Отрывок из документальной повести
ХОЛОДНАЯ ОСЕНЬ 92-ГО
Над военным городком ползут сердитые тучи, грозясь дождем.
— ...Ингушские экстремисты в течение ночи и сегодняшнего утра под лозунгом борьбы за создание Ингушской Республики предприняли попытку вооруженного захвата Владикавказа и некоторых сел и поселков республики. Есть человеческие жертвы, — командир делает паузу, и суховатое потрескивание отдаленных выстрелов становится слышнее.
Голос у командира глухой, но полк стоит не шелохнувшись, и каждое слово прочно оседает в молодых головах.
— Руководство Северной Осетии обратилось за помощью к правительству России и Министерству обороны. Нами получен приказ: немедленно взять под охрану важные народно-хозяйственные и административные объекты города и республики...
— ...Я получил указание командира дивизии усилить караулы и выставить охрану у жилого городка для защиты семей военнослужащих — ваших жен и детей, товарищи офицеры!
Чихория смотрит на Иванченко. У того играют желваки и пульсирует висок.
— ...Разрешено применять оружие на поражение. Но... подчеркиваю: только в случае непосредственной опасности для жизни личного состава либо угрозы захвата или разрушения вверенного для охраны объекта.
На крышу казармы падает шальная пуля. Трескается лист шифера. Командир полка удивленно смотрит в раздувшееся от воды небо. Нет, это еще не дождь и не град, — понимает он.
— Саня, Дудаев поддержит ингушей, — Чихория хватает своего командира за рукав. — Тут будет полная жопа огурцов!
— Жора, — Иванченко вздыхает, — я думаю, кому-то нужно, чтоб в драку ввязался Дудаев и появился повод для похода на Грозный...
Чихория рулит к медбату. В кузове раненые, уставшие от боли, стонут в беспамятстве. Черный дым пожаров стелется над крышами поселков. Возле КПП своей части он притормаживает. Перед воротами огромная толпа осетин — мужчин и женщин — с горящими глазами. Они машут кулаками и требуют оружия. Заплаканные, онемевшие дети сидят у матерей на руках. Осатаневший от диалога с народом майор Савинов, заместитель командира полка по воспитательной работе, стоит на горбатой спине бронетранспортера и, воздев руки к простуженному небу, хрипит:
— Братья и сестры! Мы не можем вам дать оружие!.. Мы сделаем все возможное, чтобы защитить вас и ваших детей от ингушских экстремистов!.. Наши офицеры и солдаты...
Объяснения его тонут в гуле...
Из госпиталя Чихория едет к родителям по затаившемуся городу. Только бронетранспортеры да грузовики с вооруженными людьми шныряют по вымершим улицам. Сырой воздух тяжел от дыма пожарищ — горят ингушские дома. Сердце Георгия бухтит от волнения...
Георгий, не раздеваясь, усаживается рядом с постелью скошенного радикулитом отца.
— В ночь с 30 на 31 октября (когда ты ушел от нас домой) почти все ингуши, живущие во Владикавказе, покинули свои дома и квартиры, — говорит Чихория-старший. — Видно, акция была тщательно спланирована... На здании университета сидели снайперы. Еле выкурили оттуда...
— Гарик, что тут вчера творилось! — продолжает разговор мать. — Ингуши стреляли, как на охоте. Женщины, дети, старые люди... Кто на мушку попался, в того и били. Рассказывают про одного ингуша: тридцать лет прожил в дружбе с соседями-осетинами, вместе водку пили, праздники отмечали, дома строить друг другу помогали, а утром 31-го числа пришел с винтовкой и всю семью осетин, с которой тридцать лет дружил, в заложники увел. Вот какая подлость. Тридцать лет злобу таил!..
Георгий слушает и медленно закипает.
— Наши ребята с кафедры ко мне вчера вечером заходили, — включается Чихория-старший. — Говорят, Москва среагировала мгновенно. В Моздоке высадилась дивизия внутренних войск, в Беслане — десантники... Как вмазали этим бандитам — летели вверх тормашками из города, как шведы под Полтавой... А местные власти растерялись. Если бы не кударцы — ополчение из Южной Осетии — и несколько здешних отрядов самообороны, ингуши бы город взяли. Не знаю, что бы тогда было...
Правда, говорят, русских не трогали. Утром 31 октября в поселках люди проснулись, а у них на воротах мелом написано: «Русские». Эти дворы не грабили, жильцов не убивали и в заложники не брали. То есть ингуши работали по четкому плану. Это не стихия...
