Московское правительство официально разрешило «блошиные рынки». Корреспондент «Огонька» попробовала себя в роли продавца на самом популярном из них
"Блоха" в законе
В канун лета свершилось великое. А вы и не знаете. Вышло официальное распоряжение: организовать рынок товаров, бывших в употреблении, в каждом округе Москвы. То есть «блошиные рынки» будут отныне функционировать вполне легально.
Пока тянулся дождливый июнь, в городских префектурах готовились проекты. А пока — на маленькой станции Марк вот уже два года существует самая настоящая «блошка», созданная в 2002-м в порядке эксперимента.
Задание мне дали простое — поторговать. То есть продать все, что в редакции найдется ненужного. Собрали большой мешок. А говорят еще — журналисты плохо живут. Прекрасно они живут, если у них столько ненужных вещей.
Опыт 1. Путь-дорога
В вагоне поезда — сплошь бабушки. У бабушек — сумки в клеточку и раскладные стульчики под мышками. Электричка с еще холодными сиденьями везет нас до станции Марк.
Ольга ГАРМАШ, Управление потребительского рынка и услуг Северо-Восточного административного округа:
«Рынок у нас экспериментальный. Повод — разгул несанкционированной торговли в лесопарковой зоне у платформы Лианозово. Собиралось до 1000 человек, последствия были «катастрофические» (именно так написано в официальном указе). Груды мусора, поломанные деревья. Тогда правительство обязало дирекцию Тушинского рынка (ООО «Автохозяйство Лианозово») взять на себя организацию «блошиного рынка». Они за свой счет расчистили территорию, поставили столы и туалеты, организовали вывоз мусора. Для них это предприятие убыточное. Но зато теперь наведен порядок, парк больше так не захламляют».
Картина впечатляет сразу: большущее поле, кое-как разгороженное рифленым железом на несколько отсеков, люди в пестрых одеяниях расстилают прямо на земле кто клеенки, кто газеты. На них раскладывают товар. Товар похож на страшный сон, который мог бы присниться нормальному магазину. Здесь торгуют тем, что давно утратило всякий вид и почти всякую ценность. Все это находит спрос. Продают не только вещи, но и упаковки: я заметила пустую коробочку из-под часов Tissot.
С каждой минутой народу прибывает, клеенки заполняются. Вот лежит голый пластиковый Кен, а рядом красные кожаные туфли со стразами подпирают каблуками синий парик. Набор чашек, на которых золотом выведено «Украина» («С фирменного поезда сперли, паразиты», — с каким-то злобным одобрением говорит женщина, прицениваясь к сервизу). Журналы с голыми моделями, старые магнитофоны, большой рак из бутылочных крышек — за двадцатку.
Товары четко делятся на подвиды. Вещи, принесенные из дома, — раз. Вещи, найденные в мусорках, — два. Еще есть монеты и металлическая утварь, их продают кладоискатели, работающие при помощи металлоискателей. Наличествует дешевый вьетнамский товар — лаки, косметика, трусы. Среди откровенного хлама попадаются вещи редкой красоты: старинные фарфоровые фигурки и тарелки, виниловые пластинки с редкими записями. Или технические раритеты советских времен — напольный фен, старая видеокамера, ручной миксер, катушечный — о, боже! — магнитофон.
Опыт 2. Купля
Вдруг начинается дождь, и торговцы вынимают зонтики, втыкая их над своими сокровищами. Поражаюсь, обнаружив американскую видеокассету: это «Рэгтайм» Милоша Формана. «Почем Форман?» — спрашиваю продавца. Он загадочно ухмыляется (седые усы, кепка): «А там другая кассета». — «Какая?» — удивляюсь я. «Ералаш, четыре серии». Судя по ухмылке продавца и по конспирации, «Ералаш» там явно не детский.
— А можно ли мне прийти поторговать? Какое-то разрешение тут нужно? Или платить кому?
— Да нет, пока не надо, слава богу, никому ничего. Каждый приходит да встает, где хочет. А платить — рублей десять дадите вон там, — он неопределенно машет рукой, — и все.
