Имя Александра Николаевича Яковлева, за которым скрывался тогда совершенно неизвестный человек, врезалось в память мне и, полагаю, многим другим с публикации в начале 70-х в «Литературной газете» его статьи «Против антиисторизма». Ее дерзость, а можно сказать, и революционность (она же контрреволюционность) сегодня понятны, пожалуй, только тем, кто еще может мысленно вернуться в те замороженно-замшелые годы, когда практически любая публикация несла на лбу клеймо цензора. Секрет появления этой статьи и уже потому ее неординарность во многом объяснялись тем, что ее автором и был человек, в служебные обязанности которого входило быть идеологическим цензором, - тогдашний фактический глава отдела пропаганды всесильного ЦК.
Подлинная же ее значимость (хотел было сказать: для того времени, а подумал, что и для нынешнего) в том, что она была статьей-поступком. И не только потому, что автор, презрев неписаные аппаратные правила, вмешался в острую общественно-политическую полемику между «Новым миром» Твардовского и тогдашними «Октябрем» и «Молодой гвардией», не для того, чтобы «по-партийному» пожурить и изречь последнее слово инстанции, а чтобы страстно высказать свое мнение, отхлестав тогдашних «русопятов» и антисемитов.
Главная же крамола - вместо того чтобы «ориентировать» читателя, сообщая ему о сегодняшнем направлении ветра в партийных коридорах, Яковлев обращался к нему со своими доводами как к собеседнику и, стало быть, партнеру, предполагая наличие у него своего разума и, страшно вымолвить, собственного мнения. Такая «политическая незрелость» могла даже в условиях отсутствия чего-то похожего на общественное мнение привести, не дай бог, к его зарождению.
И еще одна особенность яковлевской статьи делала ее подрывной, можно даже сказать, антисоветской: чистый, точный, выразительный - одним словом, подлинный русский язык. Образец вольного русского слова, пусть и стреноженного ритуальными ссылками на марксистских классиков, вызывал в памяти публицистику - Герцена. Понятно, что в заасфальтированном мире советского канцелярита написанная таким языком статья, выдававшая, по формулировке Синявского, очевидные «стилистические разногласия» автора с советской властью, могла быть ею прочитана только как заявление об отставке. Которая и последовала.
Осознав, кого она пригрела на своей партийной груди, «Софья Власьевна» отправила аппаратного диссидента в 10-летнюю ссылку в канадские послы, не ведая, что тем самым сберегает для главного дела его жизни - «бархатной революции» перестройки. Именно в Канаде в 1983 году состоялась встреча Яковлева с Горбачевым, из которой родился политический союз и проект демократической реформации страны и системы. Хотя назвать их общее желание обеспечить, по словам Яковлева, «поворот тысячелетней истории России от самодержавия к свободе» политическим проектом, особенно на его начальной стадии, было бы преувеличением.
Сам Александр Николаевич определял то, что их объединило с Горбачевым, скорее как сумму намерений, список того, с чем необходимо было расстаться - невыкорчеванным и стремившимся к реваншу сталинизмом, политическими репрессиями, холодной войной, - чем как программу конкретных действий. И тем не менее до тех пор пока этот союз существовал и действовал, несмотря на колебания и импровизации, тактические зигзаги и внутренние противоречия, перестройка не сбивалась с главного курса - на демократизацию общества и освобождение человека.
Выступая в марте этого года на ассамблее форума мировой политики в Турине, посвященного юбилею перестройки, Александр Николаевич, сам первый критик непоследовательности и незавершенности начатых 20 лет назад преобразований, однозначен в оценке их главных итогов: «Только перестройке, которую возглавил Горбачев, удалось переломить хребет мощнейшему монстру ХХ века - тоталитарному строю...».
