…И ТОГДА ПРИХОДЯТ ЛЮДИ С КАМНЯМИ И АВТОМАТАМИ

Ночная трагедия Назрани заставляет вспомнить: еще недавно Ингушетией умели управлять и была она мирной

...И ТОГДА ПРИХОДЯТ ЛЮДИ С КАМНЯМИ И АВТОМАТАМИ

Десять лет Ингушетия оставалась островком относительного благополучия на Северном Кавказе, являя разительный контраст с соседней Чечней. Ее урок до сих пор не понят, хотя весьма прост. Тот же самый народ — вайнахи. Тот же самый социальный опыт — «народ-предатель», высылка в Казахстан, смерть и проклятия. Более того, не в обиду будет сказано, знаток Кавказа генерал Деникин в свое время весьма нелицеприятно высказался, что, мол, именно ингуши — разбойники самые первостатейные, рядом с которыми прочие кавказские народности близко не стояли... Прибавьте трагический опыт ингушско-осетинского конфликта начала 90-х, когда именно Ингушетия была пострадавшей стороной. Да и с той же Чечней не все гладко: до сих пор нет ясности с межреспубликанской границeй. Не говоря о беженцах из обеих соседних республик. Горючего материала в избытке. И тем не менее — полоска мира и стабильности в море межнациональных страстей. Так долго. До 22 июня. Почему?

Урок, мне кажется, в том, что в ХХI веке развитие территории и государства определяется не какой-то навеки заданной исторической траекторией, а в первую очередь талантливым или бездарным управлением. Причем скорость отдачи как от верных, так и от ошибочных решений сегодня заметно увеличилась.

В том, что случилось в республике 22 июня, — провал в первую очередь руководства. Республиканского и российского. Провал не сегодняшний и не вчерашний. Но и не десятилетней давности.

Корпорация Аушева

Удивительно, но многократно артикулированная Кремлем стратегия превращения чеченского конфликта во «внутрикавказскую разборку» в случае с Ингушетией реализуется ровно наоборот. Идея проста: найти в Чечне элитную группу, способную контролировать ситуацию, опираясь на финансовую и организационную помощь Москвы, но при минимуме прямого военного вмешательства. То есть Москва передает руль местной группировке, а в обмен на ее лояльность соглашается, во-первых, закрывать глаза на методы, которыми та наводит «порядок», и, во-вторых, не следить слишком пристально за расходованием федеральных средств, отпущенных на восстановление республики. И тем более — за расходованием средств, состриженных группировкой со своего собственного народа.

Технология надежная, испытанная как в позднесоветские времена, так и при проклятом царизме. Уж во всяком случае, лучше сталинских депортаций.

Но ведь в Ингушетии ситуация, которую Кремль столь мучительно выстраивает сейчас в Чечне, сформировалась еще в начале 90-х! Популярный интернациональный и просвещенный генерал Руслан Аушев, способный идти на компромиссы и проглатывать обиды, но мудро щадящий при этом национальные чувства своего народа. Весьма лояльный Москве. Понятное дело, его клан не терял годы власти даром, активно конвертируя политическую влиятельность в живые деньги и обратно. Точно так же, как элиты всех прочих кавказских (и если бы только кавказских!) субъектов Федерации. Связка Аушев — Гуцериев («Славнефть» — БИН (Банк инвестиции новаций») была одним из самых удачливых кентавров постсоветской экономики. Чем вызывала естественные зависть и неприязнь конкурентов. В том числе в погонах. «Славнефть» нельзя было тронуть, не рискуя заполучить обострение национальных отношений в Ингушетии. А власть в республике, в свою очередь, в любой критический момент имела в достатке нефтяных денег от компании со славянским именем. Типичный пример регионального олигархата. Который, как мы понимаем, эффективно обеспечивал стабильность.

Не приходится заблуждаться насчет его демократичности. Республика всегда голосовала так, как было нужно клану при власти. В 1993 году Демократическая партия России, которой симпатизировал Аушев, набрав в среднем по стране лишь 5,5%, в Ингушетии получила поддержку сразу 71,1% избирателей. В 1995 году НДР (на этот раз Аушев представлял ее интересы) получило в республике 34,1% при 10,1% в среднем по России. На выборах президента РФ в 1996 г. Б. Ельцин при поддержке Аушева в первом туре получил 46,3% ингушских голосов (в среднем по стране — 35,3%) а во втором — даже 79,8% (по стране — 53,8%). Со временем, набравшись опыта, республиканская власть все смелее вмешивается в выборные технологии. В 1999 г. Аушев делает ставку на блок Примакова — Лужкова (здесь нюх впервые ему изменил), и ОВР в республике набирает аж 88% (в среднем по стране — лишь 13,3%). Зато уже в 2000 г. ошибка была исправлена с нарочитой старательностью: на президентских выборах Путин получает в Ингушетии 85,4% при общероссийском результате 52,9%.

То, что результаты выборов на Северном Кавказе определяются волей и договоренностями правящих элит, — давно не секрет. Мнением избирателей здесь интересуются в третью, если не в пятую очередь. Зато здесь почти всегда правильно читали сигналы, идущие с российского олимпа.

