Смерть стучится в твой дом

Михаил перегнулся через кровать, взял с тумбочки пачку сигарет, откинулся на подушку, закурил. Пошарил рукой под кроватью, вытащил пивную банку, потряс, в банке ничего не осталось, стряхнул в нее пепел. Из ванны доносилось журчание воды. Михаил посмотрел в ту сторону, поморщился.

Ну и вот, — подумал он, — сейчас она выйдет и... Как бы ее проводить побыстрее... Черт... Работать надо... Сдавать рукопись... А я трачу время на... Чего я ее притащил?.. Надо было с ней где-нибудь на лавочке и разбежаться... Как фон-барон... Нет же!.. Потащил сюда... Теперь развлекай ее... Давай-давай, дебил...

Михаил встал с кровати, накинул халат, походил из угла в угол. Подошел к окну. Уже светало. Самое время поработать. Михаил любил писать утром. Голова свежая, пишется хорошо. Ничего тебя не тормозит. Поработаешь часика два-три, потом можно доспать... В другое время он практически и не писал... Как биочасы... Как утренняя эрекция — проснулся, а у тебя уже все в порядке...

Под фонарем пробежала кошка. За ней собака. Михаил потер лоб. Где-то он это уже видел... Ну... естественно... кто ж не видел, как собака бегает за кошкой... Но что-то в этом беге было особенное... что-то такое, от чего Михаилу сделалось не по себе...

Зазвонил телефон. Михаил вздрогнул.

 — Зверев у аппарата... Да... Да, Костя... привет... — Звонил Константин Лемешев, старый приятель, еще по армии. Костя был финансовым прохиндеем, а заодно его литературным агентом. Без него бы Михаил ни с одним издательством толком договориться не смог. В свое время он сам предложил Косте помочь ему пристроить свою книжку. Костя решил попробовать себя в новой области. И получилось. С тех пор так и пошло. Костя не просто пристраивал книги Зверева, с его участием они стали ходовым товаром... А кто бы мог подумать десять лет назад, что в России ужасы будут так же популярны, как детективы и женские романы?.. Никто. Сколько Михаил накрутил по издательствам, сколько попортил себе крови... И везде одно и то же — Знаете ли, нам лично очень понравилось, но... читателю это не нужно... И ни под один наш проект это, к сожалению, не подходит... У нас издательство со своим лицом, от нас читатель ждет определенной продукции... А ваш роман точно не окупится... А мы не благотворительная организация... Это в советское время можно было печатать то, что никому не нужно... И возразить невозможно... А Костя сумел... Сумел пробиться через их железобетонные лбы. И теперь жанр ужасов в России занял положенное место, как и в других цивилизованных странах. А Михаил оказался его флагманом и даже в каком-то смысле патриархом. У него даже появились подражатели и последователи...

Костя звонил из клуба. Знал, что Михаил не спит...

 — Нет, сейчас не могу... Да... работаю... Да... Звони позже... Успею... Осталось страниц десять, максимум пятнадцать... Понимаю... Не бойся... сдам...

Повесил трубку. Сел на подоконник. Он врал. Последние месяца два не катило... Обычно Михаил писал быстро и легко, никаких проблем в этом смысле не было... Сел за компьютер, и поехало. Выдавал в день от трех до десяти страниц. Нормальная скорость. За месяц-два получалась книга. В год Михаил делал обычно три-четыре. А издавал две. Меньше невыгодно, больше — рискованно, можно перекормить читателя. Две книги в год — оптимально. Лет пять он работал практически без сбоев. Но последние два месяца что-то не складывалось. Михаил садился с утра за компьютер и долго сидел, уставясь в монитор. Вроде и знал, что писать... Сюжет был... Герой был... Оригинальные монстры... И все ходы он уже придумал... Оставалось только все это записать... Делов-то — сел и записал... Он столько лет это делает... Непонятно, что мешало?.. Слова не складывались в предложения... Вместо книги выходил какой-то лепет, будто его писал не опытный писатель со стажем, а начинающий придурок... Тем не менее каждое утро он включал компьютер, надеясь, что непрерывность процесса восстановит утраченные функции...

