Глеб Шумяцкий родился в Москве. Учился в четырех разных школах — в основном в английских. Последняя была с биологическим классом — 175-я, между «Пушкинской» и «Маяковской». Вроде бы именно там когда-то училась Светлана Сталина. В школьные годы Глеб часто приходил на кафедру ихтиологии биофака МГУ — увлекался рыбами, хотел стать ихтиологом. Не стал: окончил биофак МГУ в 1985-м как вирусолог. Работал почти там же, где и учился, — в корпусе «А» рядом с биофаком, у Константина Чумакова. Немножко позже — в лаборатории Георгия Георгиева, известнейшего молекулярного биолога. В 91-м, когда в Союзе стало не на шутку страшно и голодно, вспомнил о своем хорошем английском и решил попытать счастья в Америке.
Многие коллеги поступили так же. Один из них — Вадим Большаков — работал в Колумбийском университете, куда поначалу определился Шумяцкий. В том же университете, на том же этаже работал будущий Нобелевский лауреат Эрик Кэндел. Два русских и американец познакомились и… открыли ген страха.
СО СКОРОСТЬЮ СТРАХА
А как у вас возникла мысль заняться страхом? — спросил я Глеба Шумяцкого.
В Колумбийском университете, в лаборатории, где я работал, мы занимались молекулярными механизмами памяти. Вы наверняка знаете, что существуют разные типы памяти. Чаще всего исследователи изучали пространственную память. Но с ней есть одна проблема: мышек приходится учить довольно долго, прежде чем опыты дают какой-то осязаемый результат. Мы с этим столкнулись и стали думать, какие виды памяти стоит изучать, чтобы быстрее найти ответы на вопросы, которые мы хотим задать. И вот тут мы вспомнили про память страха. И поняли, что нам это страшно интересно, простите за тавтологию. Потому что там все очень быстро возникает.
Откуда такая скорость?
Страх жизненно важен для всех живых существ — людей, мышек, мушек, кошек, мишек. Сами понимаете: малейшая ошибка — и тебя могут съесть, убить, покалечить, поранить. Поэтому все и происходит мгновенно. Достаточно один раз почувствовать, что собака тебя может загрызть, а машина переехать — ощущение остается на всю жизнь и делает большинство из нас очень аккуратными.
Стало быть, вы решили выяснить, как работает память страха. И что случилось дальше?
В наших экспериментах мы использовали обычные павловские рефлексы, названные так в честь великого Ивана Павлова. В частности, память на звук, после которого мышей ударяют током. И вот тут мы обнаружили, что если у мышек заблокировать ген, отвечающий за выработку белка статмина, мышки прекрасно помнят этот звук, но от страха не замирают. В то время как обычные мыши, если им через сутки после удара током воспроизвести этот звук, буквально замерзают от страха.
То есть некий ген отвечает за страх. Этот ген вы первыми обнаружили?
Нет, о нем знали раньше. Но не как о гене, который может регулировать страх. Собственно, в этом и состоит наше маленькое открытие.
Тогда я хочу кое-что уточнить. Мыши, у которых ген страха заблокирован, помнят все, что с ними было в течение дня, но не помнят, что в таком-то месте им дали по их прекрасной усатой морде?
Нет, они прекрасно помнят, что в таком-то месте схлопотали: мы проверяли. Они не забывают неприятную ситуацию начисто. Но либо они помнят ее не так хорошо, как сородичи, либо помнят точно так же, но все равно позволяют себе более раскованное поведение. Одно из двух.
Вы пока не знаете, что это — амнезия или пофигизм?
Еще нет. Это очень интересный вопрос, который мы бы очень хотели нашим мышам задать. В самое ближайшее время.
НЕ ГЕНЕТИЧЕСКИЙ, А ВРОЖДЕННЫЙ
Так я не понял: генетический страх, о котором столь часто говорят социологи и политологи, существует?
В их терминах я рассуждать не готов. Но страх действительно делится на два типа — память страха и врожденный страх. Врожденный страх не приобретается с жизненным опытом, а изначально «сидит в генах», как принято говорить. У каждого вида животных есть свой врожденный страх. Человек может бояться змей, хотя ни разу в жизни с ними не сталкивался. У многих людей сильнейший врожденный страх высоты, хотя они никогда ниоткуда, слава богу, не падали. Мышки тоже боятся высоты, хотя по крышам не гуляют. Боятся кошек и крыс, хотя не обязательно с ними сталкиваются каждый день и час. Есть животные, которые боятся воды. Рыбы, разумеется, не боятся воды. Некоторые обезьяны, как и люди, страшно боятся змей, если живут на равнине. Если живут в горах, очень боятся орлов.
То есть врожденный страх — это страх перед естественным врагом?
Как правило, да. А новый страх создается на основе старого, по ассоциации с ним. Я боюсь змей, а собака может укусить, как змея. Стало быть, я теперь боюсь собаки. Это ассоциативная память. Между прочим, это как раз то, за что Павлов должен был получить свою вторую Нобелевскую премию, но почему-то не получил…
А у ваших бесстрашных мышек и врожденные страхи притупляются? Кошек и крыс они боятся?
Пока есть ощущение, что и врожденный страх у них чуть меньше, чем у сородичей. Но вот как они поведут себя в обществе кошки, мы пока не проверяли. Ищем подходящую свирепую кошку, пока не находим. Со мной в Нью-Джерси живет моя московская кошка. Но она какая-то неправильная, добродушная очень. Боюсь, с ней эксперимент не получится.
