Мы родились и выросли на перекрестках улиц Победы и Мира, рядом с клубом «Мир», в доме, увешанном плакатами «Миру — мир!», под льющуюся из ламповой радиолы песню «Хотят ли русские войны». В этой песне был один только вопрос. Ответ представлялся всем совершенно очевидным. Вот поэтому нам так трудно вспомнить и понять другое время и другие песни. Судороги военного психоза сотрясали советское общество с первых дней его существования.
«Мы разжигаем пожар мировой…» Войну воспевали, о ней мечтали — в стихах и прозе. 1 мая 1939 года, выступая с трибуны Мавзолея на праздничном параде, нарком обороны Клим Ворошилов заявил дословно следующее: «Советский народ не только умеет, но и любит воевать!» После таких слов не приходилось сомневаться в том, что партия Ленина — Сталина в самом ближайшем будущем предоставит советскому народу возможность доказать свою любовь и преданность на поле боя.
3 ноября 1939 года в «Правде» появилась статья, странная по содержанию и еще более удивительная по форме. Пространно и туманно говорилось о том, что Финляндия упрямо отвергает миролюбивые предложения Советского Союза, идя на поводу у каких-то не названных, но всем известных «поджигателей войны». Заканчивалась же статья совершенно истерическим выкриком: «Мы отбросим к черту всякую игру политических картежников и пойдем своей дорогой, несмотря ни на что. Мы обеспечим безопасность СССР, не глядя ни на что, ломая все и всяческие препятствия на пути к цели». Затем, вплоть до 26 ноября, на газетных страницах воцарилась тишь и благодать. О финских «картежниках» и намерении ломиться, не глядя по сторонам, к загадочной цели как будто забыли.
26 ноября 1939 года «Правда» публикует статью под названием «Шут гороховый на посту премьера». Это был выстрел «стартового пистолета». В течение двух последующих дней грубая газетная брань, нарастая от форте к фортиссимо, перешла в сплошной истерический рев: «Проучить зарвавшихся вояк! Горе тем, кто станет на нашем пути! Пора обуздать ничтожную блоху, которая прыгает и кривляется у наших границ! Смести с лица земли финских авантюристов! Наступила пора уничтожить эту гнусную козявку! Со взбесившимися псами не разговаривают, их уничтожают! Финские собаки, науськиваемые своими неуемными хозяевами…»
От недостатка времени — погромная антифинская кампания началась всего за пять дней до начала войны — во всех заголовках, во всех резолюциях всех «стихийных митингов на заводском дворе» пережевывались одни и те же бранные словечки: «шуты», «балаган», «козявка». Достойно удивления, что из этих трех слов — с очень небольшими добавками — ведущие советские поэты смогли создать произведения, пережившие своих творцов.
Кровавые шуты! Довольно вам кривляться!
Пришла пора закрыть ваш гнусный балаган!
Мы не позволим вам по-хамски издеваться
Над трупами рабочих и крестьян.
Этот стих Лебедева-Кумача «Известия» опубликовали 29 ноября. Рядом с текстом официальной ноты Советского правительства от 28 ноября 1939 года, в которой оно сообщало, что «с сего числа считает себя свободным от обязательств, взятых в силу пакта о ненападении с Финляндией».
Ранним утром 30 ноября части Красной Армии перешли границу на огромном фронте от Балтики до Баренцева моря. В тот же день «Известия» публикуют следующую нетленку Лебедева-Кумача. Зачин был выдержан с истинно былинной величавостью:
Прекрасна мудрости исполненная речь
Главы Правительства советского народа!
Мы не хотим войны, но мы должны беречь
Покой своих границ — и берега и воды.
И тем не менее поэты тоже люди. Даже советские поэты. Хочу надеяться, что, написав «мы не хотим войны» и воспев несказанную мудрость выступления товарища Молотова («Мы не сомневаемся, что благоприятное разрешение задачи обеспечения безопасности Ленинграда послужит основой нерушимой дружбы между СССР и Финляндией…»), Лебедев-Кумач испытал все же некую боль в области мышечного мешка, называемого сердцем и считавшегося раньше, до наступления эпохи исторического материализма, вместилищем так называемой души. В любом случае поэт явно занервничал, и следующее четверостишие наполнилось совершенно инфернальными видениями:
Коль бешеных собак идет стрелять боец,
Ему народ вокруг охотно помогает.
