Все временно: детские мучительные комплексы, юношеские неосуществимые желания, кризис среднего возраста, длящийся почти всю сознательную жизнь, последние приступы физиологической заинтересованности — все минует, превратится из переживания в опыт... Как сказал один разочарованный в жизни царь, «и это пройдет».
Только старость навсегда. Дети — наше будущее? Нет, у них свое будущее, а наше будущее — старость. Она ничем не сменяется, о ней никогда не будешь вспоминать со слегка самодовольной усмешкой «как же глуп я был», старость не оставляет возможности оглянуться на нее, пожалеть об ошибках и подвести итоги. Молодость длится бесконечно, в один день вмещаются эпоха и судьба, с романами, разрывами, деловыми планами и пониманием их неосуществимости. Зрелый возраст идет с хорошей крейсерской скоростью, мощно и неостановимо, по намеченному маршруту, через запланированные стоянки в портах удач, свершений и потерь. А старость проносится мгновенно, гремя изношенными сцепками и страшновато раскачиваясь на поворотах, не успеваешь рассмотреть пролетающие мимо пейзажи и станции. Спешить незачем, но время, не считаясь с твоим желанием притормозить, несется, словно с цепи сорвалось, дни сокращаются по мере увеличения левого сердечного желудочка. Пить уже не хочется, а есть запрещают врачи и собес.
.. В этой группе больше коренных москвичей, чем в любой другой, не считая новорожденных. С испугом и восхищением они смотрят на непонятный город, выросший на месте того, который остался в их памяти, — это лучше, чем родной подвал с заплесневелыми стенами, но привыкнуть уже не успеешь. Робко и осторожно пересчитывают они странные деньги — вокруг все продается, но купить можно раз в месяц и не много. На их лицах — угрюмая готовность обидеться. Молодые им не нравятся, но и сами себе они не нравятся тоже, иначе были бы счастливы, а в старости счастье бывает редко и недолго, когда почти ничего не болит.
Так пропустите же их в дверях, у них мало времени.