Тост за старого друга
Дорогой Шура!
Глубокоуважаемый Александр Анатольевич!
Поднимая свою рюмку (ее не видно на этой фотографии), чтобы выпить за твое здоровье, как положено в мгновения всякого юбилея, а тем более 70-летия, вовсе не боюсь пафоса, подобающего случаю. Несмотря на то что мы любим с тобой одну и ту же закуску времен советского средневековья, а именно кильки в томате, сайру и баклажанную икру из железной банки, которую можно намазывать на ломти любительской колбасы или сала (соленые огурцы и помидоры, разумеется, всегда в радость!), и уже много лет запиваем это гастрономическое великолепие одним и тем же сорокаградусным напитком, ни хуже ни лучше которого, по справедливому суждения В.С. Черномырдина, в мире нет.
Я и поныне храню чувство нервного восторга, обрушившегося на мою хрупкую юношескую душу, когда я впервые увидел тебя на сцене Театра имени Ленинского комсомола в незабываемой роли немецкого фашиста в штабе Гудериана, если не ошибаюсь. Там было немного фашистов почему-то совершенно неарийского вида, но ты уже тогда выделялся из массовки независимо-отчужденным видом и абсолютным презрением к чудовищному тексту. Похоже, что твой герой уже тогда - в первые годы войны - знал, кто победит, и не желал участвовать в бессмысленном сопротивлении.
Ты работал с выдающимися режиссерами - А.В. Эфросом и В.Н. Плучеком, М.А. Захаровым и Э.А. Рязановым - и сыграл в их спектаклях и фильмах удивительные роли от Людовика ХIV до графа Альмавивы. Но вместе с этим ты всегда был словно сам себе режиссер. Ты нырял в текст первоклассных ролей и выбирался на сушу подмостков, сохраняя независимость и легкую надменность, которая присуща тем, кто барственно гуляет сам по себе. Будто роль кинорежиссера из поразительного эфросовского спектакля, и поныне щемящего душу, «Снимается кино» по пьесе Э. Радзинского - советский перифраз феллиниевских «8 1/2» - вошла в твою плоть, в твое бытие раз и навсегда. Феномен недовоплощенности живет во всех твоих работах, во всей твоей жизни, которая только чужим людям может показаться жизнью баловня судьбы, легким дыханием ануйевского Орнифля, которого ты сыграл всем на радость. Тебя считают продолжателем традиции неунывающего Балиева, создателя бессмертного мхатовского кабаре «Летучая мышь», но Балиев не дожил до твоих лет, поэтому, наверное, в его шутках даже в пору эмиграции не было той горечи, что есть у тебя. Да к тому же Балиев не тянул такой корабль, как нынешний Театр Сатиры, - тут уж точно не до шуточек (при всем моем почтении к коллективу!).
Твое умение быть со всеми на «ты», не обижая ни студентов, ни политиков, ни олигархов, поразительно. Это дозволялось лишь королям шутов, если их не казнили за это. Изысканная ненормативность твоей лексики не коробит даже благородных девиц, которые обожают тебя так же, как студенты, собаки, домашние и вся прочая живность, роящаяся вокруг. Понятно, что кроме своей жены Натальи Николаевны, детей, внуков, Марка Захарова и его семьи ты больше всего любишь удить рыбу, а вовсе не играть на сцене, но публика об этом, к счастью, не догадывается.
Увы, мы похоронили многих близких друзей, память о которых сблизила нас еще больше, и это тоже не прибавило нам веселья. Но помнишь, как звучала труба в руках Лени Каневского в «Снимается кино»? Она звала в горние выси творчества и одновременно утверждала могущество жизни. Жизни как таковой. Ни плохой, ни хорошей. Той, без которой нет искусства. Ты пронес эту мелодию в себе до сей поры - я в этом уверен. И поэтому сохранил самого себя. Ты никогда не вмещался в рамки театральных или кинематографических профессий. Ты - Александр Ширвиндт. И этим все сказано. Другого нам не надо. Да его и не может быть. Так что пусть это кино снимается долго, долго, долго...
Искренне твой Михаил Швыдкой
Автор - доктор искусствоведения, руководитель
Федерального агентства по культуре и кинематографии