Накануне 60-летия канцлер ФРГ специально для «Огонька» рассказало своей матери, о том, как стал героем шлягера, о застолье у Путиных
ГЕРХАРД ШРЕДЕР: Я НЕ ГОЖУСЬ В ПОП-ЗВЕЗДЫ
Юбилей настраивает на то, чтобы вспомнить близких, детство, родные места, друзей... А есть ли друзья вашей юности, с кем вы по-прежнему поддерживаете связи, встречаетесь?
— Да, конечно, у меня очень много старых друзей. Но в моей жизни, выходящей за рамки политики, есть некоторое количество людей, которым я безоговорочно доверяю, и уверен, что, в случае когда мне будет совсем скверно, я получу от них тарелку горячего супа, причем не однажды. Это я понимаю как дружбу при любой жизненной ситуации, или, говоря иными словами, это люди, которые тебя выручат из любой беды. Но самыми главными для меня людьми являются моя жена и наш ребенок.
— Ваше детство выпало на самые, может быть, трудные годы в истории Германии — послевоенные. Они были и в вашей жизни тяжелым временем?
— Да, пожалуй, это так. Мы были бедны, но все-таки у меня было счастливое детство. Моя мать вынуждена была, оставшись одна с пятью детьми на руках, работать уборщицей и на других самых простых работах. Кстати, она делала все это с поразительной отдачей. Недавно ей исполнилось 90 лет. У меня, странным образом, остались только очень добрые воспоминания о моем детстве. Да, нам пришлось рано начать зарабатывать себе на жизнь: мы, например, нанимались на полевые работы к зажиточным крестьянам. Но я рос без «давления извне» — наша мать нас никогда не била, да она по доброте и не смогла бы это сделать. В этом смысле мне ни разу не пришлось сетовать на судьбу. Кроме того, и для меня это было важно, я заработал возможность получить образование. Обеспечить себе высокий социальный статус.
— Вы, наверное, были любимым ребенком?
— Я этого даже не знаю. Она, конечно, гордится тем, чего я достиг. Я уверен, что она такой человек, который любит всех детей, и не только своих: всем достается от ее доброты. Она совсем не умеет сердиться и не раз страдала от этого. Я восхищаюсь той неимоверной силой, которая скрывается за этим ее неумением. Наверное, я немного унаследовал от нее этого качества.
— Я где-то читал, что вы как-то обещали своей маме подъехать к ее дому на шикарном автомобиле. Вы выполнили это обещание?
— Это правда. Я когда-то говорил такое. Для меня всегда было важно, чтобы та мера общественного пренебрежения, которая выпала на ее долю (да, в ее жизни такое, увы, было, и нас это тоже немного коснулось!), была однажды перевешена чем-то хорошим. Есть еще одна более симпатичная история. Моя мать очень любит покушать. По ней это, правда, незаметно, но она может съесть гору пирожных. И вот, когда я могу повести ее куда-нибудь поесть и когда она может есть и не думать о том, сколько эта еда будет стоить (а для нее все это до сих пор очень важно!), вот в такие моменты мне очень хорошо.
— Вы, как и многие послевоенные мальчишки в России, росли без отца. Кто вам его заменил? Кто был для вас примером?
— Я бы, конечно, очень хотел знать своего отца. Кстати, я лишь в прошлом году получил его единственную фотографию от своих двоюродных сестер из бывшей ГДР, о существовании которых я раньше вообще ничего не знал. Эта фотография теперь стоит на моем рабочем столе. Он очень похож на меня, или я очень похож на него. Мы так похожи, что он не имел бы ни малейшего шанса отказаться от отцовства, даже если бы и захотел это сделать. Я рос отчасти с отчимом, вторым мужем своей матери, но в 1965 году он умер от туберкулеза легких, а до этого он был вынужден провести многие годы в санатории. Так что я рос практически без отца. У меня не было эрзац-отца ни в политике, ни в других сферах жизни. В нашей семье мне пришлось самому, причем очень рано, брать ответственность на себя. В принципе я был для младших детей моей матери за отца — я был в ответе за них. Если бы у меня в детстве был отец... с ним можно было бы поиграть в футбол, поговорить... Но и без отца все получилось.
