В МХТ сыграли премьеру мольеровского «Тартюфа»
ОЛЕГ ТАБАКОВ: ОТ КОРОЛЕЙ НЕ ЗАВИШУ
Напомним суть дела: по Мольеру лицемер Тартюф втирается в доверие к дворянину Оргону, проповедуя христианские добродетели, а между тем едва не лишает беднягу и чести, и состояния. Происки циничного проповедника пресекает сам король, раскусивший притворщика.
Мэтр в законе Олег Табаков при поддержке режиссера-подельницы Нины Чусовой и преступной группировки артистов подконтрольного театра сыграл в Тартюфе не столько религиозного ханжу, сколько замаскированного уголовника (при этом обаяшку). Может, хотел мхатовский худрук отвести от спектакля возможные нападки религиозных фанатиков (есть у нас уже и такие). Но, скорее всего, замыслил зрительский (то есть в хорошем смысле коммерческий) хит в духе небезызвестной комедии «№ 13», неизменно собирающей аншлаги. Записная озорница Чусова снизила жанр нравоучительной сатиры до уютной комедии. Что ж, дело неподсудное, Уголовным кодексом не карается. Но при всей забавности исполнения смысловые акценты «Тартюфа» сложились неутешительно. То есть неутешительно для общества, чьим зеркалом порою служит рампа.
Подозреваю, что, сыграв не вредного патера-ханжу, а лукавого каторжника, вы специально снабдили его своим природным обаянием, чтобы превратить сатирическую пьесу в юмористическую (ее публика переварит легче)?
— Думаю, в том, что вы говорите, есть резон. Слишком уж часто на моей памяти «Тартюфа» ставили как дидактическую историю с торчащим из нее огромным указательным пальцем. В нашей версии мольеровская мысль никуда, знаете ли, не делась, поскольку текста никто не переписывал. А вот чтобы поучая еще и развлекать, то есть сыграть написанное забавно и нескучно для зрителя, тут уж надо, наверное, хорошо владеть ремеслом.
Да, но резонер Клеант, шурин Оргона, превращен в этакого пародийного странствующего Элтона Джона с бирюзовыми чемоданами. А у Мольера-то он как-никак воплощает здравый смысл. По аналогии с нашим временем (которая напрашивается), это вроде как либерал или демократ...
— И что же? Почему такой персонаж не заслуживает комического прочтения? Такова сегодня их участь — резонеров этих самых.
Полагаете, такова участь демократически настроенной общественности: превратиться в карикатуру?
— Не думаю, что Нина Чусова имела это в виду. Но, боюсь, эти люди, да и все мы много сделали, чтобы примерно так их и воспринимали. Понимаете, ежели самые лучшие мечты и планы существуют лишь постольку, поскольку им не суждено сбыться, то это самый страшный способ их дискредитации.
То есть?
— Ну как? Говорим-говорим, а, что называется, ни хрена не делаем. Я отсылаю вас к пьесе Антона Павловича Чехова «Дядя Ваня» — там другой персонаж, которого я играю (вроде бы отрицательный), твердит: «Дело надо делать, господа». Может быть, сегодня, когда мне 69, я имею право произнести эти слова и от себя, поскольку пару недель назад стукнуло тридцать лет первой моей студии. Представьте: артист 39 лет от роду, почти в зените карьеры ни с того ни с сего начал заниматься такими «глупостями», как обучение детей лицедейскому ремеслу.
«Дело надо делать» — это понятно. Но расклад мхатовского спектакля таков: зло живуче, а добро выглядит хлипким и пародийным. Почему в финале ваш Тартюф не сидит в тюрьме (хотя был только что арестован), а появляется едва ли не в кардинальской мантии на свадьбе молодых героев ?
— Ну... вы же понимаете: Тартюф вечен. Хорошо, не будет он патером, так будет министром по делам несовершеннолетних. Или может, к примеру, сиротские приюты возглавить. Вы за наших доморощенных тартюфов не беспокойтесь, хлебное место для «социально близких» всегда найдется. (Помните, еще Сталин делил заключенных на две категории: политические считались социально далекими, а уголовники — социально близкими.)
Так вот я и говорю, что концовка оптимизма не внушает. Мне-то казалось, вы по натуре социальный оптимист...
— Знаете, социальный оптимизм хорош тогда, когда подкреплен, повторюсь, делом. Вот выпустим еще четыре достойных спектакля до конца сезона — это будет вполне оптимистично. И уж тем более оптимистично, если сможем увеличить заработную плату актерам где-то до сорока тысяч рублей в месяц, не обидев и технических работников.
А не было искушения изъять из мольеровского текста верноподданнические славословия в адрес мудрого короля, распознавшего в Тартюфе мошенника? Или накануне театральной реформы лучше не рисковать? (Иначе на сорок тысяч в месяц не рассчитывай.)
— Нет, я никоим образом не завишу от королей. Даже не в смысле я «лично». Думаю, вы понимаете, что я сижу между двух стульев. Часть моего, извините, седалища располагается на половине МХТ, то есть национального достояния (такого же, как Малый, Большой и прочие заповедники русской театральной культуры)...
...их-то государство будет опекать и сытно подкармливать...
— ...а другая половина — в театре на улице Чаплыгина. Этому моему детищу придется претерпеть все тяготы реформации. Я даже думаю: может, имеет смысл взять и акционировать этот подвал.
Хорошо бы. (Хотя у Райкина приватизация «Сатирикона» пока не клеится.) Но еще о «Тартюфе». Мольер этой пьесой специально рассчитывал подкузьмить религиозных ханжей. Не опасаетесь, что воинствующая часть верующих не воспримет мольеровской сатиры адекватно и, чего доброго, разнесет двери театра в щепки?
— Не опасаюсь. Я думаю, что чувств истинно верующих этот спектакль не оскорбит. Потому что вера — дело интимное и в радикальных действиях не нуждается. Хотя, конечно, как знать... мало ли глупостей делается в мире?
В «Тартюфе» разыграна драма предательства — обмана доверия. А вас по жизни предавали?
— Ну а кого не предавали? К примеру, я только-только был назначен директором «Современника», а один из артистов пришел на премьеру пьяным. Я хотел его уволить, так товарищи за него стеной встали!.. Что говорить: актеры — народ неверный, и обижаться на них не надо, это особенность профессии. Если шахтерам или работникам сталелитейного производства дают за вредность молоко, то артистов нужно в неограниченном количестве снабжать лаской и любовью. Словом, холить и лелеять, тогда они начинают проявлять свои наилучшие свойства.
Татьяна РАССКАЗОВА,
В материале использованы фотографии: Александра ДЖУСА