Чтобы было понятней, приведем пример Дагестана. В 1995 г. здесь по инерции насчитали самый большой результат гайдаровскому ДВР, который местная элита сослепу сочла «партией власти», тогда как вся остальная страна его уже похоронила. Зато в 1996 г. местная избирательная машина кинулась в другую крайность, выдав в первом туре Зюганову целых 63,2% — больше всех в России. Ельцин же набрал там лишь 28,5%. К утру, однако, стало ясно, что опять случилась промашка, и во втором туре Ельцин, скорее всего, победит. Последовала команда «полный назад», и за две недели настроения дагестанского избирателя радикальным образом поменялись. Во втором туре Ельцин получил уже 53,1%, а Зюганов — лишь 24,5%. Что позволило республиканскому начальству утереть холодный пот, а электоральной статистике зафиксировать рекорд России: за две недели разрыв между кандидатами изменился от минус 34,7% до плюс 28,6%. Общая амплитуда политического флюгера — 63,3%!

Так что аушевское управление голосованием в Ингушетии — это еще цветочки по сравнению с пируэтами соседей.

Говоря короче, генерал-лейтенант запаса Руслан Аушев верно служил престол-отечеству, грамотно использовал складки политического рельефа Северного Кавказа, успешно решал боевые задачи, отнюдь не забывая при этом себя и свою дружину. Но и народы Ингушетии содержал при этом в мире и относительном благополучии. Так что Чечня болела острой завистью.

Чем же тогда он не устроил новое кремлевское начальство, которому добросовестно обеспечил суперпроходной результат на выборах 2000 года? Может, тем, что относился к элите ельцинского призыва? Или тем, что уж слишком слаженно у них с Гуцериевым работал двухтактный экономико-политический двигатель — не грех и отобрать?! А может, припомнили скандалы с командованием федеральных боевых частей, которые, например, считали для себя зазорным не поупражняться в стрельбе ракетами по ингушскому Музею-заповеднику Тхаба-Ерды или не устроить солдатский сортир на старинном капище. Скорее же не устроил весь этот набор факторов. И то, что Аушев был эффективен, конкурентоспособен и, следовательно, не слишком зависим в политическом отношении. Это, пожалуй, главная вина.

Так ли, эдак ли, а комплекс образцового олигархического хозяйства после скоротечной атаки сначала на «Славнефть», а затем и лично на президента республики был благополучно передан под начало генерал-майора ФСБ Мурата Зязикова. Что, конечно, аргументировалось соображениями державного порядка с намеками на то, что двурушник Аушев укрывает под своим крылом чеченских боевиков, у которых во всех остальных кавказских республиках земля горит под ногами. Как бы.

Сегодня, после 22 июня, становится очевидно, что, несмотря на синий цвет погон, генерал Зязиков с задачей не справился. Хотя по понятным причинам никто не рискнет обвинять его в том, что у него есть крылья и он прячет под ними боевиков.

Крыльев, судя по всему, нет. По субординации не положено.

Корпорация боевиков

Дико звучала фраза из новостей: «Группа террористов численностью до двухсот человек проникла...» Террористы батальонами не ходят. Это нечто качественно иное, чему наши официозы названия подобрать не смеют. Самое существенное — если оставить в стороне такой пустяк, как сотня человеческих жизней, — то, что борцы за свободу вайнахского народа охотились в первую очередь на своих. В Палестине тоже бойцы интифады терроризируют не столько Израиль, сколько десятки и тысячи лояльных арабов, готовых мирно сотрудничать с соседями.

В борьбе за абстрактную «свободу для большинства» первым делом всегда и везде попирается конкретная личная свобода живого человека. Простая свобода выбора: я хочу работать на такого хозяина или не хочу? Я хочу молиться так или по-другому?

Нет, приходят люди с камнями и автоматами, которые лучше тебя знают твою национальную, религиозную или классовую задачу. И твой священный долг. Они вправе сурово покарать всех, кто уклоняется от его исполнения. Они не ведают сомнений. Если вооруженные этой уверенностью (и, само собой, автоматами) они приходят к власти, то свобода, за которую они воевали и заставляли воевать других, — не важно, национальная, религиозная или классовая — всегда падает их первой жертвой. По-другому они просто технически не могут. Иначе зачем бы им террор?

Это и называется фанатизмом, фашизмом, коммунизмом, национализмом. Или дикостью. В общем, системой негативного отбора, когда побеждают не работящие и одаренные, а лютые и кровожадные.

В Назрани эта одухотворенная шпана целенаправленно расстреливала «своих» — за предательство. Включая машину «скорой помощи» и больную женщину, которую в ней везли.

С этой публикой все понятно. Гораздо сильнее мучит вопрос о том, сколько еще женщин в «скорой помощи» надо застрелить, скольким заложникам отрезать головы, чтобы либеральные защитники свободолюбивых племен, сами обитающие в комфортабельных кампусах Западной Европы, сообразили наконец, что своим романтическим лепетом они выкликают из бездны зверя, который пожрет сначала своих, потом чужих.

Они с головорезами истово трудятся в одной корпорации. Только не прямо в разделочном цехе, а за стенкой — в отделе рекламы.

Дмитрий ОРЕШКИН

Продолжение темы — в следующем номере: статья «Корпорация силовиков»