Удлинение ВПП

Неразбериха со списками (первые дни было неизвестно даже точное число пассажиров на борту) оставляла родным надежду. К концу недели надежд уже не осталось

«Я (мой друг/брат/родственник) должен был лететь этим рейсом». Так на прошлой неделе говорил, кажется, каждый второй иркутянин, потому что людям, как известно, свойственно примерять чужие трагедии на себя. Единственное отличие Иркутска, где за последние 12 лет случилось уже пять крупных авиакатастроф, — в том, что совсем чужих трагедий здесь почти не осталось

Анна Рудницкая, Иркутск — Москва
Фото: Ilya Naymushin/Reuters, Alexander Natruskin/Reuters, Misha Japaridze/AP

Моросит мелкий, холодный, почти осенний (в прошлый понедельник в Иркутске было +12) дождь. У здания морга на улице Гагарина за оцеплением стоит толпа измученных и замерзших людей, которые утром, после нескончаемого перелета с вынужденной посадкой в Братске, прилетели наконец в Иркутск, из аэропорта поехали на встречу с министром транспорта Левитиным, а теперь должны пройти процедуру опознания своих родных. За оцепление пускают по пять человек, а в толпе несколько сотен, и, чтобы не терять время, они читают подготовленные за прошедшие сутки списки с описанием трупов — отдельно дети, мужчины и женщины. Описания выглядят чудовищно жизнеутверждающими: «Правильное телосложение, удовлетворительное питание…» — это из детского списка. В примечаниях: «Опендикс (орфография оригинала. — Ред.) присутствует».

— Что это, Толя, я не понимаю! Что здесь написано?.. — бьется в слезах женщина со «взрослым» списком в руках. Она остановилась на страшной фразе «отсутствует фрагмент голени на две трети…»

— Здесь написано, что нога оторвана, — спокойно говорит мужчина.

Из-за оцепления возвращается женщина и устало говорит тем, кто ждет своей очереди: «Люди обгорели очень сильно. Шансов найти своего почти нет, надо сдавать кровь». Радостной мелодией звонит мобильник, она берет трубку и говорит: «Да здесь вся Москва собралась…» Среди почти двухсот пассажиров рейса 778 собственно иркутян было меньше трети.

О погибших в этой катастрофе известно едва ли не больше, чем о живых, — меньше всего шансов уцелеть было у пассажиров бизнес-класса, и про их гибель газеты сообщали в первую очередь. Среди VIP-пассажиров оказались замглавы администрации Усть-Ордынского округа Наталья Суборова, начальник Усть-Ордынской ГИБДД Петр Ербанов, старший тренер Иркутской области по конькобежному спорту Владимир Литвинцев. И редактор «Комсомольской правды — Иркутск» Татьяна Инешина, и дочь писателя Валентина Распутина — Мария, и начальник управления ФСБ по Иркутской области Сергей Коряков…

Про его гибель не говорили до последнего — пресс-служба ФСБ запретила. Во вторник корреспондент «Огонька» разговаривал с ее руководителем Иваном Стукаловым, и тот говорил: «До тех пор пока тело не опознано, мы считаем его живым, и я прошу вас говорить и писать о нем только в настоящем времени». Зачитал по бумажке биографическую справку, пообещал прислать фотографию и добавил: «Понимаете, настоящий был мужик, боевой…» На следующий день Сергея Корякова опознали. Его похоронят в Красноярске, откуда он перевелся в Иркутск всего год назад.

В том же самолете, только во втором салоне, летел еще один сотрудник ФСБ из Ярославля — Андрей Шалыгин с женой и сыном. Он летел на Байкал в отпуск, вез Сергею Корякову, с которым был знаком по службе в Ингушетии, подарки. Возможно, они успели встретиться — пассажиры бизнес-класса и остальных салонов при посадке заходили в самолет по одному трапу.

Андрей Шалыгин, его жена Нина и сын Илья погибли.

***

Владимир Данилов тоже должен был лететь бизнес-классом. Но попал не в списки погибших, а в сообщения информ-агентств — правда, безымянным, как «еще один пассажир, помогавший спасать людей». (Главной героиней рейса 778, как известно, стала стюардесса Виктория Зильберштейн, сумевшая открыть запасной выход в конце самолета, через который выбрались наружу не меньше 20 человек. И главный раввин России уже предложил присвоить ей звание «Человек года 5766»).

