Режиссер-документалист Виталий МАНСКИЙ покажет на СТС проект о детях, рожденных в 2000 году. Подобного проекта в мире нет
Двадцать шесть младенцев появились на свет, и это был свет, установленный телевизионщиками для съемок. Поддавшись в 1999 году всеобщему ажиотажу, связанному со сменой трех девяток на три нуля (тогда казалось, начнется новая эра), режиссер Виталий Манский и его коллеги взялись создать документальную летопись о людях, родившихся в 2000 году. Фильмы под названием «Россия. Начало» вышли на втором канале. Авторы решили возвращаться к этим историям каждые шесть лет. В этом году СТС покажет продолжение — фильмы «Поколение».
Руководитель проекта Виталий МАНСКИЙ рассказал «Огоньку» об этой работе и о том, как, судя по его героям, изменилась жизнь в России:
— Уникальность идеи в том, что мы выбрали героев до момента их рождения. А еще мы снимаем не просто детей, но и родителей ребенка, и ту среду, в которой этот ребенок появился на свет. Для телевидения это достаточно рискованный путь — всякое бывает даже во время родов. Ничего подобного в мире не делалось. Игорь Шадхан в течение нескольких лет снимал детей. Его «Контрольная для взрослых» — удивительный для советского телевидения проект. Англичане в своем проекте «Севен ап» задавали вопросы 7-летним детям, а потом когда они стали 14-летними, 21-летними… Режиссер Майкл Эптид дошел уже до «49 ап», то есть до 49-летних. Но все это — развернутые телеинтервью во времени. Когда «Севен ап» вышел за пределы Англии, в России его снял Сергей Мирошниченко (и, кстати, получил «ЭММИ» за картину «Четырнадцатилетние, рожденные в СССР»). Сергей уже стал вносить больше той среды, в которой существовали герои. Для нас среда очень важна. Например, один из наших фильмов — об осетинской семье. Женщина работает учителем в сельской школе. В 1999 году она, ожидая ребенка, рассуждала о том, придет ли в их дом война. 1 сентября 2004 года она стояла в школе на линейке, в нескольких десятках километров от Беслана. Понятно, что трагедия, всколыхнувшая весь мир, не могла не отразиться на жизни ее семьи.
Но тут вы случайно попали в точку с выбором героя — этих событий никто предвидеть не мог. В чем заключался осознанный выбор?
Мы определили типологические ситуации: «новые русские», малообеспеченные родители, многодетная семья… Мы хотели представить разные социальные слои и разные регионы. Николай Макаров из Питера нашел семью инвалидов по зрению, мечтающих, чтобы их ребенок родился зрячим. Владимир Герчиков рассказал о женщине из Воронежской области, которая ждала 19-го ребенка. Татьяна Фурман снимала фильм о чеченке, в тот момент жившей в лагере для беженцев, а сейчас вернувшейся на родину (в 1999 году война в Чечне была неотъемлемой частью жизни, и мы не могли обойти эту тему). Всеволод Блотнер сделал картину о беременной девушке, сидящей в Петербурге за разбой (отец ребенка сидел в соседней тюрьме). Кстати, отчасти благодаря съемкам нашего проекта сразу после родов женщину освободили. Ее муж все еще досиживает свой срок. Ребенка они назвали Винсентом в честь героя «Криминального чтива». Нам удивительным образом удалось снять момент появления на свет детей во всех 26 случаях. Я снимал один из фильмов — о канадском фотографе Хайди Холлинждер, которая в те годы жила в России. Имя отца ребенка она держала в секрете, но было ясно, что он русский. Хайди решила рожать у себя в Монреале. Я приехал туда. Сижу-сижу, а она не рожает. Дожидаться оказалось непросто.
Тогда отцы не присутствовали при родах, а режиссеры и операторы стояли рядом?
Да, отцы присутствуют буквально в двух фильмах. Была непростая ситуация со съемкой в Осетии. Все-таки у них есть определенные традиции. Но совет старейшин горного села собрался и разрешил пустить нас.
Никто не отказался от участия в проекте за эти годы?
Нет, хотя может случиться и такое. Например, в Англии один из пацанов, выбранных режиссером в семилетнем возрасте, в дальнейшем увлекся телевидением, уехал из своего провинциального городка, стал журналистом и в итоге — гендиректором канала Channel 4, транслирующего этот проект. И вот человек, вошедший в мировую телевизионную элиту в какой-то мере благодаря проекту, не только сам отказался дальше сниматься, но и закрыл эту программу на своем канале.
Видно, замучили его документалисты.
