, мы ее и через десять лет не увидим. Понимаете, что такое недострой в течение стольких лет? Ты не успел достроить, а тебе уже ремонтировать нужно то, что ты пятнадцать, двадцать лет назад начал делать.

— У вас, как у представителя президента в огромном регионе, есть карта его болезненных точек, куда в первую очередь нужно деньги направлять?

— Деньги нужно направлять в развитие промышленной инфраструктуры, это точно. Это дороги, электричество, газ. Сейчас регионам для их более ускоренного развития нужно более дешевое сырье. Сегодня поддерживать и развивать какую-то новую экономику, допустим в Северодвинске, вместо того, чтобы вести туда газ, — это отчасти утопия. И держать там крупные котельные на мазуте и угле тоже становится сложным. Либо мы им должны предложить помочь найти более дешевые современные экологические технологии — они сами этого не сделают, у них нет никаких ресурсов. Либо мы должны помочь получить более дешевые энергоносители.

— Питер куда менее Москвы изуродован высотным строительством. Почему в Питере этого нет? Нет денег или другие причины?

— В Питере никогда не было такой культуры. И даже когда много лет назад 20-й трест решил построить сумасшедший небоскреб, если не ошибаюсь, в районе Васильевского острова, это осталось лишь проектом не потому, что не нашлось ресурсов, а потому, что для города и для тех, кто принимал решения, это было настолько непривычно, что они дальше даже не решились идти по этому проекту. Все-таки Питер — город небольшой высоты. Питер нельзя построить выше ангелов Петропавловской крепости, Исаакиевского собора. Нездоровый консерватизм. Хотя, не считая высотности зданий, мне сейчас в Питере не нравится огромное количество заново строящихся домов. Это абсолютно не петербургский стиль вообще. Он даже не стилизован под петербургский стиль.

— У вас серьезная охрана. Не скучаете ли по общению с родным городом один на один?

— Хотя сотрудники ФСО по-питерски интеллигентны, но стать охраняемым лицом не лучшее достижение в жизни.

Виктор ЛОШАК