«Каждая десятая картина XX века — фальшивка»
Великий фальсификатор Джон Майат (на фото) делится секретами создания поддельных шедевров
В лондонской The Air Gallery прошла выставка, возможно, самого известного фальсификатора живописи Джона Майата. Многие его подделки эксперты принимали за подлинники. Свои работы английский художник продавал через лондонского арт-дилера Джона Дру, который, в свою очередь, подделывал сертификаты их подлинности. Международный художественный рынок был наводнен поддельными картинами Моне, Матисса, Шагала, Пикассо и других известных современных художников. Директор Нью-Йоркского музея современного искусства Глен Лаури назвал деятельность Майата «одним из самых массированных случаев фальсификации в истории живописи». В конце концов в 1999 году Джон Майат угодил в тюрьму, но, освободившись через год, продолжил создавать искусные подделки, правда, теперь уже без обмана. Прославившись, Майат получает сейчас огромное количество заказов. С гениальным фальсификатором беседует корреспондент «Огонька».
Господин Майат, как случилось, что вы стали заниматься подделкой картин известных художников?
У нас с женой было двое детей. Однако она бросила меня с детьми, когда одному из них было три года, а другому — полтора. Мне пришлось самому за ними ухаживать и воспитывать. Я пытался найти какой-то источник дохода, но при этом оставаться дома. Я дал объявление в журнале, в котором написал, что предлагаю «подлинные подделки» живописи XIX — XX веков примерно за 200 фунтов. Мне это показалось довольно легким заработком, ведь обычно большинство людей не прочь приобрести копии работ Моне, Пикассо и других художников. В один прекрасный день мне позвонил заказчик, который представился как профессор Дру. Он начал заказывать мне много картин. Причем их количество постоянно росло. После того как я написал для него 14 или 15 картин (а надо сказать, что он мало что понимал в искусстве), он спросил меня, что я сам хотел бы написать. Я ответил, что хотел бы написать несколько картин в стиле малоизвестных кубистов. Написав их, я подумал, что на этом наше сотрудничество завершится. Однако через две или три недели он заглянул ко мне и сообщил, что показал этих кубистов экспертам в Кристис или Сотбис и ему сказали, что они могут продать их за 25 тысяч фунтов. Дру спросил, согласен ли я получить 12,5 тысячи фунтов — половину их стоимости, если они будут проданы. Я согласился. В то время мне это казалось неплохой идеей — выходом из нужды. Вот так все у нас и началось, так я стал преступником. Я писал картину за картиной, а он их продавал.
Каким же образом профессору Дру удавалось добывать фальшивые сертификаты подлинности ваших подделок?
Проблема, с которой он столкнулся, продав первые три или четыре картины, состояла в том, что покупатели хотели знать историю этих картин, их прошлое. И он начал создавать эту историю, работая в архивах и фабрикуя фальшивые сертификаты подлинности. Для этого он находил в Лондоне уже закрывшиеся галереи и вставлял в якобы их веб-сайты на своем компьютере репродукции моих картин. Так он демонстрировал несуществующие предыдущие продажи картин, которые я для него писал.
Сколько же подделок вам удалось продать за все это время?
Я бы сказал, что примерно 250 — 300.
Почему вы предпочитали подделывать только современную живопись?
С самого начала было очевидно, что чем современнее картина, тем легче изобретать ее историю. Для этого не нужно было забираться в глубину веков. Сейчас пишу картины в стиле мастеров XVII — XIX веков, но в то время я этого не делал. Просто потому, что Джону Дру было очень трудно создавать историю картины двухсотлетней давности.
И опытные эксперты, и известные искусствоведы не могли отличить ваши подделки от оригинальных работ художника, которого вы имитировали? Чем вы это объясняете?
Мне трудно это понять хотя бы уже потому, что я никогда не использовал при работе аутентичные материалы и даже никогда не писал маслом, а пользовался быстросохнущими эмульсионными красками — такими, которыми пользуются для покраски кухонь и спален. Просто не могу поверить, что, когда Джон Дру показывал мои картины в аукционных домах, эксперты принимали их за подлинники. Для меня это слишком ирреальная ситуация.
Что же, современные эксперты попросту некомпетентны?
В некоторых случаях они все же замечали подделку. Но большинство моих картин проходили за подлинники. Некоторые из них не нравились экспертам, и Джон Дру предлагал им другие. В то время — в конце 80-х — первой половине 90-х годов — в разгаре был бум на художественном рынке. Цены невероятно подскочили. Очень многие арт-дилеры стремились заполучить и продать ходовую живопись. Честно говоря, мне трудно объяснить все это. Нужно сказать, что некоторые эксперты были вполне профессиональны. Я ведь не предлагал им копии. В то время, как, впрочем, и сейчас, я изучал технику определенного художника и писал в его стиле совершенно новую картину — будь то Джакометти, Бен Николсон или кто-то другой. Конечно, мы пытались как-то состарить картину, придать ей не очень новый вид, делая кракелюры, патину или используя старый холст. Так что на первый или второй взгляд картина могла вас обмануть.