— И что интересно: чуть ли не в один день все ингуши с ближнего, дальнего зарубежья, из Сибири, Дальнего Востока съехались. Руслан Аушев уже в Назрани сидит... — говорит Чихория-старший. — Десантники колонной в один поселок входят, а по ним из гранатометов как влупят! Две машины сожгли, майор-комбат, пара младших офицеров, десяток солдат погибли. Генералу Чиндарову (он десантниками командует) когда об этом доложили, он Аушеву позвонил и сказал: если хоть один выстрел с ингушской стороны еще будет, то его десантники сметут с лица земли весь населенный пункт, откуда будет вестись прицельный огонь. И сразу все сопротивление стихло.
Отец с трудом поворачивает к нему заросшее серой щетиной лицо. Мать поднимает на сына выцветшие заплаканные глаза.
— Не знаю, сынок. Такие времена, что не отличишь хитрости от глупости, а подлости от добра... Вот смотри: приняли в Москве закон о реабилитации репрессированных при Сталине народов (вроде бы хорошее дело сделали), а что началось!.. Это же надо, чтоб одни народы полностью реабилитировать, другие народы надо с земли сгонять и дома отнимать. Кто ж на это пойдет? Получается, что этим законом только спровоцировали национальные распри...
— Сынок, — сжимает сухие руки мать. — Мы всей правды не знаем и, может, не узнаем никогда. Поменьше думай об этом, поменьше разговоры разговаривай. Лишь бы эта война в большую не переросла. А ты старайся ни на кого зла не держать: ни на ингушей, ни на чеченцев. Еще неизвестно, кто прав, кто виноват, по какой причине эта резня началась. И ингушам досталось на свою долю мук, что и говорить...
— Ну как же не злиться, мама?! — вспыхивает Георгий. — Агрессия, видно, такая национальная черта у них...
— Гарик! — хрустит костяшками пальцев мать. — Какая еще национальная черта! Не говори об этом, прошу! У тебя отец грузин, мать русская, жена армянка, у сестры кавалер — кударец... Тебе грех про какие-то национальные черты говорить!.. Бандиты, они у всех народов бандиты. Время просто сейчас такое — бандитское...
Всклокоченный Сашка Иванченко в оружейной комнате копошится над патронными ящиками.
— Какая тут обстановка? — спрашивает Георгий.
— Обстановка военного психоза! Кончилась охрана объектов. Всех наших меняют внутренние войска и милиция. Взвод Невестина и все прочие скоро будут тут.
— Не понял, — вскидывает брови Чихория.
— Короче, — вполголоса говорит Иванченко. — Как я тебе и говорил, идем на Чечню.
После обеда, выгнув к плачущим тучам горбы мокрых спин, солдаты машут лопатами. Сквозь черные деревья виден поселок, где живут в основном ингуши. Чихория угадывает, что в поселке творится нечто страшное. Георгий хочет побывать там, но приказано рыть окопы и не вмешиваться.
Сквозь черные деревья видны люди. Их человек десять. Они быстро приближаются. Вскоре их уже можно различить. Это женщины и дети. Они почти бегут, иногда оглядываясь назад. Детвора держится за юбки матерей, чтоб не отстать. Чихория и Невестин замечают, что за первой группой идет другая, а дальше и третья.
К остолбеневшему Невестину подбегает женщина без возраста в черном платье с младенцем на руках, закутанным в синее грязное одеяльце. Она резко бросает куль со своим ребенком на грудь офицеру. Невестин невольно подхватывает на руки сверток и смотрит в перекошенное злобой лицо матери.
— Держи! — кричит женщина, брызгая слюной в окаменевшего от неожиданности офицера. — Вы, русские, этого хотели и вы это получили!
Посиневшие губы ее пляшут. Оскаленный рот сверкает золотыми фиксами. Она показывает нервной рукой на дымящийся поселок и кричит в лицо Невестину.
— Это не осетины убили моего сына! Это вы, гяуры, русские свиньи, его убили! Без вас бы этой резни не было! Без вас ни один осетин не вошел бы в дом ингуша! Вот теперь и держи подарок от ингушского народа!
Женщина снизу вверх тычет кулаком в посеревшие губы Невестина. Она не может его ударить: мешают куль с ребенком и расстояние до лица офицера — тот стоит на высоком бруствере и почти на голову возвышается над разъяренной матерью. Но тычки выводят Сергея из равновесия. Он поскальзывается на мокрой глине и падает на спину — в окоп. Чтобы не разбиться, инстинктивно разжимает руки и роняет сверток с малышом.
Вскрикивает женщина. Глухой стон прокатывается в толпе ее соплеменников. Бросаются солдаты на помощь. Невестин копошится в окопе, лихорадочно заворачивая в развернувшееся одеяльце не издавшего ни единого звука синего ребенка. Он не понимает, что ребенок мертв. Чихория это понимает. Он в оцепенении наблюдает всю эту сцену, не зная, что делать.
