КНИГА — КЛЮЧ В ЕВРОПУ

Книги открывают Европе Россию. Читать и любить друг друга опять становится модно

КНИГА — КЛЮЧ В ЕВРОПУ

Варшавская книжная ярмарка прошла под девизом «Россия — открываем заново». Она задумывалась как первая попытка российско-польского интеллектуального диалога после краха коммунистических и антикоммунистических стереотипов. Время для нее было выбрано идеальное — в начале мая Польша вступила в Евросоюз, несколькими днями позже ушло в отставку ее правительство. Обычному польскому читателю, как и обычному русскому писателю, дела нет до экономических и политических конъюнктур. На польской ярмарке, где Россия — «специальный гость», русского писателя поражает прежде всего жадный интерес. В России и то не всегда его наблюдаешь. Это и понятно, Россия своими писателями обкормлена. А в Польше больших литературных десантов из наших палестин не было давно. На все чтения и встречи приходят толпы, молодых авторов рвут на части университеты и молодежные клубы, литераторы постарше едва успевают перехватить прекрасный местный пончик или столь же прекрасную сосиску между беспрерывными «круглыми столами» на любые темы.

То есть тема, в общем, одна: что с нами случилось за эти пятнадцать лет, и победили ли мы свои предрассудки? Две ведущие страны бывшего соцлагеря присматриваются друг к другу, как повзрослевшие любовники, которые в двадцать лет разъехались и прожили друг без друга отдельную сложную жизнь. Она вышла за какого-нибудь западного европейца, родила ему, поскандалила, ее когдатошний друг сменил несколько любовниц — американку, европеянку, кондовую патриотку; наконец они повзрослели и решили встретиться в Варшаве. Как в пьесе у Зорина. Первое время смущенно улыбаются, говорят официальные слова. Потом начинают бешено предъявлять друг другу упреки: а зачем ты тогда? А почему ты тогда с этим? Зачем ты приходил грязный и пьяный, зачем ты была так высокомерна? А как ты жил все это время? Без тебя — плохо. Я — тоже плохо. Ну что — ко мне или к тебе?

Сейчас — мы к ним, и все получается отлично. Без выяснения отношений тоже не обходится: некоторые так и спрашивают: «Должны ли мы опять вас бояться?» Ясно, что бояться они перестанут, только когда мы вообще прекратимся. И перестанут с сожалением, ибо это было их профессией. За нее до последнего времени даже платили. Иногда начинают говорить о том, что в России снова побеждают тоталитарное сознание, царь-батюшка и расправы с несогласными. И что русские вообще неисправимы, тогда как мы — Европа, и делать нам нечего вместе. Это нормальные, плодотворные дискуссии, на них ломаются копья, переводчики не успевают переводить и после первого часа бурных споров вообще замолкают, потому что все и так понимают друг друга. Русский и польский не так далеки, как кажется.

— А вы как боретесь со стереотипами? — спрашивают нас.

— А чего бороться? — не понимаю я. — Предрассудок на то и предрассудок, чтобы быть прочней доводов рассудка. Он рациональным образом не побеждается. В конце концов из женских предрассудков и мужских стереотипов выросла вся мировая любовная лирика, и ничего. Чем сильней наши стереотипы, тем больше шок и счастье от их падения при личной встрече. Надо, как говорится, чаще встречаться.

Что читает Польша и вообще Западная Европа, книжными стендами которой заняты два этажа гигантского варшавского Дворца культуры и науки (совершенно сталинская высотка 1955 года со статуями брутальных читающих пролетариев обоего пола)? Зрелище утешительное. Она читает романы о последних двадцати годах своей бурной жизни. Подходит время осмысления — краха новых гипнозов и самогипнозов. Всякий молодой европеянин, поучившийся в университете, прошедший через первый эротический, экзистенциальный и экономический опыт, считает своим долгом написать роман об этих трех «Э».

Нарасхват идут романы о личном опыте. Культ Адриана Моула и Бриджит Джонс (Таунсенд и Филдинг в Польше гораздо популярней, чем Джоан Ролинг) вызвал к жизни жанр молодежной исповеди, путаного монолога о своей жизни. Это новый поиск себя. Гришковец выступал в день по три раза, и его беспрерывно звали еще. На Гришковца ломились.

