ВРЕМЕНА ГОДА

Под этой рубрикой мы уже рассказали о русском шашлЫЫке и русских грибах. Сегодня — о самой русской еде — об устрицах.

РУССКИЕ УСТРИЦЫ

Я воображаю себе животное,
похожее на лягушку... в раковине, с клешнями,
блестящими глазами и со склизкой кожей.
Взрослые берут его и едят...
А оно пищит и старается укусить за губу...

А.П. Чехов.
«Устрицы», 1884 год.

Примерно к 1991 году, то есть завершению полузабытой теперь perestroyki, русское национальное самосознание наряду с ценностями типа «царь», «Бог», «возможность, не пугаясь, пойти в европейский ресторан» и «полететь самолетом зарубежной авиакомпании» стало усваивать (а в нашем случае — возвращать себе) еще одну ценность — гастрономическую. Ценность именовалась «устрицами».

Не ожидайте подробностей быта т.н. новых русских и их спутниц-моделей. Опыт преодоления, постижения устрицы и последовавшего интимного слияния с ней, приобретенный автором этих строк, сугубо личный, но явно отражает путь, пройденный за это время и некоторыми другими представителями его класса, обидно называемого средним. Как и все российские пути, этот тоже был путем домой, к самим себе.

Я точно помню, когда впервые увидел ее: осенью 1989-го, находясь ровно третий раз за границей, а именно в Риме, куда попал по невероятной случайности — взятый освещать неделю советского кино. На каком-то из ужинов, устроенного в честь и ради подкармливания делегации советских кинематографистов, она в ряду своих товарок лежала на блюде. Я не знал, что она — это она. У нее не было глаз, лапок и клешней. Впрочем, она все равно выглядела отвратительно: нечто вырубленное из куска скалы и грубо отесанное — со слизью внутри. Трудно было предположить, что это и есть то основное блюдо, которым, постанывая от удовольствия, питалось наше все — от

А.С. Пушкина до Л.Н. Толстого.

Я ее после долгих понуканий съел. Она была вкуса, цвета и запаха самого глубокого морского дна. Удивительным образом меня не вывернуло.

Оказалось, что регулярное употребление устриц способствует привыканию. Когда следующий раз, году в 1991-м, я вновь встретился с ней, и вновь за кордоном, то испугался уже не так сильно. Тем более что вокруг устричного стола обустроенного по поводу открытия известного кинофестиваля, толклись коллеги-кинокритики и все наши. Вторая в моей судьбе устрица мне неожиданно понравилась. Я вдруг осознал, что такое настоящий гастрономический изыск, сравнимый разве что... А, ладно! Чего сейчас-то желудок нервировать.

Год спустя московский, тогда еще неизбалованный бомонд пережил нашествие устриц, сравнимое с марсианским по Герберту Уэллсу и Тиму Бёртону. В честь первой годовщины знаменитой тогда «Суперсвободной газеты» (где в тот момент работал и ваш корреспондент) в Доме кино собрали всех-всех тогдашних звезд (политики и пр.), устроили концерт, а потом, разумеется, прием. Предполагалось, что газета останется лучшей во все времена, и организаторам приема хотелось поразить всех так, чтобы запомнили навсегда. Поэтому вместо нормального колбасно-сырно-шампанского фуршета они затеяли оргию, получившую впоследствии название «устричного бала». По легенде, чтобы доставить их из Парижа, понадобился самолет.

Устриц было столько, что сметай не дюжинами (как по традиции употребляют устриц), а хоть сотнями. Кошмар заключался в том, что их не сметали: несчастные моллюски помирали на столах своей смертью. Ваш — давно бесстыдно соблазненный ими — покорный слуга отчаянно пытался внушить окружающим, что мы присутствуем при материализации райского счастья. Увы, окружающих в основном мутило.

Тем не менее вскоре я окончательно понял, что устрицы не зря считались при Достоевском и Чехове истинно русской пищей.

Во-первых, выяснилось, что есть устриц — все одно, что играть в русскую рулетку, то есть это по-нашему. Какая-то газета написала, что в них может заводиться вирус, от которого запросто каюк.

Во-вторых, оказалось, что в российском происхождении устриц убеждены некоторые другие великие народы.

Дело происходило в ОАЭ. Еще до турпоездки ваш корреспондент решил, что как минимум одно развлечение ему обеспечено. Иноземное море? Значит, будут устрицы. Их, однако, в ОАЭ почему-то не наблюдалось.

Вдруг спустя полсрока, зайдя по привычке в ближайший гипермаркет, где устрицы прежде тоже не водились, я увидел их на рыбном прилавке. Обложенных льдом! Причем такого размера, что ахнули бы даже французы. Я тут же схватил дюжину, но в последний миг засомневался: устрицы — впервые в моей практике — были закрыты. Полностью в скальной скорлупе. «А открыть-то их легко?» — робко спросил я продавца-пакистанца. «Да бха, бхи, бху!» — уверенно ответил тот, продемонстрировав, куда и как надо всунуть нож и поддеть верхнюю раковину.

Придя в гостиницу, повторить его подвиг я, однако, не сумел. Чертовы устрицы, при виде которых ненастоящего, не приникшего к корням русского мутит, а у меня, приникшего, выделялся желудочный сок, ножу не поддавались. Тогда я пошел в гостиничный ресторан. «Мне нужно открыть устрицы», — сказал я знакомому официанту. «Кого?» — изумленно спросил он. Я в ответ удивился, но не насторожился. А зря. Второй официант спросил то же самое. Третий — это был сам метрдотель — уверенно сказал: «А, устрицы! Конечно! Я сейчас пришлю человека — он все сделает».

Пришедший человек среагировал на устрицы странно. Скорчив рожу, он поинтересовался: «Это из России?» — «Нет», — прифигев (другое слово не подходит), ответил я. «Из Германии?» — почему-то спросил он. «Да нет же, это такой морской продукт!» — «Ладно», — вздохнул он и забрал пока еще живых моллюсков с собой.

Деликатес не несли долго. Напиток, который в ОАЭ необходимо ввозить с собой и с запасом, был давно вынут из холодильника и налит в рюмку. Гигантские, по местным меркам, чаевые потели в ладони. Через сорок минут раздался стук в дверь. Официантов было аж трое. Они торжественно втащили огромное серебряное блюдо, накрытое фольгой. Я отдал им чаевые, снял фольгу...

Эти — не знакомые с русским деликатесом — варвары вынули устриц из раковин и, кажется (чтобы сделать мне приятное), подогрели. На блюде громоздилась дюжина мерзких слизких теплых комочков — впрочем, обложенных лимоном.

Эти комочки я спустил в унитаз, от расстроенности выпив потом все, что предполагалось растянуть еще на неделю. Последние дни отдыха прошли в состоянии полнейшей трезвости.

Но потом, поразмыслив, я утешился. Они не знают нашей фирменной еды — наши желудки не переваривают в ответ их фирменную, так переперченную, что огонь. В питании еще не наступило глобализации. Это хорошо.

Юрий ГЛАДИЛЬЩИКОВ