«Расторгуев как-то поздно вечером моему мужу звонит и спрашивает: «Знаешь, где сейчас твоя жена?» — «Дома, но она уже спит». — «А ты проверь, — настаивает Коля. — Вот я только что прочел, что она сейчас со мной». После настоящей травли, которую желтая пресса устроила нам с Димой, я стала редко общаться с журналистами.
Возможно, это просто чей-то заказ. Папарацци появлялись именно там, где я могла находиться. Вот, к примеру, перед Новым годом, после премьеры «Адриенны» в Театре Маяковского, когда я с огромным букетом цветов появилась на выходе, откуда-то выскочил человек с фотокамерой и быстро защелкал. В результате на следующий день появилась заметка о том, как Дроздова со словами «Миша, заводи, поехали в ресторан!» плюхнулась в машину и парочка укатила в неизвестном направлении».
Ольга ДРОЗДОВА, КП, 17. 02. 2006
«Распространился некий миф, что я очень не люблю журналистов. Фраза просто идиотская: все равно что сказать «я не люблю писателей» или «я не люблю музыкантов». На самом деле я не люблю плохих писателей и плохих музыкантов, а также плохих журналистов. А хороших я люблю».
Андрей МАКАРЕВИЧ, КП, 11. 01. 2001
«Ну все, что касается нас с Дроздовой, оставим желтой прессе. Что мы разводимся, что мы напиваемся, что мы деремся, ну много чего еще можно написать. Желтая пресса любит это обмусоливать. Надоело!»
Дмитрий ПЕВЦОВ, интервью АиФ, 12. 04. 2005
«В России появляется все больше изданий, предпочитающих «подглядывать в замочную скважину» за знаменитыми людьми, публиковать материалы, основанные на слухах непонятного происхождения... Обуреваемые жаждой скандала журналисты подчас публикуют статьи, шокирующие степенью лжи и хамства… Хватит спускать все с рук. Хотите врать — врите. Только за это ответьте».
Из открытого письма Александра АБДУЛОВА
Инициатором письма выступил Александр Абдулов, которого вконец разозлила публикация в одной из желтых газет (не будем делать ей рекламу). Там утверждалось, что у Абдулова две жены. Артист подал в суд и выиграл 100 тысяч рублей, хотя просил 30 миллионов. Он искренне желал разорить газету и вообще уверен, что за вранье надо наказывать «вплоть до отзыва лицензии». Артист и другие подписанты — Инна Чурикова, Олег Янковский, Дмитрий Певцов (костяк «Ленкома»), Алла Пугачева (член Общественной палаты, совесть нации), еще две дюжины артистов (число их будет расти, ибо «многие на гастролях») — просят немедленно внести поправки в закон «О СМИ» и Гражданский кодекс. Предлагаются новшества двоякого рода: во-первых, артистов должны защитить от вторжения в их личные дела. Во-вторых, ответственность за ложь должна быть строже, нежели предусмотрено действующим законодательством: «Хотите врать — врите! Но отвечайте за свои слова» (А. Абдулов).
В принципе требования артистов вполне законны. Я сам, честно говоря, ненавижу желтую прессу. Это из-за нее нас всех зовут щелкоперами, журналюгами, ворошителями грязного белья — хотя именно дискредитация нашей профессии и привела к тому, что сегодня хоть кого разоблачи, хоть любой секретный сговор выволоки на полосу — никого уже не зацепишь. Все подумают, что либо ты куплен, либо газета продажна, либо врешь, как всегда. И потому ничего дурного в том, чтобы окоротить некоторое количество «коллег», нет. Особенно я ненавижу этот захлебывающийся, панибратски-хамский, гламурно-вонюченький стилек таблоидов и глянца: «Девушка завалилась на вечерину в прикиде от... (не знаю, не разбираюсь в прикидах), быстренько насосалась вискарика и прильнула жирным поцелуем к многострадальным губам Бори Моисеева. Ее муж был в бешенстве, расколотил посуды на 500 долларов и дружеских рож на 200». Если вдруг и закроют половину этих изданий, очень, кстати, неплохо чувствующих себя в любые перипетии внутренней политики и рынка, я не особенно огорчусь. Беда в том, что закрывать будут совсем другие издания, это у нас практика такая: замастить «журналистов» вообще — и начать расправу с тех, которые меньше всего виноваты. Но об этой тенденции — чуть ниже. Сначала — о другой.
