Последние часы Андрея Сахарова
Им было очень комфортно вместе. Он все время держал ее за руку или старался к ней прикоснуться
13 декабря 1989 года вечером, уютно устроившись рядом с женой, Андрей Дмитриевич переводил Елене Георгиевне английский детектив. Увидеть Андрея Дмитриевича, читающего художественную литературу, было практически нонсенсом. И тем не менее…
Наступающую ночь он посвятил эпилогу к книге «Воспоминания» и предисловию к повести «Горький, Москва, далее везде» и утром положил на стол Елены Георгиевны готовую рукопись, последними словами в которой были: «Жизнь продолжается. Мы вместе». «Мы вместе», не с народом, не со страной, а с женой. С самым близким и родным человеком. Им было очень комфортно вместе. Он все время держал ее за руку или старался к ней прикоснуться. Ему постоянно была нужна ее сила, воля, ее огромная, бьющая через край энергия. Она была для него шофером, уборщицей, прачкой, машинисткой, редактором, секретарем и очень неплохой кухаркой. Но главное — она была его любимой женщиной, его другом, его соратником! Это были такие отношения, о которых другим приходится только мечтать. Они были двумя половинками одного яблока. Людьми, существование которых друг без друга равносильно прозябанию и духовной смерти.
ПОСЛЕДНЕЕ ИНТЕРВЬЮ
Утром 14 декабря он написал текст на тему «О внесении изменений в Уголовный кодекс СССР» для выступления на II съезде, потом работал с другими рукописями, и утро прошло без каких-либо примечательных событий.
Днем работал на заседании межрегиональной депутатской группы, а вечером, как и планировал накануне, поехал на интервью в гостиницу «Москва», в номер к казахскому писателю Олжасу Сулейменову, в котором его ждала съемочная группа.
В то время по заказу Министерства обороны снимался фильм «Полигон», запечатлевший испытания атомного оружия на Семипалатинском полигоне. На всех материалах стоял гриф «Совершенно секретно». В широком прокате фильм, вероятно, так и не был показан. Раскрывая эту тему, никоим образом, наверное, нельзя было не представить мнение о произошедшем отца водородной бомбы.
Завершая свое последнее интервью, Сахаров сказал: «Я думаю, что XX век — это действительно век науки. Во всех областях произошли колоссальные прорывы, имевшие огромные последствия в жизни человеческого общества. Но благодаря тому, что это произошло в очень критический период человеческой истории, последствия эти были неоднозначны. Две главные опасности, угрожающие жизни на Земле, — всеобщее уничтожение в ходе термоядерной войны и уничтожение от экологических последствий — тесно связаны с прогрессом науки и техники. Но я считаю, что в целом прогресс есть движение, необходимое в жизни человечества... человечество вне прогресса существовать не может. Это его форма существования. Я надеюсь, что этот критический период человеческой истории будет преодолен человечеством. Это некий экзамен, который человечество держит. Экзамен на способность выжить».
ПОСЛЕДНИЙ ВЕЧЕР
Журналист Владимир Рерих после интервью привез Сахарова на машине к дому на улице Чкалова. Было тепло, падал мягкий, совсем новогодний снег. Рериху хотелось сказать на прощание что-то значительное, проникновенное, но у него на языке вертелась какая-то выспренняя чепуха, и он как заведенный бормотал только слова благодарности. Сахаров улыбнулся, протянул руку. Его глаза без очков утратили всегдашнее выражение предельной сосредоточенности и едва заметной настороженности. Он повернулся и пошел к подъезду… Высокий, немного сутулый, но до неузнаваемости моложавый в своей куртке и пушистой меховой шапке…
На улице Чкалова в доме номер восемь Сахаров и Боннер занимали две квартиры. Верхняя принадлежала матери Елены Георгиевны. А вторую, ниже этажом, Андрей Дмитриевич получил от Горбачева после возвращения из горьковской ссылки.
Он вошел в нижнюю квартиру, то есть к себе, переоделся в джинсы и клетчатую рубашку, вымыл руки. Потом поднялся наверх. Елена Георгиевна пригласила его и Ефрема Янкелевича, мужа ее старшей дочери, недавно приехавшего из Америки, к столу. Они пообедали, и Андрей Дмитриевич собрался спуститься вниз. Ефрем остановил его вопросом о качестве подарка, привезенного им для Сахарова. Это была небольшая электропила известной фирмы. Подарок был привезен не просто так, а по просьбе Андрея Дмитриевича. Ученый в то время загорелся идеей самостоятельно установить в стенной нише деревянные стеллажи.
«Что-то я очень сегодня устал, Люсенька (Елену Георгиевну так с детства называли близкие), — через несколько минут сказал Сахаров. — Пойду посплю. Разбуди меня часа через два, и мы снова будем работать». Ефрем, продолжая беседовать с Андреем Дмитриевичем, вышел на лестничную площадку, и Сахаров, уже спустившись на две-три ступеньки вниз, вдруг не в тему сказал: «Ты знаешь, Ремка… Меня заверили, что если вращать головой, то можно избежать инсульта…» И он странно повернул голову больше чем на 90 градусов с каким-то чудным наклоном вниз и стал похож на большую птицу. Сахаров поворачивал голову направо и налево, как бы прося оценить его удивительное умение…
В квартире наступил «тихий час». Только Елена Георгиевна шумела водой: мыла посуду. Ефрем (Рем) тоже задремал и проснулся оттого, что в открытую дверь их квартиры вбежал сосед и сказал загадочную фразу: «Она там кричит» и снова побежал вниз. Спросонья Рем не понял, в чем дело, но побежал вслед за ним, и, ворвавшись в нижнюю квартиру, они увидели лежащих на полу Андрея Дмитриевича и Елену Георгиевну. Они лежали в темном коридорчике, в глубине у тупичка, где Андрей Дмитриевич строил полки. Она билась головой о его грудь и кричала: «Ты меня обманул! Ты же обещал мне еще три года!» Дело в том, что Сахаров почему-то был уверен в том, что умрет в 72 года, как и его отец. Его ожидания не оправдались…
ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ
Потом приехал начальник 70-го отделения милиции, приехали две машины «Скорой помощи», две реанимационные, и все завертелось…
Страшная весть распространилась с невероятной скоростью. Буквально через несколько часов Москва знала, что умер академик Сахаров. Начались звонки, выражения соболезнований. Похороны Андрея Дмитриевича превратились в манифестацию, на которую пришли сотни тысяч людей.