Владимир Данилов, директор иркутского филиала «Номос-банка», возвращался из командировки — рабочего совещания в Москве. Директору банка по статусу положено летать бизнес-классом. Владимир Иванович и летает, когда не один, а с коллегами. А когда один: «Ну зачем он мне нужен, если так билет стоит 15 тысяч, а в бизнесе — 90? Я и в обычном салоне прекрасно долечу, мне места хватит».

В аэробусе места действительно хватало — самолет заменили прямо перед посадкой (первоначально рейс должен был выполнять ТУ-154, но он задержался на стыковочном рейсе), и пассажирам сказали, что они могут занимать любые свободные места. Владимир Иванович пересел из своего 8-го ряда поближе к хвосту — там были свободны сразу три кресла. И занервничал, когда самолет пошел на посадку, потому что с армейских времен сохранил привычку автоматически засекать хронометраж полета. А тут что-то было не так. Самолет уже коснулся земли, люди начали расстегивать ремни безопасности — и в этот момент аэробус снова помчался по взлетно-посадочной полосе, слетел с нее, протаранил бетонный забор и стоящие рядом гаражи. «И все впереди полыхнуло, как в фильме», — увидел Владимир Иванович, открыв глаза. Больше он по сторонам не смотрел — побежал к выходу, расположенному на его, левой, стороне самолета, подергал за ручку, потом нашел рычаг и открыл люк. Помог выпрыгнуть девушке и мужчине, спустился сам. Следом на кучу из обломков бетона и обломков гаражей с высоты около 4 метров выпрыгнули еще несколько человек, он успел насчитать восьмерых. Некоторые прыгали, вставали и просто уходили прочь по улице. Владимир Иванович увидел по другую сторону от самолета машины пожарных и «Скорой» и пошел туда. Через несколько секунд сзади раздался взрыв…

Жену с сыном он встретил уже в машине, когда они собрались уезжать. Они приехали встречать его в аэропорт, прождали до 8:30 (самолет приземлился в 7:44), а потом им сказали, что рейс 778 по техническим причинам совершил посадку в аэропорту Братска. Жена испугаться не успела. В слезах Владимир Иванович нашел сына — тот выходил из зала ожидания чуть позже и успел встретить одного из спасшихся пассажиров, всего в дыму и копоти, который сказал, что самолет разбился. Владимир Иванович дошел до своей машины ровно в тот момент, когда с другой стороны к ней подошел сын, чтобы сообщить новость маме. Вечером в воскресенье Владимир Данилов отпраздновал свой новый день рождения, а в понедельник уже был на работе. Знакомый врач, правда, все же посоветовал ему взять отпуск и поехать отдохнуть — серьезных травм Владимиру Ивановичу не досталось, но пережитый шок может сказаться в любой момент.

***

Про то, что значит пережить свою смерть, может рассказать Вера Коротеева, бывшая жительница дома № 145 по улице Гражданской, на который 6 декабря 1997 года рухнул грузовой военный самолет «Руслан». В той катастрофе погибло 70 человек — в основном Верины соседи по дому. Она открыла входную дверь подъезда, собираясь выйти на улицу, чтобы навестить родственника, ровно в тот момент, когда пламя от горящего лайнера накрыло дом. И бежала через огонь сколько было сил, пока не поняла, что сил больше нет, не открыла глаза и не увидела, что все вокруг белое. Она выбежала из того пожара и осталась жива, получив ожоги 20 процентов поверхности тела.

Теперь Вера живет в новом доме, который построил для пострадавших в катастрофе «Руслана» иркутский авиазавод. Дом новый, но район прежний — так называемый Иркутск-2, где находится сам завод. На нем работали Верины родители и работают почти все соседи. Аэродром, с которого взлетал «Руслан», тоже принадлежит заводу. На аэродроме периодически проходят испытания новой техники, и тогда над Вериным домом с ревом проносятся военные самолеты. Вечером к Вере приезжает «скорая» — давление.

