За последние годы Проханов издал книг пять или шесть, точно никто не помнит; их покупают, но мало кто дочитывает до конца — это тяжкий труд. Книги Проханова год от года все больше разбухают, внешне напоминая подарочные коробки конфет: его романом «Крейсерова соната», например, можно сразить любого читателя — весу в самой книге килограммов семь, не меньше. Проханову удалось реализовать свою мечту стать «крупным советским писателем» буквально (за осуществление детской мечты мы платим всегда особенно дорого), и для полноты счастья ему теперь не хватает только одного: самой империи. Без империи ему плохо, без ее материнской груди советский писатель ощущает свое одиночество, сиротство: он привык служить власти, даже ругая ее, — в надежде, что заметит; придумывая для нее вагоны слов — и находясь в уверенности, что это новые смыслы, которые «пригодятся». Проханов, однако, человек честный и искренний: он и вправду верит, что написал сценарий будущей империи — пятой по счету, которая сменит почившую «четвертую сталинскую». Он признается, что работал над новой книгой все 68 лет своей жизни. На прошлой неделе он представил ее людям.
Утопия эта, как прочие, не стоила бы обсуждения — она саморазоблачительна: при одном только слове «общероссийская стройплощадка» у всякого трезвого человека возникает одна реакция — гомерический хохот вперемешку с историческими слезами. Занятно другое: до последнего времени прохановские чтения собирали вокруг себя настолько замшелых персонажей (от Шафаревича до Макашова), что это мало кого волновало. Нынешняя «прохановка» весьма омолодилась и актуализировалась — на этот раз здесь действительно сложилась целая симфония, где ультрапатриотические художники дополнились вполне действующими политиками, деятелями культуры, массмедиа, политологами. И здесь впервые сошлись представители доныне разных, казалось бы, «лагерей»: Михалков и Жириновский, Глазьев и бывший замгенпрокурора Колесников, да и сам Проханов в одночасье стал «выездным» — ему был посвящен целый сюжет на Первом канале — образовав, таким образом, качественно новую среду помимо воли организаторов.
Сама презентация, впрочем, начиналась мирно: Михалков на правах хозяина (председатель Фонда российской культуры) сказал нечто примиряюще нейтральное, с отсылкой к природе: «Книга дает возможность утишить крону… и почувствовать в тишине биение корневой системы нашей отчизны». Другие гости, однако, не привыкли к абстракциям и наполняли тезисы конкретным содержанием, каждый в привычной ему манере. Жириновский: «Созидающее в России — это всегда царь! Он дал команду — и пресек! Кремль должен быть святым для нас! Царь ли, генеральный секретарь. Нам не нужно мрачного настроения! Россия — это музыка, праздник!» Илья Глазунов: «В Америке есть свобода выбора: электрический стул, газ или петля. А почему ж у нас можно делать все, что угодно, и знать, что тебя посадят в тюрьму, а потом выпустят». Сергей Кургинян: «Либо мы восстановим империю и станем повсюду, где мы хотим, либо нас отдавят до последнего края». Бывший замгенпрокурора Колесников: «Я спрашиваю, какая разница между киргизом и башкиром? Никакой, только они знают. А между булгарином и казаком? Тоже никакой разницы нет. А между украинцем и русским? К сожалению, мы плохо знаем нашу историю». Неведомый «красный директор»: «Только оборонный комплекс может спасти Россию… У меня есть даже стих по этому поводу — «Ракеты, объекты, великая Русь, я — красный директор и этим горжусь».
Что будет в пятой российской империи, чьи следы, по Проханову, «уже различимы»? Всеобщая, то ли библейская, то ли армейская гармония. Здесь всякая тварь имеет по паре, здесь олигарх целуется с прокурором, здесь радость и труд означают почти одно и то же — такое вот фантасмагорическое соединение православия, капитализма и сталинского энтузиазма на каждой странице. Где, обнявшись, стоят сварщик в маске и бородатый бизнесмен, где сверхмощные компьютеры обернуты в православные хоругви, где московский тусовщик, засучив рукава, рьяно валит лес в тайге, где радостные матери несут двух и более детей к урнам для голосования, где монументальные сталинские пловчихи застыли с ноутбуками в руках… Это не шутки. Это иллюстрации к книге. Как же всего этого добиться?
