Типа война

К Дню Победы выходит фильм Александра Велединского «Живой» — первая в 2000-х попытка рассказать о патриотизме современным языком. Как говорить о войне c теми, кто ничего о ней не знает?

Андрей АРХАНГЕЛЬСКИЙ
Фото pygmalion production

Фильм — не без хитрого, конечно, умысла режиссера Велединского и продюсера Сергея Члиянца — еще до выхода приобрел статус слегка скандального и неполиткорректного. В интервью по поводу фильма Члиянц туманно намекает, что «такой фильм» едва ли попадет в широкий прокат  - в том числе, и потому, что диссонирует с нынешней государственной концепцией патриотизма, в моде, мол, сейчас другие песни...  Этот ход — необходимая щепотка перца, без которой сегодня хорошей прокатной каши не заварить: статус полузапрещенного в качестве рекламы в России традиционно действует не хуже, чем ежедневная бомбардировка «этот фильм посмотрели уже 19, 20, 21… миллионов человек». Однако в фильме нет ничего, о чем бы уже не говорилось в новейшем отечественном кино. Мало того: «Живой» сознательно и рассчетливо сделан именно с учетом предыдущих кинопобед. Во-первых, тема: о тех, кто прошел чеченскую войну; о невозможности забыть эту войну, ужиться с теми, кто не воевал, - об этом же был пронзительный «Мой сводный брат Франкенштейн» Тодоровского-младшего. В «Живом» много мата и черного армейского юмора, как в «9 роте». Есть в фильме и потусторонние персонажи — два призрака, которые сопровождают Живого (Андрей Чадов) в мирной жизни — и тут мы должны передать привет обоим «Дозорам»: без малой хотя бы доли потустороннего сегодня в российское кино не суйся, засмеют. Наконец, в «Живом» учтен опыт любимого киногероя 1990-х Сергея Бодрова, чей Брат (тоже, кстати, вернувшийся из Чечни) был прелестно туп и прост в своих естественных реакциях (ел, пил, убивал), однако же всем было ясно, что сердце у него доброе, просто слегка ожесточился парень на войне. Герой «Живого» — это такой полу-Бодров: убивает реже, печалится чаще. Словом, весь этот набор не стоил бы внимания — мало ли у нас компиляций, если бы в «Живом» не было и кое-чего принципиально нового, отличного. А именно: попытки режиссера говорить с человеком молодым (для которого фильм и предназначается) на темы серьезные и невообразимо от него далекие — о патриотизме, долге, воинском подвиге и его цене. В России традиционно военная тема — одна из основных в искусстве, однако сама манера говорить о войне, заложенная чуть ли еще не Толстым и дожившая почти до середины 80-х годов ХХ века, сегодня бесконечно устарела. Устарел прежде всего сам язык — эпический: ТАК сегодня не говорят. Прежние герои вроде Маресьева и Матросова сегодня скорее повод для театральных и литературных провокаций, чем пример для подражания. Изменилась, наконец, сама война: это раньше она была «одна на всех», а сегодня ею занимаются профессионалы. Все попытки реанимировать традиционный язык советского официоза (никогда не изгладится из нашей памяти подвиг 28 героев-панфиловцев), как показал прошлогодний опыт празднования 60-летия Победы, являются чистой утопией. Батальные героические полотна а-ля «советик» (с обезьяноподобными врагами, предсмертными пятиминутными речами героев и генералами, которые непременно обращаются к солдатам «сынок») вызывают снисходительную иронию, и мы честно должны себе в этом признаться. Точно такую же иронию, увы, вызывают сегодня и работы режиссеров «старой школы» — в устах современных актеров фраза «Надо взять эту высоту!» звучит почти с той же страстью, что и «Коля, перезвони мне на мобильный».  

Персонаж Андрея Чадова одновременно напоминает и Брата, и сводного брата ФранкенштейнаСмелость Велединского именно в том, что он впервые рискнул заговорить о патриотизме на языке и на уровне MTV (или на языке «Русского радио», если угодно) — на этой дикой смеси фени, шуток Фоменко, компьютерных терминов и цитат из рекламы. В результате в фильме герои лихо насмехаются над собственной смертью и увечьем — так призраки двух убитых друзей Живого говорят: «Только через мой труп» — и заразительно смеются, про упавшего с кровати героя с ампутированной ногой шутят: «Не с той ноги встал». Священник, направленный как бы «спасать» героя, пьет, курит и дерется — в общем, фильм все время балансирует на грани между стебом и болью. Велединский задает герою довольно шаблонную траекторию — герой движется с периферии (снимали фильм в Липецке) в центр (в Москву), встречается с однополчанином, переживает короткую любовь, сталкивается с произволом чиновников — в общем, проходит все круги мирного ада, однако самого героя это никак не меняет. В интеллектуальном смысле герой беспомощен, и этим, увы, правдив: он не способен обобщать, как и его сверстники. Он кричит в запале «Бог!», а в ответ только тихо качается Останкинская башня. Велединский больше всего боится, чтобы про фильм не сказали: «Пафос», что сегодня равнозначно слову «пошлость». И это ему удалось: фильм в пафосности не упрекнешь. Однако до осмысления недавней войны и воевавших режиссер так и не добрался, передоверив это другим: каждые 20 минут в фильме звучат песни российских рокеров, от Цоя до Сукачева и «Гражданской обороны», которые как бы и играют в фильме роль «высших судей». В общем, получился фильм не столько о патриотизме, сколько о тех, кто придет этот фильм смотреть. О нашем обществе с его неясной ориентацией и размытыми целями.

Велединскому наверняка удастся своих зрителей до конца сеанса удержать: хотя бы потому, что в конце фильма уже не до смеха и павших ребят просто по-человечески жалко. И это хорошо. Однако рассказать о смерти и подвиге у российского кино по-прежнему не получается, и это проблема уже не столько режиссеров, сколько общества. Дело в том, что при всех потугах новый отечественный киноязык просто не приспособлен для описания войны, сверхусилия. Для этого он еще недостаточно разнообразен и глубок, в нем нет нюансов, а такие сложные, «нелинейные» понятия, как патриотизм, вера, героизм, невозможно объяснить на пальцах. Признак состоявшейся нации — это способность всерьез обсуждать серьезные вещи. Когда страна на это не способна, она отделывается цинизмом и приколами. О войне — вещи, которая не умещается в человеческом сознании, — можно говорить лишь тогда, когда общество взрослеет. Наше общество сегодня находится на подростковом уровне, оно еще стесняется жалеть, любить, сострадать всерьез: боится, что засмеют. Поэтому новое, современное российское кино о войне, умное, пронзительное, такого уровня, как «Проверки на дорогах» или «Военно-полевой роман», появится еще не скоро. Для этого надо, чтобы прежде появились новые мы.
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...