Неделю назад он не выдержал и запил... Сначала от отчаяния, а потом убедил себя, что это ему нужно, чтобы переключиться... Это не только не помогло, но, наоборот, усилило депрессивное состояние... Нужно завязывать...

Михаил набрал номер.

 — Кость, это я... Слушай, ты мне минут через пятнадцать перезвони и скажи, что я срочно тебе нужен... Понял?.. Ну, давай... Жду...

Костя лишнего никогда не спрашивал. Надо, значит, надо...

Из ванной в коротком халатике вышла Марина. На голове — полотенце с Микки-Маусом. Любимое полотенце Михаила. Зверев поморщился — придется стирать.

Он познакомился с Мариной сегодня, вернее уже вчера, в клубе. Он уже был сильно поддатый, когда заметил за столиком симпатичную блондинку с пышной грудью. В носу у нее была железная дребедень — пирсинг. Это и решило дело. Надо же, такая, казалось бы, ерунда, а так действует на подсознательное.

Блондинка тянула через трубочку коктейль в компании еще двух дур, которых, впрочем, Мишка не запомнил, все его внимание было приковано к железному носу. Он протолкался через танцпол, подошел к столику, поклонился легко и сказал специально по-хамски:

 — Эй, ты, с дырявым носом, потанцуем? — и потянул девушку за руку.

Девушка фыркнула, смерила его презрительным и в то же время оценивающим взглядом.

Попалась, —  понял Зверев. В бабах он, слава Богу, разбирался.

Девушка перекатила жвачку из-под одной щеки под другую.

 — Ну, пшли. — Она повесила на плечо маленький лакированный рюкзак. Юбка у нее была такая короткая, что в сочетании с дырявым носом смотрелась очень эффектно.

Сначала они танцевали быстрый танец. Девушка танцевала, как теперь модно, а Мишка, как в семидесятые — восьмидесятые. Потом танцевали медленный. Он прижал ее к себе и нашептывал ей в ухо что-то, чего теперь ни в жизнь бы не вспомнил. Да никому это и не надо. Потом они что-то пили, потом опять плясали. Потом Мишка обнаружил себя на заднем сиденье какой-то машины, где он обжимал эту самую девушку и называл ее Мариночка. Оказалось, они ехали к Звереву домой. В короткий момент просветления Мишка понял, что зря везет чиксу к себе, но тут же плюнул — не выкидывать же ее на полпути?..

Зазвенел телефон. Он нажал на громкую связь. — Зверев у аппарата!

 — Михаил, — послышалось из динамика, — это Костян! Ты срочно мне нужен! — Костя немного помолчал. — Немедленно выезжай на разборку!

 — Дерьмо вопрос, братан! — ответил Миша. — Выезжаю! — Ему стало смешно. Ну надо же, придумал Костик, на разборку!..

Минуту они лежали неподвижно. А потом он спросил:

 — Ты когда-нибудь свою гайку из носа выкручиваешь?

 — Чего?..

 — Не обижайся… Мне надо знать все про свою невесту...

Марина посмотрела на него вопросительно:

 — Гы-гы... Ты чо, больной?.. Все сдохнут — Маринка себе ботана нашла!..

Михаил сделал вид, что обиделся, и насупил брови. Он и правда немного обиделся. Когда тебе под сорок, неприятно слушать такое от сопливых дурочек.

Зверев потрогал голову. На голове намечалась лысина. Он вздохнул.

 — Значит, я не гожусь в женихи по ботаническим причинам?

 — Ты чо надулся?.. Ну ты сам прикинь, вышла я за тебя, а ты мне... ммм... пойдем в кино этого смотреть... как его… Артемия Флярковского... ммм... И я там должна буду смотреть, как чувак два часа подряд собаку гладит в луже... Прикинь?! — Марина засмеялась.

 — А с чего ты взяла, что я ботан?

 — Я ботанов сразу просекаю. У тебя внешность ботаническая и прикид.

 — А чего не так-то? — удивился Михаил.

 — Ну, это... не знаю чего, но, конкретно, ты ботаник... Это сразу видно.

