ДМИТРИЙ МЕСХИЕВ: "ПРОСТО РОДИНУ ЛЮБИТЬ НАДО"

ДМИТРИЙ МЕСХИЕВ:

Очередная годовщина начала войны, всплеск всевозможных проявлений патриотизма — от проникновенного и глубокого до дешевого и площадного — в общем, появление целой серии современных отечественных фильмов о войне неизбежно. Можно говорить даже уже о своего рода «новой военной волне»: «Звезда», «В августе 44-го», «Кукушка», «Последний поезд», «Папа». Фильм Дмитрия Месхиева «Свои» — о первых месяцах войны. Растерянность, ужас, предательство, длинные вереницы наших пленных вдоль бесконечных российских дорог. Троим удалось бежать — благо рядом деревенька, в которой живет семья одного из бежавших. Беглецы укрываются в доме старосты, который обязан выдать их немцам. Все эти люди — свои, но между собой им договориться порой сложнее, чем с чужими, с врагами. Клубок парадоксов. Другая война. «Для меня они все — свои», — произнес Месхиев во время пресс-конференции странную фразу. Автор сценария фильма Валентин Черных добавил: «Я считаю, что Гражданская война в России закончилась не в 1922 году, как нас учили учебники, а где-то к 1942 году. Именно тогда весь народ — и «советский», и «бывший», обиженный советской властью, затаившийся до времени по бесчисленным деревенькам, — впервые по-настоящему объединился, почувствовал себя единым целым перед лицом общего врага. Все стали своими». Такое ощущение, что сегодня у России схожие проблемы. И их по мере сил должен решить наш кинематограф, считает режиссер Дмитрий Месхиев.

— Большинство снятых вами прежде фильмов — о современности. Почему вдруг — военная тема?

— То есть вы хотите сделать из меня эдакого певца современности... Послушайте, половина сделанных мною фильмов — на историческую тему! У меня, как у режиссера, вовсе нет какого-то «своего» времени. Потому что меня интересуют не конкретные исторические события, а человеческие истории. Война в данном случае важна, это неотъемлемая часть фильма, но главное — люди.

— Фильмов о войне у нас снято очень много. Какая она — «ваша» война? Как вы, человек, родившийся в 60-е, ее себе представляете?

— Возможно, война — это единственное событие прошлого века в нашей стране, которым наша страна может безоговорочно гордиться. Я конечно же вырос на советском кино о войне, среди этих фильмов есть настоящие шедевры. И с учетом всего виденного начинать снимать о войне самому было страшновато. Ситуация войны для меня, как для кинорежиссера, интересна своей экстремальностью. Но при этом я постоянно помню, что в этих обстоятельствах оказались люди, жившие и живущие в этой стране, мои родственники. Я в детстве от родных слышал множество историй о войне. И они оказывались совсем не похожи на... Понимаете, я вот к чему веду: в детстве мы ведь все играли в войнушку, да? Мы играли в героев, да? А потом выяснилось, что не все были героями.

— А когда именно вы осознали, что не все были героями?

— Моя няня, которую я называл бабушкой, во время войны жила в оккупации, как раз в Псковской области, где и происходит действие фильма. Няня хорошо помнила это время, она была уже взрослым человеком, замужней женщиной. Ее муж пропал без вести в партизанском отряде. У нее уже были дети маленькие на руках. Но что удивляло в ее рассказах — это то, что она говорила «о жизни под немцем» не с привычным для нас однозначным пафосом осуждения — «захватчики», «изверги». Нет, просто как о некой данности. Была такая жизнь — и все. Это меня поражало. Перед съемками я расспрашивал старух деревенских, которые пережили оккупацию, — для них эти воспоминания тоже совершенно обыденны. Примерно так, как мы вспоминаем о студенческих годах. Вот и они вспоминают про войну, как про нечто само собой разумеющееся. То есть было бы слишком просто сказать — мол, пять страшных лет для народа... Они об этом не думают. Они вспоминают о том, как старались во время оккупации разнообразить свою жизнь. Как, будучи детьми, ходили в деревню, где стояла немецкая воинская часть, и выменивали на грибы и ягоды всякие побрякушки у немцев — бусики, браслетики... При этом няня не забывала, как забирали во дворах подозрительных людей и расстреливали их десятками. Меня поражало ее сосредоточенное спокойствие. Я допытывался: «Но ведь немцы — плохие были?» — «Да, конечно, они были звери, изверги, — отвечала она. И вдруг добавляла: — Но вот у Маньки из соседнего дома немец-доктор сына от воспаления легких вылечил».

— Из этих историй и получился фильм?

— Об этом можно было снять не один фильм. Одна история меня поразила еще больше. У одной ее односельчанки случился роман с немецким офицером, переводчиком. Он хорошо говорил по-русски. И местные партизаны этой девушке сказали, чтобы она выманила немца в одно глухое место — якобы на свидание. Видимо, для того, чтобы его взять в плен или убить. И эта девушка, любя его, все-таки его туда привела.

