Телеведущий Александр Гордон не устает поражать своим пессимизмом. «Гулять» с ним по России страшно, но интересно. Но самое поразительное: после обещанных миру ужасов пессимист Гордон предсказывает России... процветание и успех! По независящим от нас причинам. При соблюдении определенных условий
Александр Гордон:
Жизнь в мире усложняется, Александр Гарриевич... От цивилизованного человека требуются ежедневные умственные усилия. Готова ли Россия к этой ситуации? Одни считают, что русский человек наивен, другие — что крепок задним умом.
— Задний ум — это когда человек учится на своих ошибках. У россиянина — несколько другое, как мне кажется. Мы-то как раз с удовольствием, с упорством и отчаянием любили до недавнего времени наступать на грабли — дважды, трижды, пятижды — такой национальный спорт. Ну-ка, ну-ка. Бах. А вот еще разок. Бах.
В результате шишки и синяки, набитые граблями, и составляли вот эту самую мозоль, которую можно назвать особенностью русского ума.
Но так было до недавнего времени. А сейчас... Чтобы ответить на подобный вопрос, нужно иметь перед глазами образ среднестатистического россиянина, а у меня его нет. Последние десять лет я вообще не понимаю, кто эти люди, населяющие Россию. Что их объединяет? Язык? Религия? География? Идея? Истории даже общей нет. Культура? У каждой из трех категорий граждан — у молодежи, среднего возраста и пенсионеров — своя культура и свои ценности. Если на месяц выключить радио и телевизор, никакой России не будет. Единственное, что нас сегодня объединяет, это СМИ.
— Ну и что? Вот советский человек был цельным, и кому от этого лучше?
— Он был... Знаете, есть береза, а есть карельская береза. Условия заставляют дерево, растение, человека приспосабливаться и выживать. И в этом своем умении русский человек был крепок, живуч. У него ум был в этом смысле крепок. Вечно прибедняющийся, любящий выставлять себя напоказ, иногда даже под удар — чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Кающийся. И как теперь выясняется, по-своему счастливый. Потому что был органичен в стремлении к выживанию не изнутри, а снаружи.
Как только внешний гнет снимается и начинается разбалансировка, эта способность к выживанию растворяется. Все растеряны, потому что такой период, когда одно кончилось, а другое еще не началось. У нас опыта нет жизни в новом состоянии — не с чем сравнивать, мы ТАК еще не жили. Нет защитных функций.
Французы славны тем, что они очень скупы. Что такое скупость? Это маниакальный страх перед завтрашним днем, воплощенный сегодня. Посмотрите на немцев, на американцев. Почему они склонны к ожирению? Потому что есть генетический страх и нужно накопить сегодня углеводов и жиров, потому что завтра их может не быть. Это чувство очень характерно для массового западного сознания: завтра неизвестно и неопределенно. Этого будущего побаиваются, делают запасы, а значит, как ни парадоксально, надеются выжить.
— А мы — нет?
— А у нас насчет завтрашнего дня нет четкого ощущения: одни считают, что он будет страшным, другие — что розовым и прекрасным. Мы, наверное, единственная нация на Земле, которая абсолютно не представляет себе завтрашнего дня. Посмотрите: у нас все планы бизнеса, правительства максимум на четыре года. Ни один наш политик не ответит на вопрос «Какой вы видите Россию в 2030 году?» В результате у нации нет общего представления о будущем страны — того, из чего складывается идеология государства. И никто об этом не думает. Поживем — увидим. Все возможно и ничего невозможного нет...
Вот видите, мы пришли на Лубянку. У большевиков была хотя и тупая, но четкая программа действий на будущее, которая постоянно оглашалась. Мы идем туда-то, делаем то-то. Берегись.
— «Планы партии — планы народа»... Пусть теперь у каждого будет личный план, они сольются, дай бог, в единое целое, и начнется счастье.
