"ПУЛЯ ТАК СИЛЬНО ВОНЗИЛАСЬ В ТЕБЯ"

Во время последнего нападения боевиков в Ингушетии курский ОМОН потерял восьмерых бойцов. Вместе с Курском с ними прощался и корреспондент «Огонька»

Лена Приходько ждала звонка вечером, не выдержала, послала SMS-ку, позвонила сама. «Все нормально, — сказал муж, — подъезжаем». Волноваться было не за что — мирная, до последнего дерева знакомая ингушская дорога, 19 км от федерального контрольно-пропускного пункта «Кавказ-1». «Ну ты перезвони», — попросила Лена. «Позвоню», — пообещал муж. Через пять минут его расстреляли. Самое невыносимое для родных — понимать, что это был не бой, а расстрел безоружных.

Отпускникам оружие не положено. «Патруль» (боевики в милицейской форме) остановил их — пятерых омоновцев, одного сотрудника ГИБДД и двоих водителей «газели». Они возвращались из десятидневного отпуска, случившегося, вот удача, раньше срока, всего через два месяца командировки. Четверых застрелили сразу, раненые как-то смогли выбраться из машины, их добивали уже на земле — сначала выстрелами в сердце, потом контрольными в затылок. И еще переехали машиной.

...Анжела Астахова — врач, реаниматолог-анестезиолог, она работает в «горячем» отделении, куда поступают жертвы ДТП, и хорошо представляет, как именно умирал ее муж — раненный в обе ноги, что чувствовал, где и как болело, как дышал в последнюю секунду жизни. И еще — о чем думал в те секунды, когда смотрел в дуло автомата. Она уверена — думал о дочери.

Старший прапорщик милиции Владимир Астахов первый раз оказался в Чечне в декабре 1995-го, а 21 июня он отправился в тринадцатую — «ну что за суеверия!» — поездку. «Он первый у меня и единственный мужчина. Других не было и не будет», — ожесточенно говорит Анжела. В три часа дня она услышала о вторжении в Ингушетию, в три часа десять минут она знала, что на этот раз не миновало. Родственникам старались не показывать тела — берегли от нового шока, но Анжела прорвалась в морг. Мужа не узнала: «Губы у него в жизни были пухлые — и совсем нет губ, лица нет...» Забрала его окровавленные часы, а дома устроила небольшой «уголок памяти» для ребенка — портрет и «личные вещи».

Двенадцатилетняя Анечка говорит об отце в настоящем времени — «мы ездим купаться, играем в бадминтон». Протягивает листок со стихами. Раньше никогда не писала стихов, а в первые полчаса после сообщения как прорвало. «Я любила тебя и буду любить всегда, всегда, всегда! Пусть ты ушел с этой земли, но душа твоя будет всегда с нами, и я не забуду вовек твои слова и твои печали... Пуля так сильно вонзилась в тебя, ты мучился, так тебе было больно, и за эти три секунды жизнь пролетела вся».

И спрашивает: «Ничего, что стихи такие нескладные?»

«БЕШЕНЫЕ» ДЕНЬГИ

Особенно досадно, что погибли бойцы многажды обстрелянные, с уже славными биографиями и наградными листами. Старшему — 38, младшему — 27. Поездка в Чечню для них была рутинной: на счету Андрея Приходько — 10 командировок в Северо-Кавказский регион, у Владимира Астахова — 13, Георгий Зеленский и Олег Калинников — по 8 раз, Михаил Мякотин и Виталий Степанов — по 2 раза. Братья Станислав и Владислав Асташовы, тоже из Курска, — люди сугубо штатские, водители маршрутки, но до ФКПП «Кавказ-1» тоже катались десять раз (отпускники, как правило, на поездах не ездят, а в складчину нанимают «газель» — так и дешевле, и много быстрее).

Все говорят: был бы хотя бы один автомат, хоть бы один пистолет даже, они бы не растерялись.

