РЕЗО ГАБРИАДЗЕ: Я СДЕЛАЛ ДЛЯ ВАС КРАСИВОЕ.

Автор сценариев к фильмам «Мимино» и «Не горюй!», великий кукольник, замечательный художник оформил ресторан в Москве и полюбил кафе в Париже

РЕЗО ГАБРИАДЗЕ: Я СДЕЛАЛ ДЛЯ ВАС КРАСИВОЕ.

Резо Габриадзе отправился в Америку, где планирует поставить спектакль «Запрещенное Рождество». Идут переговоры о том, чтобы в главной роли выступил суперзвезда Михаил Барышников. А сам Габриадзе — в роли автора пьесы, режиссера и художника.

— Спектакль «Запрещенное Рождество» о моем городе Кутаиси. Когда меня спрашивают, почему все время этот город, я и сам начинаю спрашивать себя об этом. Я люблю мой город и пишу о нем, что я знаю.

— И на какой почве выросли ваши чувства?

— Все мои предки из-под Кутаиси, из деревень Баможда и Гумбрия. Между ними расстояние, как между Новым Арбатом и старым. Иногда в веселом виде можно было так разгуляться, что не понять, в какой деревне ты находишься. Была между ними и маленькая горка, которую местные называли горкой Сатурия. На отцовской стороне уже в начале ноября снег лежит. И люди как будто из сурового края, вроде вашего уральского. Там скалы, и жители как бы сами высечены из камня. Кость у них широкая, ходят медленно. Всем корпусом они неуклюже поворачиваются, как троллейбус. Словом, они на камне жили, из камня строили церкви, строили молча и на века. Мы все принадлежим Гелатскому монастырю. С материнской стороны родственники повеселее, они более артистичные. У них три крестьянские фамилии — Гурешидзе, Брегвадзе, Баланчивадзе. В отличие от отцовской земли, где черные скалы и гранит, здесь земля мягкая и абсолютно белая. Они любят музыку, и вообще люди со слухом и очень пластичные. Один из соседней деревни достиг берегов Америки, где добился больших успехов. Это вам известный Джордж Баланчин.

— Резо Леванович, а думаете вы на каком языке?

— Думаю только на грузинском, потому у меня очень много «грузинизмов» в русской речи. Значит, я думаю, а потом, видимо, перевожу на русский. Между прочим, хорошая тема для серьезного исследования, но только я тут не гожусь. Неплохо было бы, чтобы какой-нибудь двуязычный ученый занялся ритмикой, дыханием слова Маяковского, который, как известно, вырос недалеко от Кутаиси. Я чувствую в его слове грузинское присутствие, и грузину очень легко его читать.

— Может быть, успех фильмов, снятых по вашим сценариям, связан с тем, что вам удалось внести в русский язык всегда симпатичную грузинскую интонацию?

— Я никогда не задумывался, но вряд ли. Сценарий — это прежде всего драматургия. Законы драматургии довольно жестки, очень хорошо известны и не меняются, по-моему, последние пять тысяч лет. Как машина, это только так работает. Может быть, какие-то слова, фразы из этих фильмов застряли в русском языке. Но тут я один на авторство не решаюсь, потому что писали мы с Георгием Данелия и что-то в работе нашей было неуловимое. Но вообще я двуязычный. Мои языки — грузинский и русский. А как, право, иногда думаю я, было бы хорошо, если бы я знал французский, или английский, или турецкий... Или фарси, представляете, если б знать. Можно было бы почитать Омара Хайяма.

— В последнее время жизнь ваша связана с Францией. Вот вы проснулись, а дальше? Как это выглядит?

— Утро у меня начинается в кафе. Это великая культура — французские кафе. Гете, кажется, сказал, что проблемы, которые немцы разбирают, защищая диссертации, французы легко решают утром в кафе. И знаете, как хорошо завтракать там, наслаждаясь, как музыкой, языком, который и является самой великой музыкой. Но, к сожалению, в своем понимании красоты французского я на уровне музыки так и остался, потому что в моем возрасте уже языки не учат. Но обостряются другие чувства, как у глухих зрение. Так вот в связи с этим я стал таким глазастым, что мне очень помогло увидеть даже наш мир оттуда по-другому, увидеть, сколько цветов и оттенков вокруг. Во Франции очень много ощущений, и это дивное ощущение.