— Все знают, вы — человек целеустремленный. Я слышал, что вы, когда еще были молодым депутатом бундестага, проходя мимо забора вокруг ведомства федерального канцлера, крикнули: «Я хочу туда!» Позже вы и оказались там.
— Да, мы все, и правда, были навеселе, и я действительно забрался на забор и... Но тогда я, конечно же, не мог говорить это на полном серьезе... Однако что касается сути вашего вопроса, то, безусловно, в жизни важно быть целеустремленным. Нужно быть также немного тщеславным, и отрицать это было бы, с моей стороны, совершенно не правильно. Чтобы достичь вершин — в любой профессии, — без этого не обойтись.
— Виктор Гюго говорил: «Меняйте листья, сохраняйте корни». Какие листья вы заменили за эти годы в политике и какие корни вы считаете нужным в себе сохранять?
— Да, корни — определенные ориентиры, которые необходимо учитывать. Что касается лично меня, то я могу назвать один очень важный для меня пункт, а именно — доступность образования независимо от уровня родительского достатка. Для меня, как для политика, это своего рода идея фикс.
— Вы знаете, ваше имя связывают не только с большой политикой, но и с одним очень популярным шлягером, который называется «Дайте пива!». Я слышал его — заводная музыка.
— Я точно помню, как появился шлягер. Дело было так: мы сидели в уличном кафе, было много людей, желавших получить автограф. Я раз за разом ставил свою подпись, мне было жарко, хотелось пить, и я сказал: «А теперь принесите мне бутылку пива, иначе я объявлю забастовку и перестану раздавать автографы!» Телевидение вело репортаж, микрофоны были включены, и кто-то сделал на основе этого песенку, пользовавшуюся большим успехом. Эту форму сатиры я считаю нормальной. Этот случай добавил мне популярности. Но поп-звездой я из-за этого все равно не сделался, да я и не гожусь в поп-звезды: я отлично запоминаю тексты песен, но, по мнению нашей маленькой дочки, совершенно не умею петь.
— Мне сказали, что ваша супруга Дорис недавно посадила вас на строгую диету. И даже лишила любимых пива и сосисок.
— Нет, эта информация неверна! Слава богу, есть возможность ее опровергнуть! Наоборот, мне позволено есть все. Правда, мне приходится, хотя бы в силу моей работы, соблюдать дисциплину; во всяком случае, мне приходится теперь быть более дисциплинированным, чем в молодости. Тогда можно было позволить себе кое-что, чего сейчас я себе позволить не могу; вы, видимо, тоже помните те времена. Но сейчас мне тоже хорошо!
— А что из русской кухни вы предпочитаете?
— Пельмени — это очень хорошо. Они не уступают никакой итальянской пасте. Когда на столе солянка или хороший борщ, я готов от многого отказаться. Я отношусь к тому сорту людей, которые никогда не отказываются от мяса. В этом плане у меня нет сложностей с русской кухней, с гастрономическими и питейными традициями. А еще больше мне нравится беседовать во время застолья.
— Я помню, года два-три назад, вы на православное Рождество были в гостях у Владимира и Людмилы Путиных. Что за меню было тогда на рождественском столе?
— Мы приехали очень поздно из храма. Я был под очень сильным впечатлением от всенощной. Мы ведь стояли во время службы. У нас в церкви не стоят, а сидят на скамьях. Из храма мы поехали в резиденцию и уже поздней ночью трапезничали. На столе были все мыслимые в русской кухне блюда, были также овощи и фрукты. На закуску, конечно же, подавали икру. Что мы ею закусывали, я, пожалуй, не стану сейчас говорить, но вы можете догадаться. А потом были всевозможные блюда из мяса и рыбы. Мы сидели долго, очень долго. Путины потрясающе хлебосольны, мы получили незабываемые впечатления. Такое в моей работе бывает нечасто.
— Есть такая немецкая поговорка: «Умение быть довольным — самое большое богатство». В этом смысле насколько вы богатый?
— Я богат!
Михаил Гусман
первый заместитель генерального директора ИТАР-ТАСС
Берлин — Москва