Когда-то любая заметка о любом из городов мира, в котором удалось побывать выездному, в отличие от прочих советских людей, журналисту, начиналась канонической фразой: «Нью-Йорк (Париж, Лондон, Рим, Токио, Джакарта) — город контрастов». Это была присяга в верности марксистско-ленинскому единственно верному учению, которое делило людей исключительно на капиталистов и трудящихся. Дальше хорошо ложилась картинка: миллионер с сигарой выходит из «кадиллака» (предел советских фантазий о роскоши) и проходит мимо ютящегося в картонной коробке бездомного безработного (вариант — безработного бездомного)…
Если теперь написать «Москва — город контрастов», это будет истинной правдой без тени пропаганды. И дело не только в контрастах между богатыми и бедными. Главные контрасты Москвы более глубокие — между образом жизни и статусом человека, между средой и ее обитателями.
Далее следует простое перечисление.
Дама в двадцатитысячной шубе и ювелирного изящества сапогах шагает по грязным лужам; юноша в драных джинсах и детской курточке устраивается на заднем сиденье полумиллионного «майбаха»; бродяга в рванье обедает биг-маком и приличным импортным пивом; президент финансовой корпорации ходит с трехдневной щетиной, как голливудский разбойник, и бритоголовым, как русский каторжник; перед входом в пятизвездочную гостиницу рядом стоят швейцар в ливрее и охранник в ватном камуфляже; бутик мирового бренда открывается на первом этаже заброшенного дома с пыльными окнами; депутат выходит из стрип-клуба без малейшего страха налететь на папарацци; охранники похожи на бандитов, бандиты неотличимы от министров, а министры вполне сойдут за поп-звезд…
И все отлично сосуществует. Будто мы живем с городом по брачному контракту, договорившись не мешать друг другу. Лужи сами по себе, миллиардеры сами по себе, форма врозь с содержанием, гламур посреди грязи, слои чередуются.
Великий город устроен по рецепту Джеймса Бонда: водка с мартини, смешать, но не взбалтывать.