В первую чеченскую кампанию Бог миловал курский ОМОН — все вернулись живыми. Во вторую, еще до ингушских событий, погибли девять человек, впрочем, до сих пор спорят, девять или десять. Считать ли «погибшим при исполнении» тридцатитрехлетнего капитана Алексея Бутова, скончавшегося от сердечного приступа во время похорон своего боевого друга Олега Лаптева? «Знаете, говорят: «меркантильный интерес», на заработки поехали, —

с раздражением сказал мне Валерий Губич, начальник курского ОМОНа. — Я эти разговоры не-на-ви-жу. Они поехали работать, Родину защищать — о чем тут еще говорить?»

Но разговоры о грандиозных бонусах тем не менее не смолкают, поэтому почему бы не посчитать чужие доходы?

За шесть месяцев боевой командировки старший прапорщик милиции получает 60 тысяч рублей (10 тысяч в месяц — стартовая зарплата московской офисной барышни). В Курске же он имеет оклад аж в 3700 рублей (а хорошей зарплатой в городе считают 5 тысяч рублей, при том что цены здесь чуть ниже московских).

Квартира не светит. Вдовы с усмешкой вспоминают Руцкого, он как-то на излете своей карьеры курского губернатора пообещал выделить ОМОНу аж 20 квартир. Сболтнул, скорее всего, но мечта-то осталась — «а вдруг и правда сделал бы?».

Правда, Иван Иванович Цивакиц, заместитель начальника Курского УВД, заверил, что все проблемы с вдовами предыдущего призыва решены. По его словам, те, кто стоял в очереди на жилье, получили квартиры, а суммарное пособие матери и двоих детей превышает оклад покойного мужа. Вот и сейчас не оставили без внимания. Губернатор выделил компенсацию в тридцать тысяч рублей каждой семье. Полмиллиона рублей перечислили Михайловский горно-обогатительный комбинат, Курская АЭС, другие предприятия-спонсоры, сослуживцы собрали еще 800 тысяч. Не то чтобы «на всю жизнь», впрочем, вдовы, вновь собравшиеся на Мемориале павших на девять дней, о деньгах думают меньше всего. Потому что «вчера это было, вчера».

ЕСЛИ СМЕРТИ, ТО МГНОВЕННОЙ?

Первое, что вспоминают про каждого: «Очень добрый». «Добрый», — говорит про брата юная Оля Зеленская. «Добрые оба», — говорит Леонид Федорович Асташов, в одночасье потерявший двоих сыновей — красавцев, трудяг, вся улица криком кричала, когда узнала. «Добрый очень», — говорит про Владимира Астахова друг семьи.

Майор Сергей Гвоздецкий, начальник 2-й оперативной роты ОМОН, вспоминает: «Зеленский и Калинников любили Чехова, не упускали случая вставить цитату. Вообще читали, слушали «Рамштайн», обзывая его «Кронштадтом», играли в шахматы и футбол... «И как это часто бывает, череда нехитрых событий, оговорок, сентиментальных жестов (громадный букет цветов с комнатным цветком в придачу, нечаянный выигрыш на игровом автомате, «он заснул в моей майке», «он всегда отдавал мне обручальное кольцо, а на этот раз не отдал») читаются теперь как система знаков, посланий из близящегося небытия.

А если чему и радуются, то одному: ребят не взяли в плен, мучения не были долгими. И рассказывают историю одной курской матери, которая очень-очень боялась, что ее мальчик попадет в Чечню. И сделала все возможное, чтобы этого избежать.

«Я спрятала его от огня под водой», — объясняла мать и радовалась, что мальчик вместо страшного Юга оказался на безопасном Севере, на элитной подводной лодке, названной в честь родного города.

Все погибшие были, безусловно, глубоко положительными людьми. Остается вопрос — что заставляло их, сильных, неглупых, многое что в жизни умеющих, держаться этой кровавой профессии? Здесь, в этом трагическом военном городе, это понятие, «патриотизм» — из разряда тех самоочевидностей, которые не нуждаются в дефинициях: небо, воздух, семья, хлеб, любовь, Родина. Заслуживает ли эта немилосердная Родина такой жертвенной сыновней любви, сладостно ли временами ненавидеть Отчизну, является ли патриотизм последним прибежищем негодяя или, напротив, дает даже законченному негодяю шанс на спасение души — здесь об этом не говорят и, наверное, даже не думают. Здесь знают простые объяснения: «Кто-то должен это делать» и «Чечня — территория Российской Федерации».

