К Дню Победы выходит фильм Александра Велединского «Живой» — первая в 2000-х попытка рассказать о патриотизме современным языком. Как говорить о войне c теми, кто ничего о ней не знает?
Фильм — не без хитрого, конечно, умысла режиссера Велединского и продюсера Сергея Члиянца — еще до выхода приобрел статус слегка скандального и неполиткорректного. В интервью по поводу фильма Члиянц туманно намекает, что «такой фильм» едва ли попадет в широкий прокат - в том числе, и потому, что диссонирует с нынешней государственной концепцией патриотизма, в моде, мол, сейчас другие песни... Этот ход — необходимая щепотка перца, без которой сегодня хорошей прокатной каши не заварить: статус полузапрещенного в качестве рекламы в России традиционно действует не хуже, чем ежедневная бомбардировка «этот фильм посмотрели уже 19, 20, 21… миллионов человек». Однако в фильме нет ничего, о чем бы уже не говорилось в новейшем отечественном кино. Мало того: «Живой» сознательно и рассчетливо сделан именно с учетом предыдущих кинопобед. Во-первых, тема: о тех, кто прошел чеченскую войну; о невозможности забыть эту войну, ужиться с теми, кто не воевал, - об этом же был пронзительный «Мой сводный брат Франкенштейн» Тодоровского-младшего. В «Живом» много мата и черного армейского юмора, как в «9 роте». Есть в фильме и потусторонние персонажи — два призрака, которые сопровождают Живого (Андрей Чадов) в мирной жизни — и тут мы должны передать привет обоим «Дозорам»: без малой хотя бы доли потустороннего сегодня в российское кино не суйся, засмеют. Наконец, в «Живом» учтен опыт любимого киногероя 1990-х Сергея Бодрова, чей Брат (тоже, кстати, вернувшийся из Чечни) был прелестно туп и прост в своих естественных реакциях (ел, пил, убивал), однако же всем было ясно, что сердце у него доброе, просто слегка ожесточился парень на войне. Герой «Живого» — это такой полу-Бодров: убивает реже, печалится чаще. Словом, весь этот набор не стоил бы внимания — мало ли у нас компиляций, если бы в «Живом» не было и кое-чего принципиально нового, отличного. А именно: попытки режиссера говорить с человеком молодым (для которого фильм и предназначается) на темы серьезные и невообразимо от него далекие — о патриотизме, долге, воинском подвиге и его цене. В России традиционно военная тема — одна из основных в искусстве, однако сама манера говорить о войне, заложенная чуть ли еще не Толстым и дожившая почти до середины 80-х годов ХХ века, сегодня бесконечно устарела. Устарел прежде всего сам язык — эпический: ТАК сегодня не говорят. Прежние герои вроде Маресьева и Матросова сегодня скорее повод для театральных и литературных провокаций, чем пример для подражания. Изменилась, наконец, сама война: это раньше она была «одна на всех», а сегодня ею занимаются профессионалы. Все попытки реанимировать традиционный язык советского официоза (никогда не изгладится из нашей памяти подвиг 28 героев-панфиловцев), как показал прошлогодний опыт празднования 60-летия Победы, являются чистой утопией. Батальные героические полотна а-ля «советик» (с обезьяноподобными врагами, предсмертными пятиминутными речами героев и генералами, которые непременно обращаются к солдатам «сынок») вызывают снисходительную иронию, и мы честно должны себе в этом признаться. Точно такую же иронию, увы, вызывают сегодня и работы режиссеров «старой школы» — в устах современных актеров фраза «Надо взять эту высоту!» звучит почти с той же страстью, что и «Коля, перезвони мне на мобильный».
Смелость Велединского именно в том, что он впервые рискнул заговорить о патриотизме на языке и на уровне MTV (или на языке «Русского радио», если угодно) — на этой дикой смеси фени, шуток Фоменко, компьютерных терминов и цитат из рекламы. В результате в фильме герои лихо насмехаются над собственной смертью и увечьем — так призраки двух убитых друзей Живого говорят: «Только через мой труп» — и заразительно смеются, про упавшего с кровати героя с ампутированной ногой шутят: «Не с той ноги встал». Священник, направленный как бы «спасать» героя, пьет, курит и дерется — в общем, фильм все время балансирует на грани между стебом и болью. Велединский задает герою довольно шаблонную траекторию — герой движется с периферии (снимали фильм в Липецке) в центр (в Москву), встречается с однополчанином, переживает короткую любовь, сталкивается с произволом чиновников — в общем, проходит все круги мирного ада, однако самого героя это никак не меняет. В интеллектуальном смысле герой беспомощен, и этим, увы, правдив: он не способен обобщать, как и его сверстники. Он кричит в запале «Бог!», а в ответ только тихо качается Останкинская башня. Велединский больше всего боится, чтобы про фильм не сказали: «Пафос», что сегодня равнозначно слову «пошлость». И это ему удалось: фильм в пафосности не упрекнешь. Однако до осмысления недавней войны и воевавших режиссер так и не добрался, передоверив это другим: каждые 20 минут в фильме звучат песни российских рокеров, от Цоя до Сукачева и «Гражданской обороны», которые как бы и играют в фильме роль «высших судей». В общем, получился фильм не столько о патриотизме, сколько о тех, кто придет этот фильм смотреть. О нашем обществе с его неясной ориентацией и размытыми целями.
Велединскому наверняка удастся своих зрителей до конца сеанса удержать: хотя бы потому, что в конце фильма уже не до смеха и павших ребят просто по-человечески жалко. И это хорошо. Однако рассказать о смерти и подвиге у российского кино по-прежнему не получается, и это проблема уже не столько режиссеров, сколько общества. Дело в том, что при всех потугах новый отечественный киноязык просто не приспособлен для описания войны, сверхусилия. Для этого он еще недостаточно разнообразен и глубок, в нем нет нюансов, а такие сложные, «нелинейные» понятия, как патриотизм, вера, героизм, невозможно объяснить на пальцах. Признак состоявшейся нации — это способность всерьез обсуждать серьезные вещи. Когда страна на это не способна, она отделывается цинизмом и приколами. О войне — вещи, которая не умещается в человеческом сознании, — можно говорить лишь тогда, когда общество взрослеет. Наше общество сегодня находится на подростковом уровне, оно еще стесняется жалеть, любить, сострадать всерьез: боится, что засмеют. Поэтому новое, современное российское кино о войне, умное, пронзительное, такого уровня, как «Проверки на дорогах» или «Военно-полевой роман», появится еще не скоро. Для этого надо, чтобы прежде появились новые мы.