В Хабаровске разгорается скандал в связи с действиями прокурорских работников в отношении единственной в крае больницы, делающей сложнейшие операции по пересадке органов. Свежа в памяти история со штурмом операционной 20-й московской больницы силами лихих молодцев в бронежилетах и касках. Похоже, трансплантология в нашей стране поставлена на грань исчезновения. Наш собеседник академик Валерий Шумаков на себе испытал, как чувствительна медицина к общественному мнению
АКАДЕМИК ВАЛЕРИЙ ШУМАКОВ: ПОНИМАНИЕ ПРИДЕТ, КОГДА БЕДА НЕ ОСТАВИТ ВЫБОРА
|
— Валерий Иванович, как это вышло, что на сегодняшний день Россия находится в самом конце списка стран, успешно выполняющих операции по пересадке органов? Ведь именно отечественные ученые разработали сами принципы и основы трансплантологии и сделали первые операции в начале прошлого века.
— У нас подобная ситуация не редкость и не только в медицине, но и во многих других отраслях знаний. Сначала российские ученые предлагают что-то новое, обосновывают это, а после их изобретения уходят на Запад, где их успешно претворяют в жизнь. Советский ученый Владимир Петрович Демихов еще до войны начал эксперименты в области трансплантологии. Он не только обосновал, но и экспериментально доказал возможность пересадки практически всех жизненно важных органов. Он же первый в мире выдвинул идею создания искусственного сердца, провел ряд экспериментов в развитие своей теории. Ему удалось пересадить модель такого сердца на приводе из электромотора собаке, которая прожила, конечно, немного, но это был огромный шаг вперед для всей науки. И первая пересадка почки человеку была выполнена тоже у нас в стране еще в 30-х годах. А потом была война, которая во многом затормозила развитие нашей отрасли. Соединенным Штатам в этом смысле повезло: у них не было ни таких потерь, ни разрушений.
— А у нас как всегда поиски собственного оригинального пути привели к потере драгоценного времени?
— Врачи были абсолютно готовы к операциям, но вот политбюро и ЦК КПСС, от которых зависело принятие решения, посчитали, что концепция смерти мозга не совместима с нашей идеологией. Не разбираясь в этих медицинских вопросах, партийное руководство тем не менее наложило запрет на операции почти на 20 лет. Вот это обстоятельство и предопределило наше отставание во всех операциях, кроме пересадки почек.
— Коль скоро операции все-таки стали проводиться, то государство, видимо, дало согласие на использование и в России общепризнанной концепции смерти мозга?
— Да, только случилось это в 1987 году. Появился долгожданный документ, который назывался «Временная инструкция по констатации смерти на основании диагноза «смерть мозга». Мир уже десятилетия развивал трансплантологию, а у нас все еще временные инструкции для этого важного дела придумывали. Но мы и этому были рады. Первую пересадку сердца я сделал в том же году. Пациентка прожила 8 лет. Потом были и другие, ничем не отличающиеся по сложности и проценту успешности от мировых показателей. Вот количество, к сожалению, было гораздо меньшим.
— Слишком дорогим оказалось лечение?
— Это действительно так. Трансплантология — одна из самых дорогих областей. Но деньги всегда можно найти, используя различные источники финансирования. Главная причина — косность мышления нашего общества по отношению к вопросу донорства. Да что обычных людей винить, если сами врачи демонстрируют такую, мягко говоря, консервативность, что я просто диву даюсь.
— Но тем не менее на лечение к вам пациентов все-таки направляют со всей страны. Знают, стало быть, о возможностях трансплантологии?
— Больные к нам поступают в таком запущенном состоянии, что им крайне трудно сделать операцию. Их лечат консервативными методами до тех пор, пока не доведут до последней черты. Никто им не предлагает никаких пересадок, а сами люди и не догадываются, что такое в принципе возможно. Я повторяю: косность нашего общества ужасающа, информации, кроме как негативной, нет почти никакой. Многие наши пациенты о пересадке органов узнают от других больных, из числа тех, кто уже оперировался в нашем институте. Срабатывает принцип «сарафанного радио». Разве это нормально в XXI веке?
|
— Да и средства массовой информации вам мало помогают. Публиковались страшилки о неких преступниках, способных разобрать зазевавшегося прохожего на органы в ближайшей подворотне. Было это года два назад. Тогда вы собирали пресс-конференции, объясняя журналистам, почему подобный сюжет не имеет ничего общего с реальной жизнью.