НЕ МИР, НО МЕЧ

Та же мотивация и у студента Курской духовной семинарии Алексея Каргопольцева. Семинарист призыву не подлежит, однако и пацифистом быть не обязан. Алексей же в армию попросился. Сам. По собственной инициативе. Получил благословение от владыки Ювеналия на служение Отечеству и отправился в военкомат. Через полгода его спецназовскую часть отправили в Чечню. Была ли возможность не поехать? Отвечает: была, предлагали отказаться. Многие ли отказались? — Ни один. Мы разговариваем в трапезной храма св. Сергия Радонежского, Каргопольцев, отодвинув тарелку с гречневой кашей, гордо сообщает, что он третий день как в отпуске и пробудет еще почти две недели. И он еще долго играл бы в беспечного отдыхающего, если бы зашедший священник не поинтересовался его самочувствием после контузии. «Солнечный удар?» — «Ну можно и так называть», — смеется, сияет глазами, зубами, черным загаром. Через год обещает вернуться к штудиям, а пока гордится: его назначили пономарем в гарнизонной церкви, дали ключи от часовни.

Другой семинарист, тоже девятнадцатилетний, Юра Гильфанов учение не бросил, но на войне бывает часто — вместе со священником отцом Ильей ездит в «горячие точки». Чаще всего они отвозят гуманитарный груз, ибо дела с обеспечением солдат, по словам о. Ильи, обстоят хуже некуда. Солдаты срочной службы нуждаются так, что ищут порой грошового приработка у чуть менее нищих, чем они сами, омоновцев: приклад почистить, помочь поднести. Кроме того, им же приходится делиться: иногда подкармливать и местных русских из станицы Асиновская.

«На войне атеистов нет», — говорит

о. Илья (Кирьянов). На этой войне все верующие. И все православные. Крестить не приходилось — все уже крещеные.

На счету о. Ильи — одиннадцать «пастырских командировок по духовному окормлению и духовному назиданию нашего воинства» (так называется этот вид послушания) в Чечне. А страшную для Ингушетии ночь на 22 июня он вместе с гуманитарными грузами провел на ФКПП «Кавказ-1», наблюдал с нагорья за лощиной, где расположена Назрань. «Идеально у них все было спланировано, математически точно. Это надо было очень тонко все рассчитать, чтобы поставить на каждой улице своих людей. Война сегодня — дело интеллектуальное», — сделал вывод о. Илья.

Он с восторгом рассказывает мне о коллеге-священнике, который десантируется в горы с парашютом и мечтает о возрождении института военного духовенства — того самого, который в Первой мировой войне сделал 1200 войсковых священников полными Георгиевскими кавалерами.

Два мира: пока в столицах не прекращаются дискуссии о правой и неправой чеченской войне, курских детей воспитывают на примере ее героев.

Первый среди курян Герой России —

22-летний Андрей Хмелевской, погиб в 2000 году под станицей Асиновская, тяжело раненный он взорвал себя гранатой вместе с несколькими боевиками. Имя Хмелевского носят школа, где он учился, Дворец пионеров, проходят футбольные кубки в его честь, имя его занесено в список почетных граждан Курска. Его маму приглашают на торжественные собрания и просят рассказать о сыне. Никто не устает. Да, все, как тогда — двадцать, тридцать, сорок лет тому назад. Глухое ретро, старомодная советская стилистика. Уроки мужества в школах. Бюсты героев в городском парке. Мемориальные доски на домах героев 1977 года рождения...

Нашим детям нужны свои Александры Матросовы гораздо больше, нежели Гарри Поттеры. А что это будет — новая мифология или новая реальность, — дети разберутся сами.

Евгения ДОЛГИНОВА, Курск — Москва