— И его убили?

— Нет! Его не тронули. Партизаны его отпустили. Вот это совершенно поразительно. Я не знаю, что так тронуло этих простых деревенских людей. Которые к тому же совершенно не склонны к сентиментальности, не являются большими любителями психологических парадоксов. Нет, совершенно, видимо, простые человеческие были причины. Жалость. Отпустили. И существует огромное количество таких историй, которые совершенно по-другому характеризуют и своих, и врагов. И когда я решил снимать этот фильм, я старался не читать книги о войне, а расспрашивать реальных свидетелей оккупации. К сожалению, все эти истории невозможно воткнуть в один фильм. Но меня с каждым таким рассказом все больше интересовал вопрос о том, кого можно и нужно считать предателями в той войне. Оказалось — сложно ответить однозначно! В детстве меня возили на отдых в деревню, нашими соседями была огромная многодетная семья. 11 человек. Мы очень любили этих людей, я дружил с ними. А потом мне бабушка сказала, что их отец при немцах был полицаем, но не в своей деревне, а в другой, далеко. Его не посадили после войны только потому, что у него к тому времени уже было 10 детей, и если бы посадили кормильца, кто бы их кормил. И у односельчан, у тех, кто знал о его прошлом, не было однозначно отрицательной реакции по отношению к бывшему полицейскому. Потому что служба врагу не обязательно означала убийство. Хотя наверняка и бывали какие-то безвыходные ситуации. Вообще это сложно все. И если бы передо мной поставили вопрос так: либо служба у врага — либо жизнь детей, я не уверен, что... дал бы уверенный ответ. Простите за тавтологию. Поэтому мне хотелось бы избежать однозначности в оценках других людей. В любом случае, мы все — свои. Потому и фильм так называется.

— Вам хотелось рассказать пусть непривычную, даже оскорбительную, но правду о войне?

— Эта правда никогда не будет однозначной. Столько индивидуальных случаев было на войне, что четко разделить всех на «плохих» и «хороших» я бы не рискнул. Когда миллионы людей попадают в экстремальную ситуацию, они вскрываются совершенно неожиданно. Иные глубины. Кто-то оказывался шкурой, кто-то жертвовал собой. Третьи — просто жили. Мы пытались сделать фильм, где свои не будут героями, где все наши не всегда хороши.

— Есть в нашем кино о войне фильмы эпические, есть «окопная правда». Как совместить экшн и трагедию страны?

— В начале фильма есть эпизод, когда герои попадают в плен: собственно, их последний бой с фашистами. Естественно, я изучал книги, фотографии, но в основном при съемках ориентировался на собственные интуицию, воображение. Мы просто попытались представить себе ужас, панику, обреченность этих первых боев, ощущение беспомощности и полного драпа. А поскольку массовый драп был и сдавались в плен тысячами, так мы это и снимали.

— В вашем фильме незримо присутствует отблеск «Проверки на дорогах» Алексея Германа. С другой стороны, вспоминается почему-то и «Спасти рядового Райана»...

— Я считаю «Проверку» одним из лучших фильмов о войне. Возможно, подсознательно я действительно на него ориентировался. Что же до «Райана» — картина хорошая, сделана мастерски, но мне не нравится в этой картине другое. Тот пафос, главный посыл фильма, — что именно американцы выиграли эту войну. Это же не так.

— Обидно, что так хорошо снято, но не про нас...

— Именно. Жаба душит! И мой фильм был своего рода попыткой ответить «Райану». Замечательный режиссер может воспеть подвиг американцев — почему мы не можем свою Родину воспеть? Я Родину люблю...

— Сейчас патриотизм в кино, на телеэкране опять приобретает черты довольно топорные. Вам не боязно во времена площадного патриотизма говорить о неоднозначности, о трагедии?

— Знаете, я совершенно не боюсь площадного патриотизма. У нас — сужу по своему старшему сыну, да и по младшему — растет очень патриотичное поколение. Главное, чтобы эта патриотичность потом не приняла какие-то бесчеловечные формы. Вспомните, как мы называли нашу Родину еще недавно — «совок». Заграница представлялась чем-то настоящим и хорошим, а Родина — каким-то... изначальным невезением. А вот у моих детей уже нет таких проблем. У них есть Родина. Сейчас Россия для наших детей — это центр вселенной. Поэтому плакатный и топорный патриотизм тоже должен быть. Нельзя сделать что-то со страной, ее не любя. Родину надо элементарно любить. Свою Родину. Пока мы не будем считать друг друга своими, у нас ничего хорошего не получится.

Андрей АРХАНГЕЛЬСКИЙ

P.S. О других российских премьерах Московского кинофестиваля — фильмах «Папа», «Время жатвы», «Русское», «Ночной дозор» — читайте в следующем номере «Огонька».