Я вообще не очень люблю, когда творческие люди обращаются к власти с открытыми письмами. Собственно, с закрытыми не лучше — в них они еще меньше стесняются. Пикантна сама ситуация, в которой артист просит власть защитить его. И от кого же? От журналиста! Оградите, батюшка барин, совершенно не стало нашего терпения. Вся практика артистической или литераторской переписки с властями — особенно в России — наводит на мысль о том, что ничего, кроме позора, из этого обычно не получается. Творческие люди в России вечно стучат друг на друга, и это как бы не совсем хорошо. Мне вообще кажется, что только в творческом кризисе актеры начинают так заботиться о неприкосновенности своей частной жизни: в другое время их куда меньше заботили бы происки желтой прессы. Искусство — такая вещь, любые язвы лечит. И зрителю, и творцу.
Впрочем, общественно-доносительская активность творцов в их общении с властью — не новость. В позапрошлом году никто не заставлял деятелей культуры подписывать письмо с осуждением уже осужденного Ходорковского. В лучшем случае деликатно попросили. Но ведь когда тебя просят — отказываться трудней, чем когда требуют. Когда топают ногами — у отказчика есть хоть утешение в виде собственной моральной правоты, а когда к тебе со всей душой — неудобно же в ответ хамить приличным людям! Куда как грустно было видеть под антиходорковским дацзыбао многие подписи, памятные по справедливой в 1999 году кампании в защиту московского мэра. Наверное, и под нынешней петицией эти же люди с удовольствием поставят автографы — важно ведь совпасть с тенденцией, а новое письмо более чем своевременно. Никто также не заставлял А. Гордона и Д. Липскерова выступать с осуждением «Эха Москвы». Я сам не поклонник «Эха», но коллективных писем не подписываю — я в случае чего и статью написать могу. Что доказали Гордон и Липскеров? Что талантливые люди открытых писем во власть не пишут, ибо обращение к этому жанру — первый признак творческой несостоятельности. Самое интересное, что все об этом знают. Но делают вид, что забыли.
Если бы А. Абдулов, О. Янковский и особенно А. Пугачева обратились со своим письмом к прессе, а не к начальству — уверен, они встретили бы полное взаимопонимание. Если бы они отказались встречаться с журналистами до тех пор, пока А. Абдулову не выплатят требуемую компенсацию, — это было бы куда более эффективно. Наконец, если бы все перечисленные звезды требовали уважения к себе, а не поправок в законодательство — журналисты наверняка быстрее выполнили бы все их просьбы без всякого начальственного окрика. Ибо если артист обращается не к непосредственным виновникам своих переживаний, а к власти — это означает только одно: он считает себя национальным достоянием. Подлежащим охране, как особняк XVIII века. Но, увы, никакая власть не может гарантировать неприкосновенности даже самой лояльной звезде — хотя бы потому, что личная жизнь большинства наших звезд становится единственной темой, на которую можно говорить всерьез. Не о творчестве же!
Я скажу сейчас печальные и, возможно, резкие вещи. Но, к сожалению, почти все наши звезды пришли из советского периода нашей истории. Лучшие их роли — в прошлом. Что касается Д. Певцова — я понимаю, до какой степени ему надоело пережевывание сплетен о его браке с О. Дроздовой. Но, к сожалению, творческий потенциал звездной пары не дает решительно никаких оснований говорить об их театральных открытиях и кинематографических прорывах. Среднее и младшее поколение наших звезд, боюсь, своей славой обязано в основном именно треклятым сериалам и столь же треклятым таблоидам, причем одно без другого не имело бы никакого смысла. Бесконечные браки-разводы, сходы-расходы и светские мероприятия давно уже заменяют нашим артистам послужные списки — не будете же вы всерьез разбирать «Ментов», «Убойную силу», «Александровский сад»? Не станете же с киноведческой точки зрения анализировать «Дозоры» и «Жесть»? Если вы участвуете в чисто развлекательных и вдобавок насквозь вторичных проектах, господа, — не ждите, что кто-то станет расспрашивать вас в интервью о том, как вы работаете над ролью. Дарья Донцова, например, четко сознает свое место в иерархии культурных ценностей и в интервью говорит все больше о мопсах. Производители продукции класса С не должны ждать, что о них напишут по классу А. Я не говорю уж о скандалах вокруг браков и разводов А. Пугачевой: мы рады бы, честное слово, написать о ее хитах, но хитов не наблюдаем.