Михаил задумался, надо бы проанализировать.

 — Значит, не выйдешь за меня?

 — Ты серьезно, что ли?.. — Марина покрутила ухо.

 — Ты в любовь с первого взгляда веришь?.. Ты мне сразу понравилась. Я тебя как увидел — полюбил, как Пушкин... Мне цыганка нагадала, что у меня жена будет с железным носом...

 — Дурак! Это пирсинг называется, понял? Я себе еще вот сюда повешу, — она потыкала пальцем в сосок, — и на язык хочу...

 — Пойдешь за меня?

 — Ну, я фигею!.. — Марина ухмыльнулась в потолок. — Ну, я не знаю... А ты чего по жизни делаешь?..

 — Я-то... Книжки пишу...

 — Ну! Я ж говорила — чистый ботан! А я думаю, чего у тебя тут книжный магазин на полках! — Она нагнула голову и прочитала на корешке книги: — Др... др... дра... й... зер... Хм... Драйзер какой-то... Еврей?.. Это не твоя случайно фамилия? — Марина прищурилась и посмотрела на Мишин нос.

 — Не моя. — Он помотал головой.

 — А твоя как?

 — Зверев.

 — А... Нормальная фамилия... А у меня подруга одна, у нее Мартышкина фамилия. Понял? Ее один раз сняли для журнала и написали — фотомодель Мартышкина. Сдохнешь! Я ей говорю, что ж ты, дура, кликуху себе не придумала, типа Мадонна. А она говорит — мне-е-е никто-о-о не сказа-а-а-ал!

 — Познакомь меня с ней?

 — Ничего себе! Ты ж на мне жениться собирался!

 — Ты же отказала? А мне пора жениться.

 — Тебе на пенсию пора, а не жениться! Гад! Трахает меня в библиотеке, а сам уже на другую точит! Все вы такие!

Вот так всегда, — подумал Зверев, — всякий раз одинаково заканчивается компостированием мозгов.

Он посмотрел на часы.

 — Все! Мне пора на разборку. Одеваемся.

 — У писателей тоже разборки бывают?

 — Как у всех нормальных людей в этой стране.

 — А что, если не секрет, за разборка?

Короче... — Зверев на секунду задумался, — два писателя написали вместе книгу... А бабки оформили на одного. И тот, короче, бабки скрысятничал. Купил себе тачку, все такое, типа все путем у него... А первый писатель — в заднице. Ну, вот он собрал братков из одной литературной группировки, ну и это... едем, короче, мочить козла... Если он, сука, бабки не вернет... натянем ему на ж… глаз...

 — Ого! Никогда бы не подумала, что у писателей жизнь такая! Подари мне книгу свою.

 — Зачем тебе?

 — На память. Буду этим... подругам показывать. Круто! С писателем трахнулась!..

Михаил снял с полки последний свой роман «Злое сердце». На обложке сине-зеленый вампир в плаще впивался окровавленными клыками в шею спящей красавицы в коротенькой комбинации.

 — Чего тебе написать? — Он не любил подписывать книги, обычно или писал то, что попросят, или «С наилучшими пожеланиями». Но сейчас так писать не хотелось.

 — Ммм... Напиши... Ммм... Ну... я не знаю... Напиши... Ммм... Марине... и чего-нибудь, типа, еще...

 — Понял. — Зверев подумал написать «Невесте от Жениха», но решил — не стоит. И написал:

Марине от профессора ботаники Михаила Зверева.

Протянул книгу девушке.

 — Прикольная обложка! Мистика?

 — Это про любовь.

 — Надо попробовать почитать. Все-таки жених написал. — Она захохотала. Раскрыла книгу, прочитала надпись и захохотала еще громче.

Михаил сел за компьютер. Последний роман ужасов, который он писал-писал, писал-писал и вдруг споткнулся на ровном месте, назывался «Смерть стучится в твой дом». Сначала он хотел назвать его просто «Смерть стучится», это, по его мнению, было название, которое он определял термином «динамическое». Но потом подумал, что динамическое название годится для более «умных» книг, чем та, которую он пишет, и немного прибавил слов. Название стало такое: «Смерть стучится в дом». Потом Костя попросил его вставить в название «твой», чтобы читателю было сразу понятно, в чей именно дом она стучится, чтобы у читателя возникало подспудное желание узнать, почему это смерть стучится именно к нему в дом, чем он, читатель, лучше или хуже других, что заслужил такую честь. Миша высоко оценил замечание Кости.