Ольга ГАРМАШ:
«Рынки блошиные» решили легализовать для того, чтобы бабушки и дедушки не вылезали, где им вздумается. Вот я каждый день, когда иду на работу, вижу одну бабулю — она у метро продает пару туфель. Года два уже продает, бедная, вроде туфли-то все одни и те же. А на рынке — другое дело: тут торговля идет. Плюс не скучно. Люди общаются, дружат, у них прямо клуб по интересам. Стоимость места — от 10 до 100 рублей, от платы освобождены: инвалиды и участники войны, ветераны трудового фронта, инвалиды 1-й группы и малоимущие граждане».
Рынок давно перерос отведенную площадку и выплеснулся за забор — торговцы, как большие печальные грибы под зонтичными шляпками, торчат между кочек и пригорков, уводящих в сторону леса.
Рядом румяный дед рассматривает старое радио:
— И что, работает?
Бабуля-продавщица:
— Поет, как Паваротти!
— Купи, нынче вся молодежь в таких! — протягивает мне соседняя бабушка трусы леопардовой расцветки. Не купила. Не хочу быть похожа на бездуховную современную молодежь. Зато приобрела: 1. Латунную орехоколку из Германии, 60-е годы, золотистый окрас, чашечки в виде грецкого ореха на конце (120 рублей). 2. Набор итальянских тарелок (12 штук) с веселым стильным орнаментом, который почему-то продавец обозвал «гжелью» (100 рублей) 3. Вилочку для рыбы и ложку с монограммой, из мельхиора (40 рублей). 4. Голубые очки в металлической оправе (сварочные?) — 5 рублей (бабушка предлагала за 3).
|
Опыт 3. Продажа
Вещи по редакции на продажу я собирала два дня.
Редактор отдела информации Иванский, подумав, предлагает на продажу старые визитные карточки. Кто больше?! «Избранныя произведения немецкихъ и французскихъ писателей для класснаго и домашнаго чтения», издание 1917 года — от Сергея Козицкого. Оценена владельцем в пятнадцать рублей. Нэцкэ, изображающая коричневую обезьянку, — от Бориса Минаева («ну десять рублей, наверное»). Сборник стихов некой Натальи Лайдинен «Небесные песни» вносит в общее дело Дмитрий Быков. Истинную ценность сборника я понимаю, начиная читать стихи: «О, нецелованные губы — как нераскрывшийся цветок! Но вас не засуха погубит, А горький роковой глоток»... Книгу прислали на рецензию, чтобы Быков ее оценил. Он оценил ее в сто рублей. От себя вношу медный браслет с бархатной бляхой, привезенный когда-то из Америки. И статуэтку футболиста Саламатина с большой, очень большой головой. Вероятно, он знатно играл ею. Я взяла у сестры коврик (вернее, фактически из-под сестры, она на нем занимается йогой). По краям обложила камушками, чтобы ветром не сдуло. Разложила товар. Фантастика: вещи раскупили за пять минут!
Правда, я и цены сбила прилично — книжку с девичьей лирикой продала за 40 рублей (бабушка купила «внучке на день рождения», польстившись на яркую обложку), старое издание французских рассказов ушло за 10, за столько же — головастый футболист Саламатин («Он и играть-то толком не умеет», — сбивал цену покупатель; ну да, не умеет. А ты представь, что это Зидан!).
Браслет и нэцкэ я оставила в подарок соседке-бабуле. За день она наторговала только на 12 рублей, а мое блестящее украшение явно повысило ей спрос (люди стали заглядываться — что это такое блестит?).
Получается здорово: теперь, если вдруг нужно будет бедному студенту купить учебник или бутерброд съесть больше, чем обычно, он может заработать свой честный полтинник на «блошке». Заодно с народом пообщаться, почерпнуть мудрости (или послушать глупостей иногда хочется). Лично я просто влюбилась в местных торговцев: сколько, вообще говоря, азарта, лукавства! Несгибаемости, блин! Какие удивительные черты сформировались в нашем народе вследствие его, так сказать, интересной истории и сколько неубиваемой любви к жизни надо иметь, чтобы среди подобных занятий так веселиться! Среди всех этих покусанных и обсосанных игрушек, поношенных трусов и коробок от часов... Посмотришь — плакать хочется, послушаешь — смеяться. В общем, чтобы мы все стали такими, наверное, стоило пройти нашу историю.
Елена РОДИНА
Фото Сергея ИСАКОВА