Не знаю, но вероятность того, что герои не захотят сниматься, есть. Кроме того, согласие на съемки давали родители. Маленький ребенок еще их послушает, а подросток уже может воспротивиться. Например, скажет: «Я не хочу, чтобы знали, что я родился в тюрьме». У нас сейчас есть сложная ситуация. В семье милиционеров из Перми муж погиб в автомобильной катастрофе, когда ребенку было два года. И женщина вышла замуж за сослуживца, тоже милиционера и даже с тем же именем. Ее дочка не знает, что это не родной папа. Мы предложили семье принять решение самим. И они решили остаться в проекте.
Можно сделать какие-то обобщения и выводы — о жизни людей, о стране, о новом поколении?
Не хочется обобщать, называя это «путинской Россией». Конечно, жизнь человека связана с экономической и политической ситуацией в стране, и по фильму будет видно, что жить стало лучше. Наверное, это внешнее благополучие можно было бы надеть на идеологическую конструкцию: вот, посмотрите, у них — машина, квартира… Но у нас есть пример, когда за шесть лет в совершенно благополучной семье охладились отношения и что-то надломилось. И есть другой. В Новосибирске девушка в 1999-м ждала ребенка. Ее муж, омоновец, находился в командировке в Чечне и погиб, не успев узнать, что станет отцом (она хотела сообщить ему об этом при встрече). Вроде бы трагическая судьба. Девушка за эти шесть лет не вышла замуж, но они с дочкой живут наполненной, активной жизнью.
То есть, несмотря на вашу фактически социологическую выборку семей, обобщать все-таки нельзя?
Думаю, нет, хотя какие-то тенденции прослеживаются. Казалось бы, из 140 миллионов отобрано 26 семей — ничтожно малая величина. Два человека за шесть лет попали в автокатастрофу. Можно ли из этого делать какие-то статистические выводы? Наверное, нет. Но я лично стал аккуратнее переходить через дорогу.
Как вы объясняете сегодняшний бум документалистики?
Документальное кино просто стало выгодным. Один эпизод игрового сериала стоит 200 — 300 тысяч долларов и выше. Документальный фильм — в десятки раз дешевле, а пресловутый рейтинг у него такой же. И для имиджа неплохо.
А реалити-шоу в какой-то степени конкурент документалистики?
Реалити-шоу и документальное кино — разные вещи. Скажем так: документальное — это кино, а реалити — это шоу. Я никогда не поверю, что люди, оказавшиеся на необитаемом острове, начнут соревноваться в перетягивании каната. Я готов предположить, что в реалити-шоу кто-то может зачать ребенка, дабы эпатировать зрителя. Но естественными отношениями между людьми это не назовешь. Мы делали на СТС программу «Тату» в Поднебесной». Это была реальная история самого успешного проекта, развалившаяся на глазах у зрителя. Никто не предполагал такого развития событий. Если телевидение не руководит событием, а следует за жизнью, это в мировой практике очень ценится. Телевидение хочет предсказуемости: из пункта А надо обязательно попасть в пункт B, никаких С и D не предполагается. Мы снимаем кино, в котором есть только отправная точка — рождение героя. А дальше мы следуем за жизнью. В этом смысле кино не столько документальное, сколько реальное.
И очень трудоемкое. Сегодня мало кто будет тратить шесть лет на съемки.
Я вроде бы человек не пафосный, но это тот случай, когда понимаешь, что ты делаешь важное дело. Как любой документалист, я часто работаю в архиве. И с такой горечью каждый раз обнаруживаю выхолощенность предшествующих эпох. Кроме ключевых событий, на пленке не осталось ничего для нашего понимания, в каком мире жили люди. К примеру, я вижу, как какой-то человек сбивает крест с колокольни, как сбрасывается колокол, как толпа беснуется вокруг разоренного храма. Но ведь эти люди с детства ходили в храм, преклоняя голову. И я хочу увидеть человека в тот день дома: что он делает, что говорит своей матери, своему сыну. Мне безумно мало самого факта исторического момента. В нашем проекте мы снимаем тех, кто составлял ту самую толпу, по которой официальная хроника всегда проходила лишь мазком. Мы сохраним для истории реальную жизнь. Практически нет ни одного документального фильма, телевизионного проекта, который рассматривает судьбы простых людей не в историческом развитии государства, а в их собственном развитии, когда главным является не смена президента и цена барреля нефти, а первое слово их сына, первая оценка, которую он принес из школы, его первая любовь. К этому архиву будут возвращаться многие поколения.
За шесть лет изменились не только герои фильмов, но, наверное, и те, кто их снимает. В чем, к примеру, вы стали другим?
Я понимаю, что мне лучше публично не касаться каких-то тем, если я хочу заниматься своим делом. То есть ущемляя свою свободу в чем-то одном, я сохраняю ее в другом.