Костя объяснил ему простую вещь — когда человек смотрит на обложку и, больше того, — читает ее название, нужно, чтобы у него складывалось такое мнение, что эта книга объяснит ему, что он в чем-то лучше других. Пусть несчастнее, беднее, безобразнее, пусть чмошник, пусть лох или гад, но чем-то лучше. Поэтому у людей и сложилось такое дурацкое мнение, будто чтение поднимает, так сказать, над суетой. А на то, что приподнимает дух, денег не жалко. Поэтому, — говорил Костя, — несмотря на тенденции, я считаю писательство перспективным бизнесом.

Чтобы восстановить ход событий, Миша почитал последнюю страницу:

«… До вершины горы опытные альпинисты добрались без особого труда, но зато их менее опытные коллеги были совершенно измотаны.

Максим Спутников полусидел, полулежал, облокотившись на рюкзак. Его левая нога была подогнута под себя, а правая, без ботинка, вытянулась вперед к костру. Максим шевелил покрасневшими пальцами и слушал беседу. У него закатывались глаза, и он клевал носом.

Как бы он, — подумал Петр, — не провалился со сна в ущелье.

Петр знал, почему Максим не идет в палатку. Он и в горы-то пошел только для того, чтобы поближе познакомиться с Катей Гореловой, которая была гораздо более опытным альпинистом.

Катя сидела у костра совершенно бодрая, как будто позади не было трехдневного перехода повышенной трудности. Она весело болтала и ругалась, что никто не догадался взять гитару. А было бы совершенно замечательно сидеть у костра на самой вершине и петь под гитару песни Визбора.

По другую руку от Кати сидел и точил швейцарским армейским ножом прутик, чтобы пожарить Гореловой на нем консервированную сосиску, Рубен Геборян. Рука Геборяна с ножом ходила взад и вперед по прутику, и было видно, как под рубашкой играют его мускулы. Геборян так же, как и Максим, положил на Катю глаз и ревновал ее ко всем.

А Максим ревновал Катю к Геборяну и теперь сидел и кемарил, а в палатку не шел.

Ну и что, что он дремлет, думал, засыпая, Спутников, зато, если она вскрикнет: «Максим, на помощь!», тогда он вскочит и столкнет обидчика с горы к чертовой бабушке! Ну и что, что Геборян его на голову выше… Зато он, Максим, его умнее и в десять раз больше знает… и может поделиться… ммм… как митохондрия… ммм… и если залезет на табуретку, то и совсем… никаких преимуществ не оставит… Геборяну… а если к табуретке приделать колесики и ходить с длинными лыжными палками, то это будет оригинально… или даже без колесиков и палок… а просто с лыжными креплениями… и ходить на табуретках наперегонки… человек сто-сто пятьдесят… марафон на табуретках… спартак-чемпион… а чтобы не отбить задницы и коленки… привязывать к ним маленькие подушки… и еще каски…

 — Смотрите, — сказал Альберт Кутаков, радист. — Наш-то Макс уснул! Как бы не провалился в ущелье.

 — Ачкы ураныл, как мартышк, — сказал, перестав стругать, Геборян. — Надо абратна надэть, чтобы свои сны мог видэл харашо…

 — У тебя, Рубик, шутки первобытнообщинные! — сказала Катя.

 — Я вэс такой — пэрвабытный! Нэ испорченный разными штуками… — Он вытащил из банки сосиску, наткнул на прутик и стал поворачивать над костром. Сосиска зашипела, надулась и покраснела. Геборян перестал вертеть и покосился на Катю.

Катя, почувствовав, что за этим последует очередная плоская шутка, быстро сказала:

 — Кто про сосиску пошутит, тот дурак!

