На этот раз Черняков не будет радикально осовременивать оперу: он хочет сделать ее максимально драматической, акцент — на мимику и жест. Главный элемент декорации — длинный стол, который символизирует вечный круг русской жизни — и столичной, и провинциальной
Дмитрий, приглашенные режиссеры часто бывают недовольны труппой… Какие отношения сложились у вас с Большим театром? Труппа вас понимает?
Вообще, «Онегин» — опера особая, она шла в Большом десятилетиями. И я ждал, честно говоря, больших проблем, с этим связанных, — в том смысле, что спектакль легендарный, «это наше все». Ждал немыслимого сопротивления, которое мне пришлось бы перебарывать: «А вот мы делали так, а вот в пушкинские времена… нельзя было так ногу класть на ногу…» Ничего этого не было, у меня такое ощущение, что все работали с «Онегиным» как с заново написанным, свежим сочинением. Это для меня тоже было неожиданностью, я думал, что Большой театр — это что-то более трудносдвигаемое… Как будто никто оперы не знал, как будто ее принесли с пылу с жару, и мы начали ее ставить — у меня сейчас такое ощущение.
В ваших прежних постановках были переодевания оперных певцов в маскхалаты, перенесение классических сюжетов в наши дни… Что вы на этот раз хотите сделать с «нашим всем»?
Я хочу, чтобы все было очень честно и максимально глубоко. Вот две мои задачи. Там, где есть честность и глубина, там возникает обязательно и искренность, естественность, соотнесенность с тем, что всем интересно, и за этим уже идут все остальные вещи. А какого-то формального приема, которым бы я постоянно пользовался, нет. То есть если я перенесу действие, скажем, в парк аттракционов, то это будет вызвано не желанием эпатировать, а результатом раздумий совершенно другого рода.
Вам интересна именно русская классика? Вы продолжите ее ставить?
У меня еще две русские классики впереди: «Игрок» Прокофьева и «Хованщина» Мусоргского. «Хованщина» будет в Мюнхене в марте 2007 года, а премьера «Игрока» — в Берлине, в марте 2008 года. В оперных театрах — не только в России — выбор спектакля — это почти всегда дело команды театра, а режиссера, в данном случае меня, приглашают уже их осуществлять.
А что вас лично волнует сейчас?
Волнует состояние здоровья перед премьерой. Я болел много, за два месяца никак не могу поправиться. Из-за этого на «Онегине» я выбился из собственного репетиционного графика. Теперь, чтобы все хорошо сделать, пришлось работать за троих, в три смены. Главное — не заболеть, я чувствую, что после премьеры надо будет заняться здоровьем.