Польский Гришковец — Ежи Пильх, актер, скетчист, шоумен — только что выпустил книгу «Ангел крепленый» (парафраз библейского выражения насчет «Ангела крепкого»). У нас ее перевели как «Песни пьющих». Пильх с его монологами среднего человека стал в Польше кумиром. Люди хотят слушать о повседневности. Это хороший признак — когда они толком узнают себя, им захочется узнавать и что-то другое. У нас этот новый автобиографизм народился лет восемь назад, его пионеркой была Даша Асламова. Потом появились злые молодые англичане со своей жесткой социальной прозой о том, как достало работать и как надоела политкорректность. Теперь вся Европа читает мемуары тех, кому, по идее, и вспомнить-то нечего. Получается смешно, увлекательно и узнаваемо. Литература потрясающе помолодела. Двадцатилетние — и не только такие пустоглазые, как Денежкина, — пишут романы о безумной и многообразной постпостпостмодернистской реальности. В Польше тоже наросло поколение литераторов, родившихся в шестидесятые-семидесятые, с большим увлечением описывающих сначала мерзости социализма, а потом противности постсоциализма.

Самую большую толпу собрал на свое выступление отец перестройки Александр Яковлев, который в Национальной библиотеке представлял свой сорокатомный «Архив». Уникальные документы о коллективизации, голоде и борьбе за отечественную культуру с ее лучшими представителями.

— Вы, вероятно, слышали, что у нас стабилизация, — сказал Яковлев, нахмурив знаменитые брови с кисточками. — Я хочу, чтобы вы, коллеги, не путали стабилизацию с реставрацией. И реставрация эта началась с переписывания школьных учебников, а продолжилась вторичным засекречиванием документов, которые в восьмидесятые годы были уже рассекречены, а в девяностые — опубликованы.

— Откуда вы берете деньги на сложнейшую и многолетнюю работу с архивами? — спросил один польский пан профессор. — Такие книги издать нелегко, я думаю?

— Западные университеты помогают. Японские тоже. Российских спонсоров у меня почти нет.

Второй — после молодежного иронического романа — европейский бум связан с историей, мемуарами и всякого рода популяризаторскими книгами. Хитом сезона в Польше сделалась энциклопедия Vinum Sacrum, Vinum Profanum Евгения Кабаца — видного переводчика с русского, автора нескольких романов, но главным образом историка. Это книга о вине, о его религиозном, метафизическом, прикладном и медицинском значении.

— Вино дано нам как лекарство от невыносимости бытия. Лекарство надо потреблять в умеренных количествах, но вовсе отказываться от него — грех. Самое яркое алкогольное впечатление моей жизни — теплая водка с Виктором Некрасовым в Крыму. Это были незабываемый вкус и незабываемое общение. Любовь к неразбавленному вину считается одним из признаков святости. Сам апостол Павел, давая другу совет, как лечиться, писал: «Пей вино!»

Винными, водочными, пищевыми, автомобильными энциклопедиями, веселыми путевыми очерками, рассказами психологов о том, как поработить начальника и полюбить жену, полны все стенды европейских издательств. У наших этого пока меньше. У нас еще не очень хорошо умеют писать о метафизике повседневности, придавая самым обыденным вещам космическое значение. Но уже учатся.

Не знаю, какие книги читает друг президента Квасьневского президент Путин, но одна его собственная книга пользуется на Варшавской ярмарке не просто успехом, а скандальной славой. Это «Путинки» издательства «ООО Эхо»: около ста цитат из путинских речей и выступлений с иллюстрациями Алексея Меринова. Этой книги привезли две пачки — и хорошо. Потому что со стенда она пропадает регулярно. Свои ее тащат или поляки — не знаю. Одну попросил я, и мне дали за просто так.Вообще самый надежный рейтинг — это рейтинг пропаж и покраж. Со стендов хронически пропадают: Радзинский, Гришковец, Токарева, Петрушевская, Улицкая, Стругацкие (включая толстенный «вагриусовский» том), Пелевин, несколько жезеэловских биографий. Мою книжку тоже один раз сперли. Ура!

