Книга писателя Игоря Ефимова «Стыдная тайна неравенства» (издательство «Захаров») выходит в свет и может стать для страны, прожившей почти век уравниловки, нравственной бомбой.
Жить в мире, где люди не равны в возможностях, способностях, вкусах, — это нормально. Быть исключением — в этом нет ничего стыдного
Страшно осознать себя меньшинством. Но оставаться и дальше в искусственном неведении, в утешительном самоослеплении кажется мне еще страшнее. Провидящие, мыслящие, «получившие пять талантов», те, кто от рождения «более равны, чем другие», не бойтесь нарушить стыдную тайну, не бойтесь заговорить вслух о врожденном неравенстве. Не бойтесь, что вас подслушают и таким образом обнаружат. Те, кому «мало дано», книг не пишут и не читают. Их досуг — телевизор, пивная, стадион. Но они безошибочно опознают вашу отдаленность и враждебную исключительность, как бы вы ни прятались. Вспомните «451 градус по Фаренгейту» Брэдбери, вспомните «1984 год» Оруэлла, вспомните «Обитаемый остров» Стругацких. Вы можете отдать титулы, звания, богатство, посты — вас найдут инстинктом и под рабочим ватником, и под монашеской рясой, и под солдатской гимнастеркой.
Нет ничего постыдного в том, чтобы быть исключением. Как сказал Аристотель: «Кто способен предвидеть и предусматривать, тот и должен быть господином». Вам дан дар «предвидеть и предусматривать», и зарыть его в землю было бы преступлением перед тем же близоруким большинством. Да, большинство смотрит на вас с враждебностью и подозрением, но это лишь потому, что своим провидением вы вносите в его жизнь тревогу. Однако вы-то знаете, что тревога эта — спасительна. Она есть благо в том смысле, в каком благом является дарованное нам чувство боли — предупреждение об опасности.
Человек, глушащий боль вином или наркотиком, скоро превращается в развалину.
Народ, «побивающий камнями» своих дальновидящих, заплатит за это страданиями и нищетой.
Защищая себя, мы защищаем всех.
ЛЮДИ ОТ РОЖДЕНИЯ НЕРАВНЫ
Не в том смысле они неравны, что одни от рождения лучше других, — нет, нет и нет. А в том смысле, что волевой потенциал одних заметно превосходит волевой потенциал других. И он может проявиться как в подвигах и в свершениях, так и в самых немыслимых злодействах, на которые у среднего человека просто не хватит решимости.
Ум и глупость, смелость и трусость, доброта и злоба, талантливость и бездарность, изящество и безвкусность — все эти свойства, в причудливых и непредсказуемых сочетаниях, обнаружатся потом в человеке растущем и созревающем. Но уже в момент рождения каждый таинственно наделен разной по силе жаждой жизни.
Именно эту разницу имеет в виду Платон, когда говорит, что человек от рождения может быть золотым, серебряным, медным или железным.
Именно она лежит в основании мысли Аристотеля о том, что «одни умеют предвидеть и предусматривать, а другие — нет».
Именно ее — затоптанную наступающим уравнительством — пытался высветить Ницше, писавший, что «всякое восхождение типа «человек» на высшую ступень развития было... делом аристократического общества, привыкшего верить в нерушимость длинной людской иерархической лестницы, в различную ценность разных людей».
Именно эту разницу имел в виду Бердяев, когда писал, что «никогда еще не было такого острого конфликта между избранным меньшинством и большинством, между вершинами культуры и средним ее уровнем, как в наш буржуазно-демократический век».
Именно эта разница дает ключ к пониманию строчки Бродского: «Равенство, брат, исключает братство» (ибо братья бывают старшие и младшие).
Именно ее описывает Христос в притче о талантах, говоря, что при рождении одному дается «пять талантов, другому два, иному один».
Но в этой разнице даров нет никакой предопределенности судьбы. Ибо кроме талантов человеку дается еще самый главный дар — дар свободы. Он свободен зарыть свои таланты — хоть один, хоть два, хоть все пять — или пустить их в рост, в оборот, в обогащение жизни. Смело направлять луч сознания, куда хватает его силы, или избирательно обходить все пугающее, укоряющее, болезненное — вот смысл дарованного нам выбора. И этот свободный выбор между веденьем и неведеньем и определит в конце концов ценность человеческой жизни, ценность личности.
Ультрафиолетовые лучи не лучше и не хуже инфракрасных. Высокие радиочастоты не лучше низких — просто другие. Есть электричество высоковольтное и низковольтное. Так и люди — их волевой потенциал, дарованный от рождения, может быть весьма различным. Он не поддается точному измерению, но мы все умеем инстинктивно угадывать высокий потенциал — и порой очень рано. Многие великие военачальники — от Александра Македонского до Наполеона Бонапарта — были выисканы инстинктом и вознесены армией, ищущей вождя, совсем молодыми.
Высоковольтное меньшинство и низковольтное большинство — между ними так же невозможно провести четкую границу, как невозможно отделить вершину горы от ее подножия. Но они существуют с той же несомненностью, как существуют вершина и подножие горы. И всякий социально-политический мыслитель, который пытается игнорировать эту разницу, может быть уподоблен географу, который исходил бы из допущения, что Земля — плоская.
«Люди равны перед Богом» — но это лишь потому, что Бог непомерно велик и наши различия перед лицом Его всеведенья и всемогущества ничтожны. В церкви высоковольтный может опуститься на колени рядом с низковольтным, и в этом не будет никакого притворства или неправды — ибо перед лицом Творца мы поистине едины. Но между собой мы очевидно и мучительно неравны. Любая эгалитарная идеология, пытающаяся утверждать обратное, по сути, присваивает себе прерогативу Божества. И если ей удастся прорваться к власти, она всегда кончит самообожествлением.
Между высоковольтными и низковольтными вечно будет существовать напряженность, с которой строитель общества должен обходиться весьма осторожно. И если он попытается игнорировать эту напряженность, он может в очередной раз создать короткое замыкание такой силы, что оно опять — как это уже бывало не раз на протяжении мировой истории — надолго погрузит жизнь в темноту.