Остальные иркутяне, впрочем, не так чутко реагируют на рев самолетов. По крайней мере, в городских агентствах недвижимости корреспонденту объяснили, что район аэропорта «приравнен к центру» и жилье там стоит дорого. Причем застройка продолжается — всего несколько лет назад на непосредственно прилегающей к аэропорту улице построили пятиэтажку, еще чуть раньше — несколько многоэтажек.

А на месте Вериного дома теперь стоит церковь. Директор авиазавода принимает участие в работе штаба по оказанию помощи пострадавшим — «потому что опыт есть», а сам завод изготавливает цинковые гробы для отправки самолетами в Москву и другие города «груза-200».

… Вера с подругой Татьяной пьют чай и смотрят по телевизору местные новости, где в который раз показывают обломки сгоревшего самолета с надписью «Сибирь» на хвосте.

— Надо было бежать, бежать оттуда изо всех сил… — непонятно кому говорит, вытирая слезы, Татьяна.

— А я бы уже не смогла, — отвечает Вера. — Второй раз бежать через огонь не смогла бы.

***

В аэропорту Домодедово ждет рейса на Иркутск Антон Михайлович Лехатинов, доктор инженерно-геологических наук, лауреат Государственной премии. Рейс задерживается «метеоусловиями Иркутска» уже на семь часов, но ожидание Антону Михайловичу не в тягость, потому что билет у него был на субботний рейс 778 авиакомпании «Сибирь», а московский зять, у которого они и гостили с женой, уговорил его задержаться еще на денек. Грех то есть ему жаловаться на погоду. И он, сидя в кафе аэропорта Домодедово, рассказывает про иркутские метеоусловия.

Мокрый кружок от чашки на столе — это и есть Иркутск. Антон Михайлович салфеткой ведет капельку в сторону — это Байкал. Когда дует южный ветер, самолеты идут на посадку со стороны Байкала, а когда северный — со стороны города (чтобы ветер всегда оставался встречным). От Байкала и Ангары над Иркутском и над территорией аэропорта почти все время стоит туман. А взлетно-посадочная полоса (ВПП) идет под уклоном, что зимой, при обледенении, сильно затрудняет посадку, и к тому же она гораздо короче, чем в московских, например, аэропортах, потому что сам аэропорт находится практически в центре города и удлинять ВПП особо некуда.

Сам Антон Михайлович давно, еще в 60-х годах, тоже жил в центре города, на улице Софьи Перовской, и страшно радовался каждый раз, когда у него над головой ревели самолеты, потому что это являлось наглядным доказательством успехов советской авиации. Потом авиация перестала быть советской, а Антон Михайлович практически перебрался жить в Москву, приезжая в Иркутск только на лето. Все это время в Иркутске шли разговоры о том, что аэропорт надо бы убрать из города и перенести в другое место. Назывались разные варианты — и в 70 километрах от города, рядом с военно-воздушной базой «Белая», и в 50, на полпути между Иркутском и Усть-Ордынским. После очередной катастрофы — хотя все они напрямую были никак не связаны с условиями расположения аэропорта — разговоры, как правило, активизировались. Как только утихал шум — снова смолкали.

Антон Михайлович, когда обсуждал с корреспондентом варианты переноса аэропорта, еще не знал, конечно, что спустя три дня, в среду, губернатор Иркутской области подпишет соглашение с Федеральным агентством по воздушному транспорту о том, чтобы строить новый аэропорт в 36 километрах от города, между Иркутском и Ангарском. На этот раз точно, без дальнейших обсуждений.

Понадобилось минимум 12 лет — если считать с первой крупной постсоветской катастрофы над Иркутском — и более 450 жизней, чтобы страна, занятая удвоением ВВП, обратила внимание на проблему удлинения ВПП в отдельно взятом областном центре.

Антон Михайлович не знал еще и новости, которую уже в самолете сообщил ему друг Юрий. Рейсом 778 сутки назад летела дочка их общего знакомого Константина Митупова, Евгения. Она была беременна. Вместе с этим нерожденным ребенком в катастрофе рейса 778 погибли семеро детей.

Гаражи спасли жителей частного сектора. Засыпанная гравием площадка за взлетно-посадочной полосой, если бы она была, могла бы спасти пассажиров

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...