Во всем этом есть еще одна малоприятная подробность. Тенденция нашего времени — именно откровенный зажим прессы, которой становится нельзя уже и то, и это, и пятое, и десятое. Только что возбуждено уголовное дело против редактора сетевой газеты «Курсив» — за непочтительную статью о президентском послании. Церковники со всех сторон внушают журналистам, что светским людям негоже решать проблемы Церкви и вообще упоминать о ней в любых тонах, кроме восторженных. Депутаты во главе с незабываемой Л. Стебенковой настаивают на нравственной цензуре — ни тебе про насилие, ни про пороки. Нравственной цензуры требуют православные, мусульмане, парламентарии, пенсионеры, теперь еще и художники — словом, решительно во всем виновата пресса, развращающая страну! Это типично постиндустриальный и, если хотите, постмодернистский взгляд на проблему: в постмодернистскую массмедийную эру, как известно, событие считается непроисшедшим, если о нем не рассказали. Стало быть, если оно произошло — виноват именно рассказчик, и media — уже не только message, но еще и reason — первопричина, повод. Это весьма наглядная иллюстрация того, как постмодернизм отлично сочетается с тоталитаризмом: не рассказывайте гадостей, и гадостей не будет. Причем вторжение в частную жизнь артистов можно трактовать весьма широко: очень скоро любой непочтительный отзыв будет восприниматься нашими национальными достояниями как грубое личное оскорбление, незаживающая душевная травма, приносящая неисчислимые нравственные страдания. Вы подумайте, я несу зрителю всю свою душу, я вкладываю ее, можно сказать, я вообще подписывал письмо против Ходорковского, не говоря уж про благотворительность, и тут про меня какой-то невежда с не обсохшим на губах молоком пишет, что я плохо сыграл в четвертом сезоне сериала «Ужасная страсть»! Это посягательство на, я не знаю, национальную святыню, я буду жаловаться, я в суд на вас подам и лицензию отберу!
Вы думаете — автор шутит, а он не шутит, ко мне литератор Л. приходил однажды и в суд грозил подать за статью, где было написано, что он плохой писатель. А он хороший писатель! Он пойдет в суд и докажет, что хороший! Свидетелей приведет! И в самом деле — где гарантия, что негативный отзыв нельзя будет интерпретировать как посягательство на личность? Ведь актер играет личностью, биографией, всей душой! И если предлагаемые поправки будут приняты, это будет означать, что подписанты — люди не простые. Сам президент к ним прислушивается! Вы можете резко отозваться о людях, к которым прислушивается президент? Я — нет.
И потому у меня тоже назрела идея кое-какого обращения. Только не к власти или, по крайней мере, не к первым трем ее ветвям. Уважаемые коллеги — хорошие и плохие, образованные и не очень, с обсохшим и необсохшим молоком и не с молоком на губах и не на губах! Убедительно прошу вас не писать больше обо всех 30 артистах, подписавших данное письмо. И обо всех эстрадных артистах и сериальных звездах, не покидающих наши экраны. Не писать о них вообще ничего, чтобы не травмировать даже прикосновением. Не упоминать их личную жизнь. Не анализировать творческую, ибо мы все равно ничего ни в чем не понимаем. Не освещать их творческие планы, визиты в клубы, выезды на дачу и на морские курорты. Не надо. Хватит. Попробуем немного пожить друг без друга. Или в стране в самом деле не о чем писать? Да я вас умоляю. В России тысячи провинциальных театров, а главное — миллионы простых людей, о которых никто никогда ничего не писал и которые, ей-богу, заслуживают этого гораздо больше.
