Продолжавшиеся три месяца манифестации и забастовки в учебных заведениях Франции улеглись за три дня. Правительство отозвало из рамочного закона «О равенстве шансов» статью № 8 — злополучный Контракт первого найма, позволяющий увольнять работников до 26 лет без соблюдения всех пунктов Трудового кодекса. Профсоюзы свернули знамена и лозунги. Университеты и лицеи перестали бузить и принялись грызть науку — экзамены на носу.
Франция — родина революций, и ей не впервой поправлять правительства и отправлять в отставку законы. Однако на сей раз страна не перестает удивляться себе: во главе миллионов граждан всех возрастов и конфессий, вышедших на улицы, оказалась молодежь. Аполитичные студенты и школьники, которых все партии Франции (да и Европы и мира) как избирателей списали в пассив. Те самые, про которых у нас говорят, что они раз и навсегда «выбрали пепси», а во Франции — до последних событий — говорили, что они — «одноразовое поколение».
О том, что вывело ее ровесников на улицы и чем этот бунт отличается от ноябрьских волнений в пригородах, «Огоньку» рассказала 17-летняя ученица выпускного класса (по специальности «литература») из лицея Поля Элюара в Сен-Дени и секретарь по общественным вопросам Национального союза лицеистов Франции Флореаль МАНЖИН (на фото). Напомним, что осенние бунты в пригородах («Огонек» № 46 за 2005 год) нам комментировал ее учитель.
Какие чувства испытывают школьники, которые заставили отступить премьер-министра и президента?
Если победу можно назвать чувством, то главное, что мы испытали после отзыва Контракта первого найма (КПН), — это чувство победы. Большинство, но не все: есть и такие, кто хочет идти до конца — до отзыва всего закона «О равенстве шансов». Таких меньшинство.
При этом мы в Национальном союзе лицеистов (НСЛ) не хотим, чтобы мобилизация этих месяцев сошла на нет. Конечно, когда правительство отозвало Контракт, уличной активности поубавилось, но ей на смену пришла другая. Та молодежь, которая 3 месяца протестовала против Контракта, теперь хочет разобраться, в какой стране и в каком мире мы живем. Мои сверстники стали гораздо ответственнее относиться к своему будущему, они поняли, что могут его изменять. Словом, они теперь бдительны.
Если в двух словах, мы показали, что в случае наезда на наши права, реагировать будут не наши папы и мамы из партий и профсоюзов, а мы сами, все поколение.
Как ты прожила эти 3 месяца? Ты пропустила много занятий?
Скажем так, вся эта политика жизни мне не упростила. Как только появился этот закон, жизнь начисто изменилась. Мы в НСЛ в тот же день — кажется, 16 января — издали бюллетень для прессы, объяснив, что проблема касается всех и на нее надо реагировать. А настоящая мобилизация началась с первой демонстрации — 7 февраля.
Что такое ваш НСЛ? Как он работает, ведь формально профсоюзов лицеистов не существует?
Мы организовались по той же модели, что и студенты. Это значит: мы считаем, что лицеисты — достаточно взрослые, чтобы ощущать себя гражданами в полном смысле этого слова, даже если не имеем пока права голоса. И как студенты, которые уже добились права создавать профсоюзы в качестве работников умственного труда, мы добиваемся того же. Мы не знаем всех своих прав, преподаватели — тоже, никто не знает. Но это не повод отнимать у нас, к примеру, право на работу или учебу. В этом смысле наше движение — то же, что и профсоюзное движение для наемных рабочих. И если у нас пока нет права голоса (во Франции голосуют с 18 лет. — «О»), мы, как граждане, должны научиться отстаивать свои права как-то иначе.
Сколько лицеистов участвовало в движении?
Сотни тысяч: в общенациональные дни протеста бастовали три лицея из четырех. Хотя каждый раз было по-разному: участвовать в движении, когда ты учишься в лицее и когда ты учишься в университете, — это разные вещи. В лицее может не быть занятий утром или во второй половине дня — это зависит от учебного графика, так что всех, если честно, в манифестанты не запишешь. Но как бы то ни было, мобилизация среди лицеистов была огромной.
