Бабушкина доля

Приватизировать землю сегодня можно*. Но на бумаге — благо много и бумаги, и земли. На деле земельные собственники — бабушки и дедушки в далеких деревнях — не знают, ни где их земли, ни сколько они реально стоят

Бабушкина доля

Этот год в Татарстане ознаменовался тем, что крупные инвесторы, такие, как «Красный Восток», «Татфондбанк», проявили интерес к бывшим колхозным землям, которые сейчас находятся в собственности сельчан-пайщиков. С сельчанами стали заключать договоры об аренде земли.

Деревенские отреагировали по-разному. В мае жители Татарского Танаево устроили митинг протеста — под лозунгом «не отдадим землю «Красному Востоку». А в селе Кирельское земли в аренду «Татфондбанку» сдали с радостью: хоть какой, но доход (за годовую аренду 7 га земли, находящейся в распоряжении каждого пайщика, инвестор заплатил 3500 рублей «натурой» — зерном, мукой и сахаром).

Хотя по закону деревенские имеют право на бывшие колхозные земли, представления о частной собственности у них нет. И вопрос «Подписывать или не подписывать договор об аренде?» стоит так: подпишешь — дадут тебе несколько мешков с пшеницей, не подпишешь — не дадут. Часто первые переговоры с сельчанами об аренде начинает власть, представители администрации. В деревнях даже думают, что землю они сдают в аренду государству, причем в приказном порядке.

Где эта улица, где этот дом...

Моя бабушка недавно узнала, что она — землевладелица. И не только она, все другие бабушки из ее деревни тоже. Их гордо теперь именуют «арендодатели».

Земли жителям и работникам бывших совхозов дали в собственность уже давно, в 1996 году. Но мало кто об этом знал. «Бумажечки все подписали, в кучку сложили, — говорит сельский бухгалтер Раиса Вязникова. — Чтобы людей не беспокоить. Мы как бы землями владели, а как бы вроде и нет».

Председатель Ильдар Загидуллин сужает глазки в щелочку и мечтательно на меня жмурится: «Вопрос непростой... Раньше боялись подходить к этому вопросу».

Представляю себе вопрос в виде рогатого теленка на заднем дворе моей бабушки. Я тоже «боялась подходить» к этому теленку, вдруг боднет. Но очень уж хотелось сфотографировать ржавые детали со странными надписями на немецком языке, раскиданные вокруг. Эти детали в газете «Молодежь Татарстана» назвали «новой техникой из Германии». А домик с окнами, заткнутыми матрасами в синюю полоску, — «цехом по переработке ягод и фруктов», плодом российско-германской дружбы. «Наш цех в образцовом состоянии», — сладким голосом пропел председатель. «Ага, видела, — ответила я. — Техника валяется вокруг, ржавая вся». «Так вы же внутри не были!» — возразил он обиженно. Правда, внутрь зайти не позвал. Но это так, к слову.

Про земли снова вспомнили в 2003 году. И стали их арендовать — арендаторами выступили крупные предприятия. В Кирельском это «Татфондбанк».

Со мной говорить в деревне побаиваются. «А чего боитесь-то?» — спрашиваю я. Молчат. Потом понимаю: боятся, что отнимут и это.

«А кто у нас не подписал, тот ничего и не получил», — рассказывает мне моя бабушка таинственным шепотом.

Бабушка Лида с четырнадцати лет сама топила баню, ворочала голыми руками котлы с кипящей водой — и не боялась. Работая продавцом, ездила через заснеженные поля за товаром на лошади — тоже не боялась. А теперь боится, «как бы что не сделали».

Джага-джага

Чтобы пройти к зданию местного сельсовета, нужно немало моральных и физических сил. Потому что идет дождь и дорога похожа на шоколадный пудинг. Только в отличие от пудинга дорога не шоколадная. Просто грязная.

На сельсовете висит бумажка: «Граждане! Убедительная просьба не бросать мусор на дорогу и скосить крапиву у своих заборов».

Председателя сельсовета Валентины Александровны нет на месте. И начальства нет. «Как же деревня — без начальства?» — удивляюсь я. «А вот так», — отвечают мне.