— Ни одно государство не может жить без идеологии, без образа будущего. Без того, что снимает извечный человеческий страх перед жизнью и смертью. Это может быть религиозная идеология (счастье будет в другой жизни — если будешь хорошо себя вести в этой) или какая-то другая идеология. У страны должна быть норма, на которую все ориентируются. Жизнь в норме всегда безопаснее, легче, продуктивнее, хотя норма накладывает на человека огромное количество обязательств. Идеология — это сконструированный, возникший стихийно или насаждаемый образ будущего. Что нам делать сейчас и как, чтобы было так-то. Наша же современная идеология — это бесконечные поиски идеологии. В результате мы живем сегодняшним днем, потому что не знаем, как будет завтра. А чтобы узнать, достаточно ввести несколько ключевых параметров нашего развития: демография, уровень социального неравенства, отсутствие объединяющей идеи — и получить ответ. Отсюда и недавние прогнозы ЦРУ: все, что сегодня называется Россией, через 20 лет будет располагаться между Прибалтикой и Уральскими горами. Часть бывшей России будет поделена на зоны влияния США, Японии и Китая. Потому что все остальное нам не удержать теми людскими ресурсами и идеями, которые есть.
— ЦРУ надо как-то оправдывать свое существование — иначе им денег не дадут из бюджета. Вот они всякие утопии и сочиняют, бюрократы...
— ...Есть и другой сценарий, не менее вероятный. Мне его демонстрировали наши ученые во главе с Дмитрием Чернавским: буквально на глазах Россия расширяется до прежних границ СССР, за исключением Прибалтики. Оба эти сценария вполне возможны и реальны при определенных условиях, поэтому нам и нужно поскорее определиться, чего мы хотим. Причем оба варианта взаимоисключающи, и надо выбирать: или — или. Потому что если исходить из массы экономических, демографических и прочих параметров, выходит так: сохранение России даже в нынешних границах возможно только в случае, если мы сознательно отказываемся от демократического устройства общества по западному образцу.
— ?!!
— То есть это путь к авторитаризму, если повезет — просвещенному. Если же мы хотим жить как европейцы, тогда нам придется позабыть о былом величии, размерах, отказаться от многих имперских амбиций. От нефти, кстати, тоже. Либо демократия в средних размеров европейском государстве, либо авторитарная империя в пределах прежнего СССР. Третьего не дано. Но народ даже не догадывается о том, что надо выбирать. И его никто не спрашивает об этом.
— Есть подозрение, что народ ничего вам не ответит. У россиян удивительно парадоксальное мышление. Результаты недавнего опроса Института комплексных социальных исследований РАН показали: 66% россиян — за капитализм, но против олигархов. Хотят жить богато, но при этом требуют социальной защиты. Люди хотят всего, сразу и чтобы без особых усилий.
— Парадокса нет особенного. За капитализм, но без олигархов — это получится лавочный капитализм по типу германского при Гитлере. И это вполне устраивает народное сознание: получается, что не все бедные, а все — не очень, но богатые. Что касается тех, кто требует всего и сразу... Это люди пожилые, большую часть жизни они положили на создание прежней утопии и взамен не получили ни-че-го. И они действительно хотят «всего и сейчас», потому что второй жизни у них нет. Они хотят, чтобы им вернули за то, что они прожили.
Что же касается молодежи, от 20 до 25 лет — они прекрасно понимают новые условия. На их глазах страна менялась много раз и никогда не выполняла своих обещаний, поэтому они никому не верят. Это поколение крайне прагматично, и они как раз не требуют всего и сразу. Среди них даже и бунтарей-то особых нет, что молодежи обычно свойственно...
Кроме того, есть еще большая часть неприкаянных людей — это мое поколение, 35 — 45. Оно, самое противоречивое, оказалось по разные стороны баррикад. Но они поделились не по способностям, а по случайности, что конечно же рождает ощущение колоссальной несправедливости у тех, кто оказался внизу. У большинства ничего не получилось. Меньшая часть вписалась, устроилась, но это произошло в основном не благодаря упорному труду, а по воле случая. Потому что только случай в переходные годы играл какую-то роль, а не предыдущий опыт или знания.
— Почему же те, кому повезло, не объединились в могучий средний класс — для того, чтобы сообща отстаивать свои права?
— Потому что идеология не может быть местной. Есть некая небольшая группа людей, которым, как мы выяснили, просто повезло — говорю без осуждения, просто констатирую. Но теперь эти «везунчики» — как на прошлых выборах — обращаются к широким массам и предлагают достичь того же самого упорным, честным трудом. А вот это уже высшая форма цинизма. Поэтому все расчеты либералов и провалились. Когда в деревне, где предел мечтаний доярки — 5000 рублей в месяц, я смотрел рекламу СПС — помните, когда они летят в самолете, сидя на диванчике из белой кожи, — я понимал, почему либералы проиграют.