Но ведь были и выступления против вас.
Ты говоришь о демонстрациях против забастовщиков? Да, они были, но на них собиралось так мало народа, что их и заметить-то было трудно. Конечно, всякие молодежные организации правых партий организовывали шествия в поддержку премьера. Хотя не только они — некоторые из принципа выходили на демонстрации против нас.
Что значит из принципа?
Ну, забастовка — когда ты блокируешь, к примеру, учебное заведение — это ведь штука не очень демократическая. Вообще, в движении школьников против Контракта первого найма был заложен парадокс: когда мы блокировали обучение, мы на самом деле за него и боролись — отстаивали свое право учиться в лицее, в университете, в профессии. Может, это и парадокс, но это единственное средство, которое мы нашли, чтобы заставить правительство нас услышать. Как видишь, подействовало.
И все-таки, Флореаль, что дальше? Сейчас для тебя лично отзыв закона — победа. А как это скажется на твоем будущем?
Ну какая победа… Мы три месяца боролись за то, чтобы вернуться к изначальной ситуации — к тому, что было до закона, но ведь это не идеал. Теперь мы можем смотреть в будущее чуть поспокойнее, потому что на нас не давит этот Контракт первого найма, который превращает молодежь во второсортную рабочую силу. Но все впереди — чтобы твое будущее было лучше, за него надо драться. Безработица-то все время нависает, и не только над молодежью.
Теперь НСЛ начал кампанию во всех лицеях Франции, цель — подтолкнуть молодежь задуматься и предложить свои варианты законов. Раз правительство выражает волю сделать что-то для профессионального будущего молодежи, мы должны принять участие в этой дискуссии.
Объясни, пожалуйста, почему битва за занятость, за будущую работу стали такой тревожной, такой болезненной темой во Франции? Безработица-то ведь везде.
Потому что всю страну будоражит «бегство предприятий» — крупный и уже средний бизнес, чтобы иметь больше прибыли, переносит предприятия из Франции в Восточную Европу, в Китай, в Таиланд, в Африку. Людей увольняют пачками. Те, кто остается, имеют крайне «хрупкие» контракты — их можно выкинуть в любое время. Об экономической необходимости такого переноса все еще спорят, с социальной точки зрения это несправедливость, но всем ясно, что там, где дешевле рабочая сила, прибыль гораздо выше. Уровень жизни падает, молодежи устроиться все трудней — во Франции целые районы, где на огромных фабриках работали десятки тысяч людей, прямо на глазах превращаются в индустриальную пустыню. Бедность растет: реальная нищета для Франции — это уже не Африка. Хотя вам, может, этого и не видно: в мире любят смотреть на Францию как на глянцевую картинку.
Так можно ли считать с этой точки зрения отзыв закона победой для Франции? Ты уверена, что социальные гарантии и Трудовой кодекс важнее способности выживать в конкурентной борьбе?
А почему одно обязательно надо противопоставлять другому? И вы, и мы живем в мире конкуренции — законы рынка и все такое. Но конкуренция-то почему должна быть без правил? По правде говоря, отменяя или разрушая потихоньку, как у нас делают, Трудовой кодекс, думают о сверхприбылях, а не о конкуренции.
А вообще я считаю, что это вопрос выбора типа общества, типа цивилизации. Надо знать ответ на вопрос, чего хочет та или иная страна. Обеспечить колоссальную прибыль нескольким людям или небольшую прибыль, которая будет распределена среди большинства? Франция свой ответ дала — сегодня на улицах, год назад — на референдуме по поводу Европейской конституции. Ее ведь прокатили по той же причине.
Если я правильно понимаю, лицеисты сражались за право работать на тех же условиях и за те же деньги, что и их родители?