 — Зачэм говорить, кагда можна паказать краснорэчиво, — сказал Геборян. Он поднял сосиску на уровне Катиных глаз: — Вазмы, на, княгыня…

На этом написанное заканчивалось. Он поднялся из-за стола. Прошел в ванну. Уставился в зеркало и поморщился. С той стороны стекла на него смотрел небритый человек, недовольный всем. Лицо цвета какого-то нездорового... Белки желтые... Под глазами мешки... На груди два засоса...

Он достал помазок, развел пену, намазал на щеки, взял опасную бритву. Миша всегда брился только опасной бритвой. Считал это одним из обязательных мужских атрибутов. У настоящего мужчины должны быть определенные вещи, его характеризующие. Как-то: курительная трубка (не обязательно ее все время курить), кожаные джинсы с ковбойскими сапогами (Миша надевал их, когда ходил на культурные тусовки), мощный мотоцикл (у него был, но катался он редко) и опасная бритва (бритвой он пользовался активно). Вся эта атрибутика помогала Звереву создавать имидж.

Миша поднял голову, приставил бритву к кадыку.

А вот возьму сейчас и ка-а-ак полосну по горлу себя!.. И все... И отмучился... И ничего больше уже не нужно...

Он отвел бритву от горла и прислонил к щеке. Стал бриться...

 Закончил брить щеки. На подбородке осталась узкая полоска волос. Он провел по ней пальцем. Занес бритву и... ему показалось, что с той стороны стекла на него смотрит... Боря Капустин!.. Друг детства, пропавший в подвале их дома, когда им было по двенадцать лет. Только смотрел на него не двенадцатилетний мальчик, а такой же, как он, сорокалетний мужик. Но Миша точно знал, что это Капустин.

Зверев похолодел, рука дрогнула, и он едва не порезался.

Допился...

Уже несколько лет он не вспоминал Борьку. Уже несколько лет этот кошмар не преследовал его... А раньше... Каждую ночь Мишке снилось... снилось, как он бежит по подвалу, а за ним ЧТО-ТО гонится... ЧТО-ТО пытается схватить его и съесть... И, как это бывает во сне, ноги вдруг становятся ватными... ужас наваливается... ЧТО-ТО накрывает его и всасывает... Миша просыпался с бешено колотящимся сердцем и долго не мог успокоиться. Включал свет. Темнота пугала... Долго не мог заснуть, а когда засыпал — все повторялось... Потом он написал книгу про Борьку Капустина и этим излечился...

Ему не кажется! С той стороны стекла точно был Капустин! И Мишка повторял его движения! Капустин проводил бритвой по щеке, и Миша делал точно так же. Капустин скреб шею снизу вверх, и Миша скреб так же! Капустин ухмыльнулся, и Миша ухмыльнулся, хотя ему было не до смеха. Капустин поиграл бритвой перед носом и вдруг резким движением полоснул себя по щеке. Потекла кровь. Миша вскрикнул от боли, выронил бритву, схватился за щеку... посмотрел на ладонь в крови... Поднял глаза... Из-за зеркала, протягивая вперед окровавленную ладонь, на него смотрел Капустин. Капустин макнул палец в кровь. И Миша против своей воли макнул палец в кровь. Капустин поднес палец к зеркалу. И Миша поднес свой. Капустин что-то начал писать по стеклу... И Миша писал следом... Ощущение было страшное, будто он упирается пальцем не в холодное стекло, а в подушечку пальца Капустина. Миша попытался отдернуть руку, но не смог. Палец продолжал выписывать по стеклу какие-то каракули... Перед глазами поплыли разноцветные круги... потом стало темно и холодно... Потом — резкая боль...

Он открыл глаза... Его голова лежала на сливном бачке. В бачке шумела вода... Он пощупал лоб и дернулся... Ого-го — какая шишка!.. С такой шишкой на тусовку не поедешь!.. Что это с ним случилось?.. Может быть, инфаркт?.. Раньше у него никогда сердце не болело, и Зверев не знал, как это происходит...

Он потряс головой, поднялся на ноги, посмотрел в зеркало и застыл. Через все стекло кровью было написано: