Президент России перенес дату ежегодного послания Федеральному собранию. О причинах его молчания гадают парламентарии, политологи и наш поэтический обозреватель
Посланье свое перенес президент. Российская жизнь замерла на момент: все жаждут верховного слова. Чего он расскажет такого? Фрадкова ли снимет, Байкал ли спасет, Медведева верного вновь вознесет, а то еще — я холодею — всей нации выдаст идею, способную нацию крепко связать? Не знаю, о чем еще можно сказать: все ясно, наглядно, подробно, но вслух говорить неудобно. Не хуже иных дипломатов-послов Отечество все понимает без слов, как баба при вспыльчивом муже. Слова же нам делают хуже! От гласности, все называющей вслух, мы вечно влипали в период разрух, а время отсутствия формул снабжает нас светом и кормом. Владеешь страною — конечно, владей, но лишь не давай ей глобальных идей, и меньше конкретики, отче, и главное, чтобы короче! Чего-нибудь скажешь — затеется спор, в руке радикала взметнется топор, и пресса, глядишь, заорала, и бьет архаист либерала… А если умолкнешь — кругом благодать; политики будут о смысле гадать, за этим и нужен Чадаев и сотня подобных джедаев!
И я представляю: а если бы он взошел на трибуну, подул в микрофон, помедлил, продул его снова — и больше не молвил ни слова? Пред ним бы в составе обеих палат парламент, привычный, как старый халат, под солнцем российского мая раскинулся, жадно внимая. У телеэкранов застыла страна, от псевдо-«нашиста» до псевдо-скина: посланью внимает Россия! И каждый, кого ни спроси я, по-своему понял бы час тишины: и наши, и ваши, и даже скины! И стихли бы местные войны, и все бы остались довольны.
К примеру, проверенный спикер Грызлов давно уже все понимает без слов: смирите разнузданный норов, парламент — не место для споров! Он так бы и понял, что это призыв оставить дискуссии, всех разгрузив, и кротко, в молчанье несмелом, заняться не словом, а делом. А Чуев-мудрец, со свободой борец, решил бы, что он поощрен наконец, и счел бы молчание знаком — заткнуться продажным писакам! А Глазьев и «Родины» ультракрыло решили б, что им наконец повезло — над ними простерлась защита, их как бы одобрили скрыто! О том же бы, верно, подумал Немцов и сотни потрепанных бывших юнцов: молчаньем своим небывалым он знак подает либералам. Мол, некому стало в стране говорить, цензура являет излишнюю прыть, герои притихли, как зайцы, — давайте же, братцы, дерзайте! Народ же, предвидя крутой поворот, решил бы: безмолвствуй и дальше, народ, вступающий в новую эру! Верховному следуй примеру! А ночью в «Реальной политике» Глеб, который все чаще смешон и нелеп, таких напридумал бы смыслов — лапша бы горстями повисла б! Белковский и Марков, и даже Пушков, и множество более мелких зверьков (не зря ж церемонятся с ними?) нам живо бы все объяснили. Потом бы поднялся на Западе гул: на что это русский герой намекнул? Закончилась мирная фаза, не будет нам русского газа? Не то что российский испытанный газ — он слова не хочет потратить на нас! Чего наболтала Анджела*, что все у них так похужело?
А он бы молчал, улыбаясь слегка, стране не мешая валять дурака, а умникам — строить догадки, свои собирая манатки. Вот это была бы зарядка уму! И я умолкаю, подобно ему. И так уж я время потратил…
Ведь ты понимаешь, читатель?