Я бы вам свою Анфису Васильевну откомандировал — она вот настоящий крысолов. Боюсь только, таможня ее к вам не пропустит…
Стало быть, пока будем пугать наших мышек крысами. Крысы, чтоб вы знали, охотятся на мышей. Хотя вроде родственники.
А родственники — они все такие…
Я С ДЕТСТВА НЕ ЛЮБИЛ…
— Но мы уже проделали другие опыты с врожденным страхом, например со страхом высоты, который очень выражен у мышей. И со страхом открытого пространства, который и человеку, кстати, свойствен.
Так ведь у культового барда Валерия Мищука есть об этом даже песня на стихи Марины Кулаковой: «Я с детства не любил открытые пространства/ Музыку для всех и обеды в столовой/ Я вырос на почве любви и пьянства/ Как это ни странно, живой и здоровый».
Блестящее наблюдение! Мы все хотим держаться ближе к стенке, в углах, в кустах, чтобы хищники нас не съели. И тем не менее, если наших храбрых мышек мы поднимали на специальной открытой платформе, они спокойно разгуливали по ней на высоте метра над землей. Причем с этой площадочки можно уйти как в открытые рукава без одной стенки, так и в закрытые — спрятаться. Обе группы мышей с удовольствием обследуют всю платформу и все рукава, потому что мыши по природе своей чрезвычайно любопытны. Но храбрые мышки гораздо больше времени проводят в открытых рукавах, в то время как обычные — в закрытых.
А может, у мутантных мышей просто хуже пространственная память? Вдруг у них топографический кретинизм развивается?
Проверяли. Пространственная память у них в полном порядке. Лабиринты они идеально запоминают, даже подводные, объекты прекрасно находят. Память у мутантных мышей не страдает, в том и дело! Только память на неприятности у них притуплена.
Так может, у них банально снижена болевая чувствительность?
В первую голову мы тоже об этом подумали. Проверили. Вышло, что боль, электрошок и прочее они чувствуют ровно так, как сородичи! Стало быть, снижается не боль, а страх. Вот такие удивительные вещи происходят.
И вот вы сделали это, как вы говорите, маленькое открытие — и буквально проснулись знаменитым. Новость про ген страха передали все мировые агентства, о вас написали все ведущие издания. Кстати, и мы дали небольшую заметку в новостях.
Многие публикации получились какими-то популистскими. Почти все почему-то не преминули заметить, что на повестке дня лекарство от страха.
Видимо, всем поднадоели бесконечные фобии. А что на самом деле? Мы стали хотя бы еще на шажок ближе к такому лекарству?
Потенциально можно об этом говорить. Но наша работа — это все-таки фундаментальная наука. В повседневную работу фармакологических компаний мы не вовлечены. Ген, который мы обнаружили, замечательно работает, регулируя страх у мышей. Но вот вопрос: существует ли он у человека? В той ли самой части мозга он располагается? Так ли активно, как у мышей, он работает? Это все надо еще показать, прежде чем думать о каких-то лекарствах.
А вам-то как кажется — есть ген страха у человека?
Мне кажется, он у людей существует.
Если так, то в нашем обществе тоже есть своего рода «мутантные мышки». Нынешнее поколение тинейджеров и в России, и на Западе часто называют поколением no fear — бесстрашным поколением. А что если у них ген страха как-то сам собой заблокировался? Ведь чем черт не шутит при нынешней дурной экологии…
Хорошее предположение. Но боюсь, генетика тут ни при чем. Я ведь помимо того, что занимаюсь исследованиями, еще и преподаю. И вижу здесь ребят из самых разных стран — из России, Южной Кореи, Индии, Китая. Немножко пожив в Америке, чисто внешне они очень быстро становятся такими же раскованными и бесстрашными, как американцы. При этом в определенных ситуациях они ох как нервничают и боятся. Так что тут явно не мутация. Люди просто получают другое воспитание — вот и все. Росли бы эти ребята где-нибудь у себя в Китае, в Минске или в Твери — были бы совсем другими. Какими именно, я, пожалуй, вам не скажу. Но точно другими.
Генетический год
Ген страха оказался не единственным, который был открыт в 2005 году. По мнению американского журнала Science, ушедший год оказался вообще на редкость урожайным для генетики. Добрая дюжина генов, имеющих отношение к поведению и психическим заболеваниям, была в 2005-м либо открыта, либо заново изучена.
Исследователи изучили роль генетических поломок в возникновении, по крайней мере, трех заболеваний и синдромов: шизофрении, синдрома Туретта и дислексии. В частности, было доказано, что подавление активности гена DISC1 у мышей вызывает в коре головного мозга животных изменения, весьма сходные с теми, которые наблюдаются в коре головного мозга людей, больных шизофренией. Дефект гена SLITRK1 выявлен у страдающих синдромом Туретта. Это довольно тяжелое заболевание обычно начинается у детей в 5 — 6 лет с появления тиков — таких, как мигание и подергивание мышц лица. Со временем тики распространяются на плечевой пояс, туловище и ноги, а к двигательным тикам присоединяются звуковые симптомы: произнесение отдельных звуков и нечленораздельных слов. О гене SLITRK1 ранее было известно, что он отвечает за формирование нервных клеток и активен в течение развития всех отделов головного мозга. Синдром Туретта доселе не связывали с какими-либо конкретными генетическими дефектами, однако теперь и у него есть свой «подозрительный» ген.
Нарушение работы генов KIAA0319, DCDC2 и ROBO1 обнаружено у страдающих дислексией. Весьма возможно, что это нарушение и становится причиной не совсем корректной работы отделов головного мозга, ответственных за способность к чтению и речи.