Да, но дело не только в несправедливости Контракта первого найма. Так много людей вышло на улицы, потому что мое поколение ужасно взволновано своим будущим. Нам говорят: учись, получай кучу дипломов, а вот будет или нет у тебя работа — это уж как получится. Раньше по окончании школы приличную работу можно было найти, и правила были другие — чем лучше учишься, тем лучше устраиваешься. Теперь нет: учись, не учись — никаких гарантий. Мы, по сути, чувствуем себя как те ребята из пригородов, которые в ноябре взбунтовались, потому что почувствовали себя за бортом…
А какая связь между общефранцузскими выступлениями против Контракта первого найма с ноябрьскими бунтами детей иммигрантов в пригородах?
Да мы же боимся одного и того же — не вписаться. Мы — одно поколение. Хотя высказались мы по-разному: во время пригородных бунтов в ноябре царила жестокость, да еще и бессмысленная — не было ясных требований, лидеров, внятного послания обществу, попытки осмыслить. Только жестокость.
В самом начале нашего движения в феврале кое-кто тоже кое-где успел погромить, не без этого. Нам тут же сказали: все опять кончится погромами, как в ноябре. Как видите, ничего подобного.
Но эта разница — внешняя. На самом деле, я думаю, что и то, и другое — одно движение. Оно вызвано глубокой обеспокоенностью молодежи в связи с тем, что она не сможет устроиться в обществе. Вопрос о способах самовыражения — другой вопрос, это вопрос социальной культуры. Я не к тому, чтобы оправдать ноябрьские погромы, — я сама из Сен-Дени, и я их не принимаю, потому что знаю жестокость пригородов лучше других. Но это одна молодежь, и связь между нами возможна,
Что возмутило больше: сам Контракт или то, как его провели?
Вначале мобилизация была не такой сильной. Кто-то протестовал, но изолированно. А вот когда правительство провело закон без обсуждения в обществе и даже в парламенте, явочным порядком, те, первые протестанты, сказали: и что же вы нас не слушали? Погодите, сейчас вам еще чего-нибудь подбросят. И тогда уж на улицы повалили. Не уверена, что протест был бы той же силы, если бы закон обсуждали, а не провели силовым вариантом.
Правительство заверяет, что пошло на уступки, чтобы страна спокойно сдала экзамены в конце учебного года. Это действительно такая проблема? Что, многие могут не сдать?
Не думаю. Не так уж надолго мы отвлеклись. А потом — во Франции почти каждый год вспыхивают мощные социальные движения, и пока на экзаменах это не сказывалось. В крайнем случае, на несколько недель передвинут экзамены и начало вступительных конкурсов в университеты. Что касается нас, лицеистов, то с выпускными экзаменами, по-моему, ребята должны разобраться.
В 1968-м говорили: «Под булыжниками мостовых — песок пляжа». Что теперь под булыжниками — рабочий контракт?
С 68-м во Франции сравнивают любое социальное движение. Но смысла-то нет: конъюнктура другая. В 68-м занятость была полной, никакой безработицы — и рассуждать об утопиях можно было столько, сколько в голову влезет. Тот бунт был философским. А нынешний — он конкретный. Чтобы вписаться в общество, надо очень крепко стоять на ногах. Сегодня, думаю, под мостовыми и вправду работа.
ХРОНОЛОГИЯ КОНФЛИКТА
16.01
Премьер Франции Доминик де Вильпен объявил, что правительство разработало закон о Контракте первого найма (CPE).
7.02
Первые массовые выступления против закона о CPE. По данным полиции, вышло 218 000 человек, по профсоюзным — 400 000.
9.02
В Национальное собрание представлен проект закона «О равенстве шансов» в качестве ответа на осенний бунт в пригородах. В нем — 52 статьи, в том числе проект закона о Контракте первого найма (8-я статья).
11.02
Текст закона о CPE одобрен без голосования (по статье 49—3 Конституции Франции).
7.03
Манифестации по всей Франции. Полиция насчитала 400 000 демонстрантов, профсоюзы — миллион.
10.04
8-ю статью закона «О равенстве шансов» решено «заменить». Предложен другой вариант трудового договора «в интересах молодежи, которая испытывает затруднения с трудоустройством».