Остервеневшая мать кидается в траншею и вырывает из рук офицера свое мертвое дитя. Она прижимает его к груди и сползает спиной по стенке окопа вниз. Плечи ее вздрагивают от рыданий. Невестин поворачивает остекленевшие глаза к притихшим ингушам.
— Вы ее простите! — подходит к Чихория пожилая женщина. — Она с ума сошла от горя. Мужа убили, дом сожгли, а дитя в дыму задохнулось.
Георгий смотрит в слезящиеся глаза ингушки и спускается с бруствера ей навстречу.
— Я вижу, вы не русский, — голос у женщины начинает дрожать, она закидывает руку назад и выводит из-за спины девочку лет пяти, одетую только в легкое платьице. — Вы нас поймете... Нас там убивают. Наших мужей, детей, дочерей! — голос ее ломается, и из горла рвется сдавленный крик. — Спасите нас! Спасите детей наших! Они же ни в чем не виноваты!
Девочка, не выпуская из окаменевших кулачков длинную и просторную бабушкину юбку, дрожит и смотрит на Чихория совершенно сухими большими глазами. Георгий не может оторвать взгляда от этого повзрослевшего детского лица и начинает снимать с себя ватную куртку.
— Укройся! — говорит он ребенку, шарахнувшемуся к бабушкиной ноге.
И только после этого поднимаются над окопами бабий вой и плач.
— Давай, беги за Иванченко, за замполитом!.. Кого из начальства увидишь — всех сюда! — кричит солдату оглохший, придавленный чужой бедой Чихория.
Близится вечер.
— Братья и сестры! — хрипит в гудящую толпу ингушей замполит полка майор Савинов, как хрипел с утра на другой стороне военного городка в толпу осетин. — Мы уважаем ингушский народ! Мы вас не дадим в обиду! Вы все будете эвакуированы на наш полигон, под охрану воинов Российской армии! Никто вас там не тронет! Но вести полк в бой на ваш поселок мы не имеем права. Борьба с бандитами возложена на милицию и внутренние войска!..
Над головами сбившихся в кучу людей взлетает гул недовольства. Проклятия милиции и осетинам повисают в сыром воздухе.
— У армии другие задачи! Наш полк, как и другие армейские части, тоже получил приказ! — задыхается в крике высохший от забот Савинов. — Мы должны этот приказ выполнить и потому не сможем защищать ваш поселок от бандитов!.. Сейчас подъедут наши машины! Вы погрузитесь в кузова и поедете на полигон! Там будет крыша над головой, там вас и покормят из полевых кухонь! Это все, что мы можем для вас сделать!..
Взлохмаченный Иванченко, измученный совещаниями и подготовкой к маршу на Чечню, курит со своими офицерами в стороне. Пожилая ингушка с выбившейся из-под платка серой прядью волос подходит к ротному и цепляется за его руку. Пятилетняя внучка, укрытая бушлатом Чихория, по-прежнему держится за юбку бабушки.
— Товарищи офицеры! — всхлипывает ингушка. — Я знаю, ваше начальство может не разрешить вам это сделать, но умоляю — сходите в поселок и принесите нашим детям одежду и еду!
— Мы не сможем, мы не успеем, — бурчит Иванченко и вырывает свою руку.
— Офицер! Ты не русский, ты меня поймешь, — кидается к Чихория и прилипает к нему ингушка. — Мы достанем денег, мы после заплатим! — она сползает по телу Георгия и опускается на колени в замешанное ногами сырое тесто земли. — Спасите, кого сможете! Там раненые есть, дети, старые люди!
— Я русский, — отвечает Чихория. — Но я вас понимаю. Встаньте!
— Входите в любой ингушский дом, никто вас не осудит. В любой дом входите: там все соседи — русские и осетины — наших людей в подвалах прячут от бандюг и кударцев. Выведите ингушей, а то их всех поубивают! — захлебывается старуха.
Чихория поднимает женщину. Она качается от горя на ослабевших ногах.
— Не волнуйтесь. Сделаем что сможем.
До полуночи Чихория с солдатами, кланяясь пулям, бродят по чужим дворам, где одуревшие псы таскают в зубах кишки из развороченных человеческих тел. Взвод ищет по подвалам поселка укрывшихся ингушей и выводит их в полк. Из дымящихся, пропахших гарью домов взвод таскает одеяла, куртки и еду. Вой собак и свист свинца сопровождают Георгия и его подчиненных. Чужие слезы и стенания, чужие кровь и проклятия сопровождают солдат. Измученные спасательной работой, до тошноты наглядевшись трупов, только глухой ночью добираются они до казармы, где ошалелый от предвоенного психоза Иванченко готовит роту к маршу на Чечню — отрезать от нее куски кукурузных полей и бывшие казачьи станицы для создания Ингушской Республики.
Сергей ТЮТЮННИК
военный журналист, полковник, участник событий на Северном Кавказе