— Там, где пересадки органов уже давно стали рутиной, даже дети знают, что просто так пересадить почку или сердце абы кому от неизвестного донора невозможно. Более или менее родственная пара донор-реципиент встречается одна на 15 — 17 тысяч человек. Поэтому подбор пары осуществляет компьютер. В Европе существует организация «Евротрансплант». В компьютер этой системы введен единый на всю Европу «лист ожидания», что позволяет отправлять орган после соответствующего подбора в ту страну, где находится подходящий реципиент. Всем цивилизованным государствам понятно, что сама работа по подготовке и изъятию донорских органов — это сложнейший процесс, требующий специальных условий и квалификации врачей. Так что убивать кого-то по заказу богатого пациента, который ждет орган, во-первых, бессмысленно, а во-вторых, круг людей, которые в состоянии провести грамотный забор донорских органов, в нашей стране столь узок, что все они на виду. Сохранить тайну в такой ситуации было бы невозможно. Еще раз повторяю: подобные истории рождаются в головах абсолютно некомпетентных людей.
— Но кадры штурма 20-й горбольницы видели все. При чем здесь журналисты?
— До сих пор нет ни одного свидетельства этой самой преступной врачебной деятельности. Нет уголовных дел, нет осужденных.
— И что же?
— Результат теперь известен всем — люди отказываются даже обсуждать проблему вероятного донорства, боятся врачей и подозревают, что их не будут спасать, как положено. Теперь нередко после каждого случая смерти больного после тяжелой болезни или травмы родственники подозревают медиков в неправомочном заборе органов. Врачи в такой ситуации вынуждены постоянно оправдываться. Центр органного донорства практически не работает, так как не поступают вызовы от реаниматологов. Никто не хочет повторить судьбу коллег из 20-й больницы. А что теперь прикажете публично опозоренным людям делать в такой ситуации? Они, между прочим, давали подписку о неразглашении тайны следствия. Тогда кто же вынес всю историю с леденящими душу подробностями на телеэкраны?
— Но на пленке хорошо видно, как медики из госпиталя МВД, убедившись, что у пациента есть давление и пульс, начинают проводить искусственное дыхание и массаж сердца. И у больного выравниваются показатели, вроде бы появляется надежда на спасение.
— На такое восприятие и рассчитано. Ведь что происходит на самом деле в такие минуты? Если массаж сердца выполняется правильно, то давление всегда будет около нормального. А вот дальше, как только врач прекращает механическое воздействие, сердце останавливается. Что и произошло с пациентом 20-й больницы, оживить его не удалось. Но я уже устал говорить об этом. Оптимизм вселяет только тот факт, что в последние недели появились передачи, в которых стали говорить о положении трансплантологии всерьез. В одной из программ я с большим интересом слушал рассказ испанского журналиста. Еще несколько лет назад в этой стране отношение было ничуть не лучше, чем у нас. Но подключились правительство, общественность и церковь. Именно на дверях храмов появились маленькие плакаты: «Не берите органы на небо, там они вам не понадобятся. Оставьте их здесь, они нужны». Сейчас Испания лидирует по числу пересадок донорских органов в Европе.
— В Америке принято заранее оговаривать донорство: люди заполняют специальные карточки дарения, где выражают свое согласие стать донором в случае смерти. Может, такая практика сняла бы напряженность с донорством и у нас?
— Даже если мы и найдем сейчас деньги на печатание этих карточек, то кто же согласится их подписать? Нужна государственная программа. В той же Испании, в которой пересадок донорских органов на душу населения делается больше всех в мире, бюджет, расходуемый на выполнение госпрограммы по трансплантологии, составляет 180 миллионов евро.
— Что мешает России войти в налаженную систему «Евротрансплант»?
— Отсутствие собственной системы забора донорских органов. Никто же не хочет играть в одни ворота. Должен существовать полноценный обмен, а в нынешних условиях об этом говорить практически невозможно. К тому же, представляете, какой шум поднимется, если мы начнем поставлять органы за границу? Объяснить, что это обмен, а не торговля, будет невозможно.
— Сможем ли мы преодолеть сложившееся положение и каким образом?