Оказывается, что землю дали одним большим куском на весь совхоз. Частного межевания земли — то есть деления на кусочки между жителями деревни — еще не было. Парадокс: землевладельцы не знают, где их земля, какого она качества, что там цветет — клевер или лопух. Но в аренду уже сдают. Хотя стоимость аренды напрямую зависит от качества арендуемой земли. «Как же вы узнаете, адекватна ли цена, указанная «Татфондбанком», истинной стоимости вашей земли?» — спрашиваю я. И уже знаю ответ: а никак. Что дают, то и сгодится.

«Понаписали слов-то, слов-то мы таких не знаем. Арендодатель, арендатор — я уж и запуталась, кто я такая по этим бумажкам, — жалуется Раиса Вязникова. — Да сейчас вообще слов напридумывали, молодежь! Вот ты мне объясни, это что за слова такие — тяга-тяга, джага-джага...»

Особая форма деревенской мудрости — удивляться всему в одинаковой мере. Будь то серьезный договор об аренде или песня по радио. Бабушка, рассказав мне о своих новых владениях, тут же переходит совсем к другой истории. «Иду я мимо дерева, смотрю — под ним чудище такое, с палец. Полное брюхо ног!» — это бабуля на медведку натолкнулась. По медведке проехал грузовик, а она «встала и пошла». Выжила.

Счастье не оставляй

Пока я бродила по сельсовету в ожидании начальства, зашла в пустую комнату. В ней — кровать с железной сеткой, избирательная урна, пустая бутылка из-под пива и стоптанные кроссовки. На стене — обколупанная мозаика: лысый Ленин в профиль. Профилем смотрит в окошко, в окошке дождь. Дороги все шоколаднее.

Накануне, находясь в городе Казань, я звонила «начальникам». За четыре часа обзвонила девять номеров телефонов. От министра сельского хозяйства меня перенаправили к заму, зама не было — он кушал. Когда зам покушал, он стал «занят». Еще через двадцать минут он ушел. «Как же он ушел, вы же сказали — он через двадцать минут освободится!» — возмутилась я. «Ну вот он и освободился. А потом ушел», — ответила мне секретарь, улыбаясь каким-то своим мыслям. А потом дала телефон землеуправы. В землеуправе дали телефон Земельного кадастра. В кадастре стали посылать по бесконечным внутренним номерам.

Теперь представим: я бабушка из деревни. Мне даже повезло — у меня есть телефон. Переговоры с Казанью стоят два рубля за минуту. Бабушкина пенсия — 1500 рублей. 480 рублей за 4 часа — это, несомненно, острые ощущения, выброс адреналина. Но бабушке вряд ли понравится.

Меня интересует вопрос: как можно узнать реальную стоимость земли? «Для этого нужно вызывать независимую оценочную службу, — объяснила мне Алсу Ефремова из Земельного кадастра. — Возьмут за услуги они недешево. Не меньше тысячи рублей». Случаев любопытства со стороны владельцев угодий пока не было.

Зато в Кирельском мне уже показали свеженапечатанную бумажку. Это новый договор о сдаче земли в аренду, его будут подписывать на следующий год. Срок аренды — 49 лет. На вопрос, будут ли они подписывать бумагу, деревенские дружно отвечают согласием.

А деревенского начальства я все-таки дождалась.

Председатель рассказал мне про цех, про «удачную аренду земель», поулыбался на упоминание «Огонька». «Вы о плохом не пишите, о хорошем пишите», — сказал он. А потом предложил «показать деревню», проехав по ней на служебной машине. Я согласилась. В дороге мы остановились на пару минут, председатель куда-то таинственно исчез и появился со свертком. Из свертка он извлек кулек «московских» конфет и шампанское с пластиковыми стаканчиками. Около получаса наша беседа состояла в том, что я отказывалась от эстетских удовольствий и предлагала отвезти меня обратно в сельсовет. «Ну раз у вас время лишнее есть, давайте подождем, пока вы не согласитесь», — председатель воинственно потряс шампанским. «А вы знаете, что это шантаж?» — заметила я ему. Председатель загрустил: «Конфеты вы не едите, шампанское не пьете... Сложно с вами». И вдруг перешел на ты: «Ты вот не пьешь, счастье свое оставляешь. Пей шампанское, счастье-то не оставляй!»

Но свое счастье я все-таки оставила — председателю. Пусть порадуется за двоих.

Елена РОДИНА

*См. «Огонек» №14, 2004 «Раз ничья — значит, чиновничья»; №22, 2004 «Битва под Москвой»