— Во всем мире реклама рассчитана на то, что, увидев красивую жизнь, ты попытаешься добиться того же в реальности. Хочешь жить так же? Потрудись — и заработай себе на белый кожаный диван, логика очень простая. И я не понимаю, почему она не срабатывает в России.
— Этот принцип срабатывает в том обществе, где человек четко знает: на протяжении последних 300 лет ТАК уже было с другими. А значит, не исключено, что случится и со мной. Когда человек вынужден пахать за копейки на тракторе, ресурс которого кончился 30 лет назад, когда местное начальство называет его «хермером», при виде этой рекламы рука сельского жителя тянется только к ракете «Стингер». Либералы сами себя погубили. А все потому, что из России реальной идеологи либерализма давно переехали жить в Россию виртуальную, ими придуманную. Настоящей России они не знают. В деревне, где я жил весной, выборы проходили так: утром приехала маленькая машина «ока», в которой сидели восемь пьяных трактористов, размахивали российским флагом и кричали: «Жириновский, Жириновский!» Все. Разница между знанием реальной российской жизни у либералов и популистов типа Жириновского такая же, как между тем самым самолетом и машиной «ока».
|
|
— И что же делать либералам?
— Посмотреть правде в глаза. Мир вступает в постиндустриальную эпоху, где пожилых людей, например, больше, чем молодых. Многие демократические плюсы, которыми нас продолжают соблазнять либералы, были созданы отчасти искусственно в период противостояния СССР и Запада. Сейчас надобность в этой мишуре отпала. Например, программа социального страхования, придуманная Рузвельтом в 30-е годы, сейчас не работает по объективным причинам: 70 лет назад в Штатах на одного неработающего приходилось 12 работающих, сегодня соотношение один к одному. Запад стареет и больше не в состоянии прокормить всех неимущих и неработающих. Поэтому спешно придумываются новые лозунги: например, совместного выживания или раздельного проживания бедных и богатых стран...
Богатства, накопленные человечеством, оказались в руках 10% людей, но как эти богатства сохранить? Нет гарантии, что дети Билла Гейтса будут столь же гениальны, как их отец, то есть неминуем глобальный передел собственности. Кстати, не будем забывать, что одна часть мира живет уже в XXII веке, а другая — в XVII. Причем с той же скоростью, с которой первая часть идет вперед, другая откатывается назад, в пещеры. И они очень хотят кушать. Этот катастрофический разрыв неминуемо приведет к серьезным мировым потрясениям.
А Россия по-прежнему пытается впрыгнуть в поезд, который привез бы нас в светлое будущее по европейскому образцу 1950-х. В поезд, которого по сути уже и не существует.
— То есть мы опять отстаем от Запада на один технологический период.
— Или опережаем. Как я уже сказал, происходит ломка всей западной цивилизации. По многим причинам. Представьте, что у вас есть прочный, собранный в соответствии с мировыми технологиями табурет.
И вдруг на этот табурет садится слон. Каким бы крепким ни был табурет, под тяжестью слона он развалится — именно из-за жесткости своей конструкции. Табурет — это Запад. Слон — грядущие изменения. Россия же сейчас — это комок теста. Аморфного, расползающегося. Его можно деформировать, раскатать, превратить в блин. Но его невозможно сломать.
— Класс! В нашей слабости — наша же сила.
— Пожалуй. Ситуация наша настолько безнадежна... что мы выкарабкаемся. Потому что, как доказала наша футбольная команда, мы можем играть только тогда, когда все кончилось. За всех — техника, за нас — история. Какие бы катастрофы с нами ни случались, мы умудрились сформировать огромное государство, создать особую культуру, вырастить человека, способного выжить в неприемлемых для других условиях. И именно в условиях катастрофических изменений, в этом мутном времени у нас есть шанс поймать свою золотую рыбку. Ситуация случайности — любимое поле деятельности нашего человека. Народ наш характеризуется не умом, не логикой, а мистической интуицией. Которая в исключительных ситуациях оказывается сильнее любой логики. Мир находится в точке бифуркации: шар завис, он может скатиться в любую сторону, вычислить это невозможно. Мы должны это как можно скорее осознать и быть готовыми к множеству возможных вариантов. Тогда есть вероятность, что нам повезет и мы без особых усилий опять окажемся в каком-нибудь Top-5 ведущих мировых держав.
Андрей АРХАНГЕЛЬСКИЙ
В материале использованы фотографии: АЛЕКСАНДРА ДЖУСА