Самому Яковлеву в осуществлении этой программы исторических преобразований, спресованной в короткие шесть лет, выпало сыграть не одну, а несколько ролей, все ключевые. Бывший главный партийный пропагандист стал идеологическим стратегом демонтажа большевистского режима. Фронтовик, воевавший в морской пехоте, возглавил войсковую разведку перестройки, взяв на себя тяжелейшую и рискованную миссию по проделыванию проходов в проволочных заграждениях и завалах прошлого, оставленных сталинизмом. Катынь, пакт Молотова - Риббентропа, оккупация Прибалтики, возвращение чести и доброго имени десяткам тысяч жертв ГУЛАГа и сталинских репрессий - именно Яковлев часто в одиночку, включая и то, что он сделал уже после перестройки в своем фонде «Демократия», нес в эти годы на своих плечах крест политического и морального покаяния за преступления ленинско-сталинского режима и его наследников.
И, конечно, никто так эффективно, самоотверженно и, когда требовалось, так лукаво, как он, не наставлял, не воспитывал и не защищал ростки гласности и свободы слова в отученной от свободы и от живого слова стране, справедливо видя именно в них единственную реальную, часто последнюю страховку от реванша номенклатуры и возрождения рабской психологии. Под прикрытием этого низвергнутого партийного архангела, ставшего членом политбюро, молодая пресса гласности, сначала пригибаясь, а потом выпрямившись во весь рост, двинулась вперед, обеспечив на несколько «серебряных лет перестройки», как их называл Александр Николаевич, этому политическому проекту мощную общественную поддержку и защитив его, подобно живому кольцу августа 1991 года, от атаки консерваторов.
Наверное, закономерно, что именно Яковлева в роли то ли секунданта, то ли беспристрастного нотариуса Горбачев и Ельцин пригласили в Ореховую гостиную в Кремль 23 декабря 1991 года, решив, что в его присутствии должна произойти передача из одних рук в другие не только «сталинского архива», но и политического завещания перестройки. Выступая в роли хранителя надежд и обещаний перестройки, верный своему девизу «Не надо вранья!», Яковлев еще вчера ставил безжалостные оценки тем, кто, отодвинув его и его единомышленников в сторону, взял на себя управление страной: «Нам, реформаторам первой волны, и в голову не приходило, что результатом так называемых радикальных реформ станут чеченская война, коррупция, всеобщее воровство».
Формулируя свое политическое завещание, отец-командир нашей гласности предостерегал: «Без свободы слова, без оппозиции, без массовой инициативы в экономике, без гражданского общества мы еще больше усилим примат государства над человеком, то есть вернемся к тупиковому варианту развития». Теперь, когда его голос умолк, только от нас зависит, сбудется ли его горькое пророчество.
Памяти Александра Яковлева
Ушел из жизни Александр Николаевич Яковлев - человек, с которого в нашей стране началась свобода слова и свободная журналистика. Не зря последнюю свою книгу он назвал «Свобода - моя религия». В прошлом фронтовик и журналист, Александр Николаевич два последних десятилетия отстаивал принципы демократических средств массовой информации. Особое мужество Яковлев проявил в годы перестройки, когда страна оказалась на исторической развилке.
Многие их тех, кто возглавлял крупнейшие российские СМИ, прислушивались к мнению Александра Николаевича, считали своим долгом советоваться с ним.
Книги документов, изданные Международным фондом «Демократия» под руководством академика Яковлева заново открыли историю страны и будут еще много десятилетий востребованы всеми, кто хотел бы узнать правду о Родине. Смерть Александра Николаевича Яковлева - огромная потеря для всей российской журналистики.
Александр Николаевич Яковлев останется в истории и в нашей памяти.
Д. Бирюков, В. Богданов, В. Бородин, В. Бородулин, С. Васильев, А. Венедиктов, А. Волин, И. Голембиовский, В. Григорьев, П. Гусев, М. Гусман, А. Джазоян, О. Добродеев, Я. Засурский, Н. Зятьков, В. Игнатенко, А. Кабаков, А И. Колесников, М. Комиссар, О. Кузин, В. Лошак, А. Лысенко, А. Любимов, С. Миронюк, Д. Муратов, Л. Парфенов, Т. Паухова, В. Познер, А. Потапов, Б. Резник, А. Роднянский, Ю. Рост, М. Сеславинский, Н. Сванидзе, А. Симонов, В. Сунгоркин, Л. Телень, М. Федотов, В. Фронин, Р. Шакиров, Л. Щербина, К. Эрнст, В. Юмашев, В. Яков, В. Яковлев