Самое отрадное на Варшавской ярмарке — это, кажется, действительно наступившая наконец эра прощания с устоявшимися представлениями. Прежние парадигмы рухнули — слова «социалистический», «капиталистический», «либеральный» и «консервативный» больше ничего не значат. Век идеологий и технологий кончился. Наступил век людей, век жизни как она есть. Новые противостояния еще будут выстраиваться, конечно. Но до этого надо дожить. И доломать старые.

А пока люди — Гандлевский, Павлов, Уткин, Кушнер, Салимон, Дмитриев, Новиков (Дм.) и прочие приехавшие — пишут книжки про людей, и это самое интересное. А Россия и Польша после первых восторгов, сопровождаемых ворчанием, начинают трудно и осторожно сходиться, чтобы попробовать просто жить дальше.

С читающим трудно что-то сделать

— Я думаю, в нынешней вспышке польского интереса к России сыграли примерно равную роль два фактора. Первый: некоторое разочарование Польши в Западе и усталость от тотального отрицания своего социалистического периода. Писатели чувствуют себя не лучшим образом — пожалуй, у нашего успешного литератора гонорары повыше и тиражи посерьезнее. В общем, один стереотип: «Из России — ничего хорошего» — точно рухнул.

Второй фактор — это долгая и большая работа российской стороны при неизменно внимательном и благожелательном участии президента Квасьневского. В Польше почти не осталось квалифицированных переводчиков с русского и на русский, это стало большой проблемой. Надо налаживать обмен, привозить в Польшу русскую книгу. У поляков под редакцией Ежи Помяновского выходит в России превосходный журнал «Новая Польша», у нас пока нет ничего подобного.

— В России книжный бизнес стал прибыльным, или это пока впереди?

— В России выходит в год восемьдесят тысяч новых книг. Это колоссальная цифра, она выросла вдвое за каких-то три года. Коммерческая беллетристика составляет сравнительно небольшой процент от общего количества новой литературы. Почти у всех, кто приехал на ярмарку, — больше тридцати писателей, цвет современной русской литературы, — любая новая вещь сразу выходит за границей. В день открытия ярмарки у Людмилы Улицкой вышла по-польски «Медея и ее дети». Радзинский близок полякам кровно, его книги расхватываются. Есть целый стенд польских переводов Акунина. Даже поэзия, даже критика — вещи по определению некоммерческие — выходят и продаются.

— Говорят, что повышенный интерес к литературе — все-таки признак застоя.

— Ну нет. Настоящий застой — это как раз понижение интеллектуальной планки. Мы можем прийти к застою, только если погубим свою литературу. Пока она есть — она сама живое напоминание о свободе, правде, достоинстве человека. Так что подъем интереса к хорошим современным книжкам — первый признак, что реакция не пройдет. С читающим человеком гораздо трудней что-либо сделать.

Мне нравится держать книгу в руках

Александр КВАСЬНЕВСКИЙ, президент Польши, принимал российских писателей в своей резиденции на улице Краковское предместье

— Пан президент... Можно по-русски?

— Да, конечно. Думаю, я последний президент Польши, обходящийся в разговорах с русскими без переводчика.

— Так вот вообразите фантастическую ситуацию. У вас есть свободное время. Какую книгу вы хотели бы прочесть?

— Есть у меня время или нет, а читаю я постоянно. В новой стране, приезжая туда с визитом, первым делом просматриваю газету. Мне нравится держать книгу в руках, я человек не компьютерный в отличие от большинства сотрудников моего аппарата. Я хотел бы прочитать сейчас, знаете, хороший традиционный социальный роман про девяностые годы. Лучше, если бы это была жизнь семьи. Все наши гигантские перемены, все это перебаламученное море глазами трех поколений. Старшие, которые лишились работы и ощутили себя не у дел. Молодой человек, который поверил свободе и столкнулся с ее криминальной изнанкой, с ее жестокостью. Ребенок, который учится приспосабливаться к миру и вынужден делать это быстро, иногда вопреки характеру. Вот такую хорошую трезвую, многостраничную семейную сагу я бы с наслаждением прочитал.

— Сами не думаете написать книжку про 90-е?

