ТАКИХ НЕ БЕРУТ В РАЗВЕДКУ

Наступила жаркая абитуриентская пора — экзамены, собеседования, тесты. Но содержание и форма некоторых экзаменов в некоторые вузы остаются тайной за семью печатями

ТАКИХ НЕ БЕРУТ В РАЗВЕДКУ

Первому позвонили толстому Пашке. Он попросил неделю на раздумья. За это время поговорил с братом, который работает в ФСБ, с родителями. Те отсоветовали. Когда ему перезвонили, ответил, извините, мол, не мое.

Вторым был очкарик Антон. Ему предложили сотрудничать в восемь утра. Спросонья Антон ничего не понял и послал их куда подальше. Спустя неделю среди выпускников моего вуза уже ходил слух, что звонят и предлагают послужить Родине. Гадали, связано ли это как-то с военной кафедрой. Говорили тихо, озираясь, собираясь группками и обсуждая предложение. В чем состоит СОТРУДНИЧЕСТВО, никто не знал.

Когда звонок раздался в моей квартире, я тоже спал, поэтому первый разговор помню отрывками, как бессмысленный набор слов. «Служить. Родина. Академия. Интересно?» Почему-то было интересно. Ответил «да».

Недели через две опять же в восемь утра (к этому времени я уже понял, что это любимое время чекистов, и телефон лежал рядом) позвонил мужик с высоким голосом и сказал, что он мой кадровик. Спросил, как я на них вышел. Удивившись, я начал объяснять, что это не я на них, а они на меня вышли. Мужик не дослушал и предложил встретиться. Адреса не назвал, но объяснил, как проехать и найти учреждение.

Кадровик Степаныч оказался пожилым, с жидкими усиками, сухоньким мужичком. В неприметном сереньком костюмчике.

В очередной раз узнав, как я на них вышел, он спросил, что я знаю о спецслужбах.

— Ну, книжки читал, фильмы смотрел, — скромно начал я.

— Что читал? — на столе появились ручка и какая-то бумага.

— Суворова...

— Небось и Гордиевского читал?

— Читал.

— Ну и что ты можешь сказать?

— О нем тоже нельзя упоминать?

— Лучше не надо. Но если больше совсем ничего не читал, то можешь сказать. Но учти, сделают соответствующие выводы. О Суворове забудь.

Через полчаса Степаныч закончил с вопросами и объяснил:

— Не имеешь ты верного представления. Источники у тебя сомнительные. Если хочешь пройти, то должен иметь. Времени у нас с тобой не так уж много. Заскакиваешь, так сказать на подножку последнего уходящего поезда. Поздновато ты собрался.

Я пытался объяснить, что это не я, а мне позвонили, но он уже жал мне руку и протягивал какие-то бумажки.

— Здесь направление на медосмотр и ПФД (психофизиологическое диагностирование). Медосмотр в поликлинике, ПФД у нас. По идее, ты ПФД должен только после медосмотра проходить, но как сходишь в поликлинику, позвони и запишись на ПФД. Если спросят о медосмотре, скажи, прошел. Документы у меня.

Недели через две Степаныч снова позвонил. Я уже начал проходить медосмотр и пока бегал, проставлял печати в различных диспансерах, о существовании коих ранее даже и не подозревал.

— На ПФД записался? На какое? — Я назвал дату. — В четверг ко мне, — бросил Степаныч и повесил трубку. В четверг он явно был не в духе. Бросил на стол какие-то анкеты и сказал заполнить. Я достал ручку и начал писать.

— Не здесь. В коридоре. Кабинки. Ровно через два часа ко мне.

В коридоре действительно оказались кабинки, которые я до этого не замечал. Шесть или восемь штук. Очень похожи на обыкновенные примерочные в магазине. Стул, лампа, доска вместо стола, накрытая стеклом. Под ним заполненные анкеты Иванова Ивана Ивановича, в которых он рассказывает всю подноготную о себе, своих друзьях и ближайших родственниках вплоть до дедушки. Вспоминаю, что времени всего два часа и открываю папку, которую мне дал кадровик. Тесты. Всего около двухсот вопросов. Темы — политика, история, музыка, живопись, архитектура. На каждый вопрос дается четыре-пять вариантов ответов, но три сразу можно отбросить. Больше времени тратилось на вписывание правильного варианта в специальный бланк.

Вопросы были довольно легкими, поэтому я сделал все за полтора часа, успев два раза сбегать покурить — выяснить правильные ответы на спорные вопросы посредством SMS-сообщений.

Договорились встретиться в понедельник. Кадровик дал мне номер своего телефона и сказал, что теперь я кандидат: «Никому не говори свою фамилию, даже если спросят. Запоминай номер, в крайнем случае, говори имя и отчество».

В следующий раз мне выдали такую же анкету, какую в свое время заполнил Иванов Иван Иванович. Я должен был рассказать всю правду о себе и о ближайших родственниках. Особенно интересовались увлечениями, пристрастиями, связями с преступными группировками, употреблением наркотических веществ, а также предлагали заложить всех знакомых мне наркоманов и сомнительных личностей, записав их имена, фамилии, адреса и телефоны в отдельно прилагавшийся список.