...«Общим делом» пятой империи станет коллективный труд на «общероссийской стройплощадке»… — создание могучих электростанций, возрождение русской авиации, реставрация Севморпути… Эти стройки вовлекут в себя громадные массы «бездельного» народа».
...«Как вскрыть «чакры» у сегодняшнего впавшего в уныние народа? Вначале гасятся в информационном поле «генераторы тьмы»… Пресекается «чернуха» телевидения, информационная катастрофика… отключаются капельницы массмедиа, сквозь которые в центры духовного восприятия вливаются отравы и яды. Очнувшемуся от наркотического сна народу показывают ослепительный бриллиант общенациональной мечты…»
«Россия укрощает бешенство спущенных с поводка территорий. Она примет осатаневшие пространства в свои имперские объятья и нежно, как дитятю, прижмет к груди».
«Орбитальные группировки возьмут под контроль трубопроводы… Если разгораются внутрироссийские локальные войны, пригодится новый штурмовик Су-34, новые бэтээры и боевые машины пехоты, а также «умные бомбы»…
«Москва очистит себя от бесчисленных казино и притонов, гей-парадов и вакханалий…»
Проханов действительно написал свою главную книгу: всего сто страниц, но очень важных — для его писательского эго. Это чистая, беспримесная, так сказать, утопия — к которой он шел очень долго, начиная с первых своих очерков в «Литгазете», с одной из первых своих книг «Дерево в центре Кабула» (1982 г.). Проханов — типичный продукт поздней советской публицистики, которой было практически не о чем писать. Единственный выход для страстного пера — ехать на многочисленные локальные войны: только там еще кипели настоящие, смертельные, а значит, человеческие страсти. В качестве военкора «Литературной газеты» Проханов объездил полмира, посетил все войны с участием СССР: от Афгана до Сирии, от Кампучии до Никарагуа. Он совершенно искренне хотел стать певцом силы, мощи империи: он любил себя такого — в х/б, с блокнотом, а то и с пулеметом. Он мечтал стать советским Хемингуэем. И он уже знал, как именно это сделать — по-советски, но с некоторыми позволительными отступлениями от нормы: с полуразрешенным имперским шиком, милитаристическим упоением, с легкой нелюбовью к инородцам… Но тут, как назло, империя кончилась, и все труды пошли прахом: и Проханов, и тысячи его коллег по Союзу писателей, которые годами высекали свою огненную, многокилометровую графоманию, оказались не нужны власти.
Вот это было самым обидным, но Проханову все же удалось сделать свою милитариграфию фишкой, модой. Он влюбил в себя вначале эстетов-постмодернистов, которые решили поиграться с «патриотом», снисходительно похлопывая его по плечу, мол, пиши, пиши для контраста: не одним ведь Сорокиным живы... А он и не думал, что это игра, и писал, писал, пока, наконец, в один прекрасный момент его пропагандистские способности пригодились вновь.
… Под давлением неожиданно разгулявшихся в мирном Фонде культуры политических страстей Михалков только приговаривал: «Друзья мои, мне еще раз хотелось бы… вспомнить слова Горчакова: «Россия сосредотачивается… сос-ре-до-та-чи-ва-ет-ся». Сам же Проханов... не то чтобы он удивлен был сказанным: просто художник, каков бы ни был милитарист, все равно мыслит образами, метафорами — дух, пассионарность... А его интерпретируют весьма конкретно: закрыть, выслать, запретить, война со всеми. Так идеалистические, утопические идеи безобиднейшего, в сущности, Александра Андреевича будят вполне конкретных демонов в серых и черных пиджаках, с одинаковыми затылками и лбами. И оттого любая симфония империи неизбежно превращается в сигнал лагерной побудки. Эта симфония, впрочем, уже написана — задолго до Проханова. «В пять часов утра, как всегда, пробило подъем — молотком об рельс у штабного барака». Так начинается — если кто не помнит — повесть Солженицына «Один день Ивана Денисовича».
Фото Андрея Никольского