Вы подделывали и подпись художника?
Да.
Значит ли это, что современную живопись вообще трудно атрибутировать?
Пожалуй, что да, трудновато. Многие современные художники связаны с галереями, которые публикуют каталоги их произведений, созданных за всю жизнь. В этих каталогах зафиксированы все их работы вплоть до последних эскизов. Однако всегда существуют картины, которые как бы «провалились сквозь трещину в полу».
Исходя из вашего опыта, что вы думаете о коллекциях современной живописи в крупных музеях: какой там процент подделок?
Конечно, это лишь предположение... Я бы сказал, что в них от 10 до 20 процентов живописи XX века не соответствует тому, за что ее выдают. Думаю, что каждая десятая картина живописи XX века — фальшивка.
Известно, что в тюрьме вас называли Пикассо... Почему? Удавалось ли вам заниматься живописью и в заключении?
В тюрьме это был единственный художник, о котором они слышали. Пикассо — один из самых знаменитых художников, и поэтому эта кличка ко мне пристала. В тюрьме я не писал, но много рисовал. Писать было запрещено, но у меня были карандаши. Много времени уходило на портреты и рисунки, использовать кисти не разрешалось. У меня даже не было точилки для карандашей. Мне приходилось ходить их затачивать в тюремную контору. В Англии довольно строгие законы насчет того, что можно иметь в тюрьме. Возможно, что, если бы я отбывал длительный срок, мне бы позволили писать.
Приходилось ли вам подделывать русскую живопись?
Приходилось, но не могу вспомнить имен художников. Помню, что Джон Дру очень интересовался русскими художниками. Припоминаю, что одним из них был русский абстрактный живописец.
Пишете ли вы сейчас для себя, просто ради удовольствия?
Да, пишу много портретов. Люблю портреты. Копий не пишу. Многие приходят и просят написать копию, но я отказываюсь. Это очень скучное, не доставляющее никакого удовольствия занятие. Намного интереснее создать еще одну картину Ван Гога, которую он мог бы написать, но не написал. Копию может сделать любой художник; я же стараюсь их не делать.
Как начался ваш второй творческий период — уже после тюрьмы?
Когда я вышел из тюрьмы, то решил, что больше никогда не буду заниматься живописью. Но через несколько дней позвонил полицейский, который в свое время арестовал меня и отправил в тюрьму. Он, кстати, послал мне в тюрьму карандаши. Спросил, не соглашусь ли я взять заказ на его портрет с семьей, и предложил мне хорошие деньги. Он убеждал, что я очень хороший художник и что мне не следует бросать живопись только потому, что раньше совершил ошибку. Я написал его портрет с женой и тремя детьми, и после этого он познакомил меня с юристом, который интересовался моим делом и был на судебном процессе. Он также заказал картину. Затем еще двое юристов, участвовавших в моем судебном процессе, заказали картины. Так это и пошло. Меня посетили журналисты с телевидения и взяли интервью. Через два-три месяца стало ясно, что на мои работы есть спрос. Но благодаря именно этому полицейскому я возобновил занятия живописью. Без него я бы не начал снова писать.
Недавно в одной из лондонских галерей прошла выставка ваших подделок...
Мне нравится устраивать выставки каждые два-три года. Туда приходят зрители, которые покупают или не покупают мои работы. Думаю, если вы знаете, что перед вами подделка, то возникает удивительное чувство. Многие ведь нередко теряются при виде произведения искусства, им нужен эксперт, который бы руководил ими. Однако, когда перед вами подделка, вам не нужен эксперт и приходится полагаться на собственное суждение. Вот почему мне нравится то, чем я занимаюсь. Все знают, что я создаю подделки.
Надо сказать, что часть моих покупателей вовсе не скрывает, что у них на стене висит подделка, но многие не хотят, чтобы другие знали о том, что их Моне или Пикассо на самом деле написаны мной. Они даже просят меня никому об этом не говорить. И это тоже часть удовольствия, которое я получаю.
Случается ли вам и сейчас выдать свои подделки за оригинальные работы других художников?
Больше я этого не делаю. На оборотной стороне холста картин есть моя подпись, а в сам холст встроен специальный микрочип, который удостоверяет, что перед вами подделка. Если вы захотите его изъять, вам придется разрезать холст. Одновременно он служит опознавательным знаком моих работ. Кроме того, все мои работы зарегистрированы. Так что не только в течение моей жизни, но и жизни моих детей никто уже не сможет продавать мои картины как оригиналы других художников. Я попытался предотвратить это.
