В Третьяковской галерее на Крымском валу — выставка одного из главных российских художников современности Эрика Булатова
В иерархии современного русского искусства проблема с авторитетами. Есть какой-то парадокс в том, что скромных и непубличных, диссидентов и подпольщиков, Булатова и Кабакова наградили генеральскими звездами. Теперь все, к чему они прикасались, обязательно к упоминанию. На открытии выставки главные редакторы журналов «Вог» и «Эль», Алена Долецкая и Ирина Михайловская, восторженно вскрикивали у стенда с детскими книжками, оформленными Булатовым: «Боже, какая прелесть эта Золушка!»
Под ретроспективу Булатова под названием «ВОТ» Третьяковка отдала площадку, где вчера висели Сезанн, Ренуар и Ван Гог. А еще так недавно музей категорически отказывался от его работ. Булатов хотел подарить Третьяковке несколько картин. Не вышло. Вернули. Так, в начале 80-х Минкульт с легкостью ставил штамп «Художественной ценности не имеет» на полотнах, которые Булатов вывозил за границу. Сегодня он — один из самых дорогих из ныне живущих русских художников — от 100 тысяч долларов за картину.
Чтобы собрать выставку, фонду «Екатерина» пришлось прошерстить 29 коллекций. Какие-то вещи взять так и не удалось. Хрестоматийную «СЛАВА КПСС», где от красных букв отслаивается синее небо, Булатов написал заново. Редкое удовольствие: это как если бы художник лично редактировал томик о себе в серии ЖЗЛ. Место Булатова — в учебнике истории. Его работы конечно же должны иллюстрировать главу «Восьмидесятые». На Западе он признанный прожектор перестройки. Его картины - кардиограммы эпохи, когда буквально всем не хватало кислорода. Вместо сердца — пламенный мотор, солнце загораживал чугунный советский герб, а горизонт — полосатая ленточка ордена Ленина. Эту работу Булатов придумал, лежа на больничной койке. Неделями он смотрел в окно, где горизонт заменяли перила балкона. «Закупоренная поверхность» — фирменный прием Булатова. Так в советском прошлом кроваво-красные лозунги и запреты душили любой пейзаж.
Когда ворота тюрьмы распахнулись, воздух стал чище, и слова на картинах стали синими: «Живу — вижу», «Иду», «Свобода есть свобода». Вот уже 10 лет он живет в Париже и видит из окон квартиры Центр Помпиду. К нам приезжает раз в год, на месяц, и больше не хочет обсуждать прошлое.
