Специалисты объясняют российский беби-бум последних лет разными причинами. У нашего автора есть своя версия
Мамам-XXI посвящается
Однажды мы были вообще молодые с Воробьевым. Познакомились на фестивале «Красная горка». Он там администрировал, а я писала статью. Статья вышла такая, что Воробьев на следующий день приперся чуть ли не ночью ругаться ко мне домой. У меня температура 38, горло, кашель. А он орет, невзирая, и рвет на себе волосы, что конец его карьере. Вышла практически драка. И мы стали жить вместе.
Приходили друзья и знакомые, которых сразу стало в два раза больше. Стыдили, что неприлично смотреть на нас, ошалелых, похудевших и облезлых мартовских котов, ни хрена даже не красивых уже. Одни глаза — и то запали и сверкают нехорошим блеском. Укоряли и через три месяца, и через полгода, грозили, что добром это не кончится, а кончится увольнением кого-нибудь с работы, долговой ямой, помешательством или подрывом здоровья. Кончилось беременностью.
Врач, которая хорошо знала мою физическую оболочку с детства, спокойно предупредила: забеременеешь — не выносишь, выносишь — не родишь, родишь — не выкормишь, лучше пиши рассказы.
Анализы на пятом месяце подтвердили: превышение уровня чего-то генетического в два раза. От плода посоветовали избавиться. Направление на УЗИ дали, как бы исполняя формальность перед неизбежным.
На УЗИ в диагностическом добрая тетя-врач возила по животу датчиком и восторженно описывала студентам-практикантам картинку на мониторе: «Одна головка… вторая головка… третья ручка… вот такое чудо у этой мамочки». Под галдеж студентов я потеряла сознание. А когда привели в чувство, набралась решимости спросить: «Чем… они…срослись?»
Тетя, помолчав, сказала нежно: «Дурочка. Это двойня. И у каждого даже своя «комнатка». Оттого и анализы твои того…»
Живот рос стремительно, я меняла наряды, купила в БУМе самую дорогую летнюю шляпку, плетеные босоножки. Никогда, как с этим животом, не чувствовала я себя такой умопомрачительной. Много гуляли, ходили в кино, целовались в сквере. Была страшная летняя жара 1999 года, временами ливни, но мы наматывали с десяток и больше километров, до трех ночи.
Маленькие начали ощущаться сразу в разных боках, в своих «комнатках». Еле слышое трепетание, как крылья большой бабочки... Это в конце они вели себя как два баскетбольных мяча с ручками и ножками, посланных сильным игроком. Я охала, но радовалась таким крепеньким и подвижным детям. Очень их хвалила, когда они там кувыркались в своих комнатках, бесились и баловались, ловила пяточки и гладила головки.
Впервые в жизни я обязана была любить себя всерьез. Это означало: не курить, гулять на свежем воздухе, есть творог, курагу, куриные грудки, делать зарядку, лечить зубы, принимать витамины, выглядеть на все сто, радоваться жизни и философски относиться к житейским неурядицам.
Маленькие требовали в основном пива, таранки и пшенной каши на молоке со сливочным маслом — в промышленных количествах. В пиве я, смущаясь, их ограничивала. Таранку есть не велели врачи — с таким-то пузом отеков, мол, не миновать. Но отеков не было. Не было токсикоза и беременной депрессии. Одна эйфория и неистощимая благодарность всему и всем.
Денег, впрочем, не было. Год после дефолта как никак. Все отложенное ушло на ремонт. Долг друзьям в долларах пришлось отдавать по курсу не шесть за бакс, а 26. Зарплаты задерживали не по-детски…
С десяткой в кармане желтого цветастого сарафана, с длинными волосами под соломенной шляпкой и плетеных босоножках разгуливала я среди рыночных рядов с овощами и фруктами, бескорыстно и искренне любуясь. И не безответно.
— Какой роскошно беременный дэвушка! Иды сюда, красота, я дам тэбэ кураги!
Я краснела и отказывалась, мне трепетно вручали стакан кураги и пакетик для нее подбирали под цвет наряда. Сосед по ряду, соревнуясь в любезности, отсыпал черносливу. Русская наша бабушка не отставала с гарбузными семечками. И даже на выходе с рынка хозяин весов не взял с меня законного рубля за взвешивание, почтительно прокомментировал мои 80 кэгэ:
— Да там богатырь!
— Два, — уточнила я.
Денег не было совсем. Как-то муж пошел с ночным визитом в садоводческое общество «Восход». Через два часа вернулся героем: с двумя бурачинами, пятью картохами и выдранным из джинсов лоскутом - напала собака. Мы тогда славно поужинали.
Соседка подарила апельсин. Мы преломили. Весь токсикоз — тошнота, изжога, головная боль и бессонница — приходился на мужа, и его было жалко.
Однажды не случилось денег на его «Приму» и буханку хлеба. И мы пошли собирать пустые бутылки. Этот бизнес был уже освоен и поделен, но лупил такой ливень, что ни одному порядочному бомжу в голову не пришло бы заступать на службу.
Лужи были по колено — теплые, чистые и бурлящие. Мы попрыгали, позагребали и тут же выудили первую бутылку. Потом еще пять в скверике возле «Зари» и еще три с территории детского сада «Лучистый». И наконец нарвались на конкурента — двухметрового амбала с волосней, как у легендарного битломана Коли Васина. «Коля» молча вынул у Воробьева из рук мокрую бутыль, урча, потянул его пакет к себе, и тут я необдуманно шагнула вперед. Впереди меня на полметра всегда оказывалось мое завидное пузо, на него-то и наткнулась волосатая ручища бомжа. «Васин» молча отпустил руку, быстро заковылял к кустам и кряхтя выволок оттуда МЕШОК бутылок. Поставил перед нами и ушел. Но обернулся. И улыбнулся.
Мы были дураки, хоть и почти родители, и следующим же вечером с вырученных капиталов набрали в круглосуточном магазине крабовых палочек. Столько, что после получаса пиршества на лавке в парке начали кормить ими бездомных собак. От полноты душевной.
Кстати, долг мы вернули недавно.
Через шесть лет. Увидели нимало не постаревшего «Васина» из маршрутки, высыпались оттуда резко, догнали через две улицы и отдали некоторую часть старого долга.
Не узнал. Но снова улыбнулся.
Еще была эпопея с кактусами. Муж их любил и коллекционировал. Но денег же не было, а кактусы стоили!.. И мы заглядывали в окна, вычисляли квартиру и засылали меня. Я выпрашивала «деток», получала целые кактусы с горшками и угощение в придачу, и такие добрые слова, что просто плакать, ей-богу, хочется.
А троллейбусы! Помню, очень хотелось стоять, потому что стоять было решительно невозможно — не давали! Ни секунды! И дифирамбы пассажиров: «Это ж какая молодец. В наше-то время!..»
… История закончилась банально. Дети родились. Все началось всерьез и в первый раз: свежо, остро, ярко, мощно, бесстрашно. Главное — начисто. Типа если черновик в жизни и допускается, то им проще признать себя… В общем, плавали — знаете.
Это был 1999 год. Женщины Брянска родили 3317 детей, из них где-то 200 двоен. Через два года рождаемость пошла в гору: с 2001-го каждый год малышей появлялось на свет на 300 больше, чем в году предыдущем. Отчего это случилось? Личные наши истории и причины очень разные. А в общем… Я, например, так чувствовала: количество добра и радости в атмосфере достигло критической массы. Невзирая.
Но это, конечно, очень личное ощущение.