— Рано, конечно, говорить, но с моей подачи началась работа над федеральной программой в области трансплантологии. Пока ее нет, но есть надежда, что в ближайшее время она все-таки появится. Речь в ней пойдет не только о донорских органах, но и об искусственных. В основе программы — экономические вопросы, чтобы создать необходимую базу для развития трансплантологии в России. Очень важно добиться, чтобы среди параметров, по которым оценивают деятельность больниц, было и участие в программе донорских органов. Признаюсь, сегодня хорошо понимают эту проблему помимо специалистов только сами пациенты и их родственники. Русская православная церковь нас поддержала, официально одобрив донорство — посмертное дарение органов.
— А государство по-прежнему хранит молчание?
Видимо, среди тех, от кого зависит принятие решения, пока нет наших пациентов. У нас ведь как: понимание приходит, когда беда не оставляет выбора.
Так что такое «смерть»?Взгляд из МВД
На столе у оперуполномоченного 2-го Оперативно-розыскного бюро Главного управления уголовного розыска Службы криминальной милиции МВД РФ Сергея ПАНТЕЛЕЙМОНОВА лежали три объемистые папки. Как выяснилось, это три так называемых литерных дела, которые сотрудники правоохранительных органов ведут с 1998 года, накапливая информацию по фактам незаконной торговли человеческими органами. Судя по толщине фолиантов, фактов набралось немало, но на сегодняшний день существует только одно реальное дело — по 20-й горбольнице Москвы.
— Минул уже год, как общественность содрогнулась от эффектных кадров штурма операционной московской больницы. И с тех пор о результатах расследования нет никакой информации. В каком состоянии находится это дело?
— ГУВД Москвы на наш запрос сообщило, что сейчас проводится комплексная экспертиза, результатов ее еще нет, а посему сказать ничего по существу дела нельзя. К тому же прокуратура взяла со всех участников подписку о неразглашении сведений, относящихся к этому делу. Оговорюсь только, что нарушений закона там было немало.
— Совпадение донор — реципиент возможно в столь редких случаях, что угадать нужного донора не проще, чем сорвать джекпот в лотерее. Не будут же преступники проверять все население поголовно, чтобы вычислить того единственного, который может послужить потенциальным донором для заказчика?
— А всех и не надо. При современном уровне развития техники и информационных технологий подобная задача не кажется столь уж невозможной. Но при этом надо отдавать себе отчет, что без привлечения довольно большого количества лиц для проведения соответствующих исследований, а тем более забора органов для дальнейшей трансплантации, добиться нужного результата невозможно. Другими словами, речь должна идти о значительной организации, располагающей и соответствующим оборудованием, и специалистами, которые сами по себе во всем мире являются штучным товаром. Гипотетически существование такой организации у нас возможно, и существуют косвенные данные о том, что подобная работа ведется. Пока это все, чем мы располагаем.
— Так откуда же вся эта шумиха в прессе?
— Могу только предполагать, что столь пристальный интерес связан с тем, что трансплантология — весьма дорогое удовольствие. Еще дороже обойдется отправлять больных на операции за рубеж. Не исключено, что именно в этом и заключается интерес определенных сил. К тому же и закон у нас очень противоречив. В законе о трансплантации нет исчерпывающе точной формулировки понятия «смерть»: в одних случаях идет речь о «биологической смерти», в других — о «смерти мозга». Нуждается в совершенствовании и сам механизм констатации смерти, целиком отданный в ведение врачей. Судмедэксперт, присутствия которого требует закон, обязан проверить, не повредит ли изъятие органов установлению причины гибели, если смерть была насильственной. Но врачи и судмедэксперты — люди одного профессионального цеха, что нередко вызывает подозрения в сговоре.
— Все скандалы связаны именно с тем, что родственники умерших предполагают, что медики элементарно продали органы их близких, поэтому совершенно не старались вернуть пациентов к жизни.
— В том-то и дело. У нас есть информация о том, что Центр органного донорства платит больницам за сообщения о потенциальных донорах, но она пока не получила своего подтверждения. Это, как вы понимаете, прямое нарушение закона. Известно, что бригады из Центра возят с собой пустые бланки, подписанные судмедэкспертами, в которые можно вписать любое имя. Мы занимаемся проверкой этих сигналов. В самой же идее органного донорства нет ничего предосудительного. Просто трансплантология до сих пор окутана таким количеством мифов, основанных на ужасающей безграмотности населения в медицинских вопросах, что любая публикация на эту больную тему обречена на успех.
Публикацию подготовила
Ирина ЖИРНОВА