— Куклы понятны в любой стране, может быть, это и есть ваш способ общения?

— Во Франции я работал в обычном театре — без кукол. Что-то делал для кино, выступал как литератор, проводил мастер-классы. Если говорить о куклах, я не особенный знаток этого дела. Я вам серьезно говорю. Я смотрю на кукольный театр, как на вынужденную посадку. Никто мне, беспартийному, не дал бы в СССР серьезный театр. А в партию я уже не мог вступить. (К тому времени уже прочел «Архипелаг ГУЛАГ».) Куда деться в СССР 45-летнему беспартийному? Только в кукольный театр.

— Но вы же прожили с куклами часть жизни!

— Я с куклами не прожил. Я занимался тем же, чем в кино, — я рассказывал вам истории. Их можно и с помощью палок рассказывать, можно — с помощью танцев. Мои кукольные представления можно считать визуальной поэзией. Словом, мне некуда было деться, и потом была хитрая мысль — спрятаться за них, чтоб не заметили. Этот трюк удался, но он очень затянулся, и теперь меня это даже угнетает.

— И что, у вас с ними так и не возникло никаких отношений?

— Меня часто спрашивают: о чем думают куклы ночью? И я им отвечаю: о чем думают кларнет, рояль, перо писателя? Или табуретка? Откуда я знаю... Я не занимаюсь такими сладкими сантиментами. Для меня все это только инструменты.

— Ходят слухи, что вы имеете отношение к клубам «Огород» и «Мадам Галифе». В каком качестве?

— В качестве художника. Меня приглашали оформлять «Мадам Галифе», но не «Огород». Я долго не хотел, а потом согласился. Один я бы не решился, все-таки интерьер — это очень сложно, и я позвал своего сына Левана. В интерьере я попытался сделать красивое для людей, мне хотелось, чтобы вам там было хорошо, приятно, контактно, ласково. «Мадам Галифе» — это мое образное воспоминание о кафе, разных кафе, в которых мне пришлось побывать. Но за то время, что я занимался этими делами, я потерял столько времени — не поставил какой-нибудь спектакль или фильм и не написал чего-то.

— Резо Леванович, что нового вы увидели в Москве?

— Москва из угрюмого, агрессивного города превратилась в радостный и прекрасный, в один из лучших в мире. Москву покинули маленькие серенькие и несчастные, как серые воробушки, люди-комочки, которые продирались через мрачный быт. Вместо них город наполнился легкой и красивой молодежью, которая, слава богу, о той жизни не догадывается. Пластика движений поменялась, как будто все освободились. Это не развязность, а отсутствие закомплексованности и агрессивности. И то, что мы часто принимаем за невежливость молодых, дерзость или небрежность, на самом деле есть радость жизни. Да и не нам их учтивости учить, поверьте мне, — вспомним себя. Помолчим о том, как в свое время сами частенько спрашивали: уважаем ли мы друг друга? Спрашивали всей страной, при этом сильно выпив. А они просто живут. Молодые, улыбчивые, с юмором ненаигранным. И еще меня поражает та стремительность, с которой оказалось возможным за 10 лет так все перевернуть и сделать город красивым, дома красивыми и красивых людей в нем. Поэтому сейчас с Москвой у меня связаны только оптимистические чувства.

— А сама Грузия с ее энергией, куражом, она осталась такой?

— Конечно, осталась. Это тот характер, который не меняется уже тысячелетиями.

— Давно ли вы были на родине?

— Я вернулся в Грузию 8 лет назад. Часто наезжаю в Москву, посещаю и другие страны. Всегда приезжаю к вам с радостью, но все больше и больше грусть меня берет, потому что подмечаешь, как меняются друзья, те, к кому приезжаешь. Вот вроде ты же только недавно оставил его веселым, красивым, счастливым и полным энергии, а открывает двери тебе не тот человек. Но, думаю я, если посмотреть его глазами на меня, он тоже видит другого человека с потухшим взором. Мы оба начинаем искать энергию друг в друге, начинаем играть в молодость.