— Если я и надумаю писать мемуары, не ждите от меня всей правды. Потому что правду знают информационные агентства, а личность всегда субъективна. Только этим она и интересна. Я прочитал сейчас мемуары Ярузельского — главный польский бестселлер последнего времени. Вот человек, расколовший общественное мнение! Шестьдесят процентов за него, сорок — резко против. Я читал его книгу как сценарий грандиозного сериала! Ученик католической школы, солдат Красной армии, генерал, лидер страны, фактически диктатор, а сегодня человек, проводящий сто дней в году в разнообразных судах! Какая биография — и какой мог быть фильм...

— Говорят, до вас в резиденции не было библиотеки...

— Не было. У Валенсы, говорят, была одна книга. Какая — неизвестно. Шучу. Факт тот, что библиотеку сделал я, и в ней уже больше трех тысяч томов. И я знаю, что мой друг президент Путин тоже не мыслит свободной минуты без книги.

Десятка самых продаваемых книг современных зарубежных авторов Книжный салон ТД «Библио-Глобус», I квартал 2004

• 1. КОЭЛЬО П. ОДИННАДЦАТЬ МИНУТ.
• 2. МУРАКАМИ Х. МОЙ ЛЮБИМЫЙ SPUTNIK.
• 3. ГОНСАЛЕС ГАЛЬЕГО Р.Д. БЕЛОЕ НА ЧЕРНОМ.
• 4. ЗЮСКИНД П. ПАРФЮМЕР: ИСТОРИЯ ОДНОГО УБИЙЦЫ.
• 5. КОЭЛЬО П. АЛХИМИК.
• 6. ПУЛМАН Ф. СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ.
• 7. МУРАКАМИ Х. НОРВЕЖСКИЙ ЛЕС.
• 8. МУРАКАМИ Х. К ЮГУ ОТ ГРАНИЦЫ, НА ЗАПАД ОТ СОЛНЦА.
• 9. КОЭЛЬО П. ДЬЯВОЛ И СЕНЬОРИТА. ПРИМ.
• 10. КОЭЛЬО П. ВЕРОНИКА РЕШАЕТ УМЕРЕТЬ.

Десятка самых продаваемых книг* Книжный магазин «Москва»

• 1. УЛИЦКАЯ Л. ИСКРЕННЕ ВАШ ШУРИК.
• 2. ГРИШКОВЕЦ Е. РУБАШКА.
• 3. ДАШКОВА П. ПРИЗ.
• 4. АКУНИН Б. АЛМАЗНАЯ КОЛЕСНИЦА.
• 5. УСТИНОВА Т. ОЛИГАРХ С БОЛЬШОЙ МЕДВЕДИЦЫ.
• 6. ДОНЦОВА Д. КОНЦЕРТ ДЛЯ КОЛОБКА С ОРКЕСТРОМ.
• 7. КИНГ С. ВОЛКИ КАЛЬИ: ИЗ ЦИКЛА «ТЕМНАЯ БАШНЯ».
• 8. МУЛДАШЕВ Э. В ПОИСКАХ ГОРОДА БОГОВ. Т.З: В ОБЪЯТИЯХ ШАМБАЛЫ.
• 9. КУТЗЕЕ ДЖ. М. БЕСЧЕСТЬЕ. ОСЕНЬ В ПЕТЕРБУРГЕ.
• 10. ВЕЛЛЕР М. Б. ВАВИЛОНСКАЯ.

*На момент подписания номера.

Книги в цифрах

Пятое место в мире и третье в Европе занимает Россия по числу выпускаемых книг. Рубеж в 100 тысяч названий пока преодолели только Китай, США и Великобритания.

80 971 книг и брошюр общим тиражом 720,3 млн экземпляров издано в России в 2003 году. По сравнению с 2002-м число названий возросло на 15,1%, тираж — на 21,8%. Т.е. для каждого россиянина издано 5 экземпляров.

1,5 млрд долларов США — таков, по оценкам, годовой объем розничных продаж на книжном рынке России (при средней цене одной книги 100 рублей).

25% всех российских книг выпускают четыре издательства: ЭКСМО-Пресс, АСТ, Просвещение и Дрофа.

67,2% от общего числа названий и 89,6% от суммарного тиража выпустили в 2003-м негосударственные издательства.

Дмитрий БЫКОВ, Варшава — Москва