Я не вспомнил ни одного. Посмотрел у Иванова — тот сдал троих: Степанова, Кузнецова и Васильева.

Хоть убей, не помню, сколько квадратных метров жилплощади в моей квартире. Написал наугад. Потом перечислил все любимое, вспомнил детские обиды. Кумиром записал Иоганна Вайса, а любимой книжкой — «Щит и меч» Кожевникова. Подумал, что любимая книжка Путина не может вызвать подозрений. Фамилию классной руководительницы в школе забыл.

Раз пять я со Степанычем переписывал собственную автобиографию. Делал, как он говорил. Все равно ему что-то не нравилось. То мать не по форме написал, то не указал точное время пребывания за границей моего брата. В шестой сделал все правильно.

— Это же проверять все будут. Если что не так, на тебя падет тень. Значит, минус. Ладно, тебе еще сочинения писать. Пиши просто, легко и уверенно. Их тоже смотрят.

С написанием сочинения последний раз я столкнулся во время вступительного экзамена в институт, поэтому записывая темы («Семья», «Лучший друг» и «Зачем я иду служить Родине»), думал о том, как бы правильно, «легко и уверенно» все оформить. По идее, все три должен был написать сидя в кабинке, но два Степаныч разрешил взять домой: «Семью» и «Лучшего друга».

Писать сочинения тут довольно просто. К каждому прилагается специальный список вопросов и тем, которые нужно осветить в строгом порядке. Например, взаимоотношения в семье, отношение отца к матери, гордится ли кандидат ими, что хотелось бы ему изменить и так далее, от самого рождения до дня написания. То же самое с «Лучшим другом». Часа за два написал на компьютере все три сочинения. Хотел сделать кадровику приятное и показать, что я ответственный и зря время терять не привык. Распечатал.

Степаныч аж побелел от злости.

— Кому-нибудь это показывал? — рвал он мои опусы на мелкие кусочки, а затем искал урну. В конце концов высыпал все в свой кейс. — Только от руки!

Вместе с сочинениями мне пришлось переписывать и первые тесты.

— Много ты баллов набрал. Подумают, что умный — не возьмут. Заполняй по-новому.

Во втором тесте «забыл», сколько у нас субъектов Федерации, кто такой Зорге и в каком году была Куликовская битва. Получилось прилично. Степаныч каллиграфическим почерком вывел в моей анкете: средний уровень.

Подошло время психофизиологического диагностирования. До этого Степаныч как-то обмолвился, что оно включает в себя и обязательную («По желанию», — добавил он) проверку на полиграфе (детектор лжи). Было страшно, и я облазил несколько сайтов, где рассказывалось, как его обмануть. В основном предлагали накануне проверки хорошо выпить или думать о сексе во время прохождения. Некоторые писали, что помогает кнопка в ботинке. Потренировался дома. С кнопкой ужасно неудобно ходить, а засунуть ее перед началом может и не получиться. Думать о сексе и одновременно отвечать на вопросы очень тяжело. Оставался последний выход — пить загодя как можно больше воды, чтобы очень хотелось в туалет.

Но в первый раз полиграфа не было, как, впрочем, и во второй, и в четвертый. Но каждый раз я выпивал воды. В туалет отпускали только с проводником, поэтому было очень тяжело. Прохождение полиграфа действительно не таило в себе ничего особенного. Страшно, только когда сидишь с градусником под мышкой перед началом проверки и при измерении давления. А потом лишь кожаное кресло, провода, мокрые ладошки, да пара десятков вопросов про наркотики, преступность и гомосексуализм. Затем еще раз то же самое, только в обратном порядке. Тяжелее всего то, что при этом надо смотреть в одну точку и нельзя шевелиться. Даже моргать и сглатывать. Любое постороннее движение рассматривается как попытка что-нибудь скрыть. Вопросы задаются вслух и не повторяются. Проверку прошел с первого раза.

...Со мной беседовали двое мужчин в возрасте. Представились как преподаватели академии.

— Ты знаешь, у нас мало получают?

— Говорили уже раз десять.

— Тогда зачем идешь?

— Надоел бардак. Хочется это изменить. Да и интересно, что там у вас.

— А ты знаешь, что я двоих таких, которым тоже было интересно, потом собственными руками из петли вынимал?

— Может, у них с психикой было не в порядке, я не такой.

— Все сначала не такие...

В последнюю нашу встречу обычно суровый и прямой на словах Степаныч был явно чем-то сконфужен.

— Все сдал. По русскому четверка. Языки тоже хорошо. И собеседование вроде прошел, — гордо сообщил я кадровику.

— Сдал-то — это неплохо.

— Что дальше, когда зачисление?

— Ну ты не спеши, — отводил Степаныч глаза в сторону. — Дней через десять позвони.

Когда я уже собрался уходить, он встал меня проводить.

— Ты того, если связи есть, то...

— А что и здесь блат? — шутливо спросил я.

— А как ты думаешь, если сын у майора поступает. А если у полковника? Выше и говорить нечего. Как и везде, сначала своих возьмут.

— Но это же... чтоб Родине служить.

— А что здесь по-другому? Ладно, звони, — закрыл за мной дверь Степаныч. Привычного уже мне рукопожатия не последовало.

Алексей ЗУБОВ