— Общаетесь ли вы с молодыми талантливыми людьми?

— Старость имеет одно своеобразное свойство — она ищет еще большую древность, чем она сама.

— Так складываются обстоятельства или у вас нет интереса?

— Энергии нет. Поэтому я и двинулся с ее остатками в сторону Блеза Паскаля. А еще и потому, что основные вопросы созрели именно те, на которые отвечают только такие авторы. Да и вы об этом узнаете очень скоро. Каждый когда-то садится подумать — почему он жил и жил ли он?

— А вы жили?

— Вот я и ищу ответ у великих.

— Работаете ли вы со своими старыми друзьями?

— Надеюсь, в ближайшее время появится новая книга «Метаморфозы», которую мы готовим с Андреем Битовым. И тут, конечно, нам надо объявить всем возможным спонсорам, что мы прячемся от них, потому что отбоя от них нет. (Смеется.) Книги, сделанные с писателями-друзьями, — это такие вариации на тему. Не хочется упоминать слова «искусство» или «высокое», потому что высокой в наше время может быть только мода. Обычно я иллюстрирую то, что мне нравится. Я был счастлив и находился в необычайно красивом настроении, когда иллюстрировал Мишу Жванецкого. Конечно, легче работать, когда существует близкое знакомство. И связь между нами, естественно, существует, как и между, например, Жванецким и его слушателем. И благодаря этой связи он стал уникальным.

— Вы с ними так же дружны, как раньше?

— Старость не помогает дружбе. И жизнь наша пошла по-другому. И живем мы в разных странах. Даже чаю мы можем выпить только по факсу.

— А часто удается все-таки собираться за одним столом, как бывало?

— Не так часто, как хотелось бы.

1 РЕЗО (РЕВАЗ) ГАБРИАДЗЕ ОКОНЧИЛ КУТАИССКИЙ ПЕДИНСТИТУТ И ТБИЛИССКИЙ УНИВЕРСИТЕТ (ФАКУЛЬТЕТ ФИЛОЛОГИИ И ЖУРНАЛИСТИКИ). ЭТОГО ЕМУ ПОКАЗАЛОСЬ МАЛО, И В 1967 ГОДУ ОН ОКОНЧИЛ В МОСКВЕ ВЫСШИЕ КУРСЫ СЦЕНАРИСТОВ И РЕЖИССЕРОВ. 2 СЛАВА ПРИШЛА К ГАБРИАДЗЕ, КОГДА ВЕСЬ СОВЕТСКИЙ СОЮЗ ПОСМОТРЕЛ ЕГО КОРОТКОМЕТРАЖКИ ИЗ ЖИЗНИ ТРЕХ ДОРОЖНЫХ МАСТЕРОВ. 3 ГАБРИАДЗЕ ПРИНАДЛЕЖИТ ИДЕЯ И ИСПОЛНЕНИЕ ПРОСЛАВЛЕННОГО ПАМЯТНИКА ЧИЖИК-ПЫЖИК (ПЕТЕРБУРГ, ФОНТАНКА). 4 ГАБРИАДЗЕ НЕ ТОЛЬКО ОФОРМИЛ КЛУБ «МАДАМ ГАЛИФЕ», НО И РАЗРАБОТАЛ КОНЦЕПЦИЮ ЕГО КУХНИ. ИМЕННО ОН НАСТОЯЛ, ЧТОБЫ СВИНЫЕ РЕБРЫШКИ ПЕРЕД ЖАРКОЙ МАРИНОВАЛИ В КОНЬЯКЕ. 5 «Я НЕУДАЧНИК, НО НЕ В ИСКУССТВЕ, А ТОЛЬКО В ЛЮБВИ», — СКАЗАЛ ГАБРИАДЗЕ В ОДНОМ ИНТЕРВЬЮ.

Беседу вела Екатерина ВАРКАН