Шуты безумные найдут себе конец,
Сгоревши на костре, который поджигают.
К финалу голос автора снова окреп и зазвенел колокольной медью. Злосчастные «шуты» оказались весьма органично вплетены в ткань центрального для всей советской мифологии образа «конца времен»:
Кровавые шуты! Последний час ваш бьет!
Огромен наш Союз и гнев его огромен.
Вы подло погубить хотите свой народ…
И вот тут-то, на последней строке, ритм и слог неожиданно ломается:
Но ваши подлости поймет народ Суоми.
К чему бы это? Откуда такая словесная неряшливость: «подло» и «подлости» на соседних строчках, «понять подлости»? И самое главное — чего такого нового должен понять «народ Суоми»?
Это незаурядное сочинение называлось «Расплаты близок час». Час «расплаты» был очень близок, фактически он уже наступил. 30 ноября две сотни советских самолетов нанесли бомбовые удары по 16 финским населенным пунктам. В ходе первого налета на Хельсинки были убиты 91 и ранены 236 человек. И с каждым новым налетом число «трупов рабочих и крестьян» становилось все больше и больше…
Уже 2 декабря 1939 года стало ясно, какие именно подлости предстоит узнать народу Суоми.
В этот день «Правда» и «Известия» опубликовали огромную (на всю газетную полосу) «Декларацию Народного правительства Финляндской демократической республики». Вопреки устоявшимся многовековым канонам фиговый листочек находился не на причинном месте — ниже пупка, а на самой макушечке. Даже выше. Над текстом пресловутой «Декларации» мелким шрифтом было напечатано: «Радиоперехват, перевод с финского». На следующий день те же газеты сообщили, что в Москве с этим «радиоперехваченным правительством» заключен Договор о дружбе и взаимопомощи сроком на 25 лет. По странному стечению обстоятельств главу «правительства» звали Отто Куусинен — точь-в-точь как и всем известного секретаря исполкома Коминтерна, без малого 20 лет безвылазно живущего в СССР. Чтобы придать этому воистину гнусному балагану некоторую долю респектабельности, обычное коммунистическое «т.» («товарищ») рядом с фамилией руководителя новоявленного «народного правительства» заменили в газетном сообщении на маленькое «г.». Но мы не будем долго останавливаться на этом «г.», а вернемся к тому, с чего и начали, — к поэзии.
За день до начала войны, 29 ноября 1939 года, «Правда» — среди прочих стихов и проз — опубликовала и небольшое стихотворение А. Безыменского. Повторив все штампы, ставшие за те четыре безумных дня общеобязательными, замечательный комсомольский поэт закончил свой стих таким четверостишием:
Все ясно до конца. Продажные шуты —
Взбесившиеся псы хозяина тупого —
В развязности своей дошли до той черты,
Где нужен крепкий хлыст и где бессильно слово.
Невероятно — но факт. ЕМУ ЗА ЭТО НИЧЕГО НЕ БЫЛО. Невероятно. Доподлинно известно, что Хозяин газету «Правда» читал. Весьма регулярно. Но ни он сам, ни его продажные прихвостни даже не заметили совершенно очевидную двусмысленность, заложенную в этом четверостишии. Хотя — чему же тут удивляться? Заносчивость и апломб самовлюбленных кремлевских властителей дошли в те роковые дни поздней осени 1939 года до той черты, когда не только слово, но даже крепкий хлыст не способен был вернуть их к адекватному восприятию себя и мира.
План захвата Финляндии с помощью марионеточного «правительства Куусинена» с треском провалился. Провалилось в небытие и само «правительство». Мудрому Молотову пришлось подписать мирный договор с представителями законной власти. За мизерные результаты в войне с «финляндской козявкой» Красная Армия заплатила чудовищную цену. Минимальные цифры, приведенные в наиболее консервативных источниках, позволяют оценить безвозвратные потери (убитые, умершие от ран, пропавшие без вести) в 127 тысяч человек. Советская авиация — численность которой на театре военных действий «зимней войны» в 26 раз превосходила численность авиации противника — исхитрилась безвозвратно потерять более 650 боевых самолетов. Только на Карельском перешейке Красная Армия потеряла 3179 танков, в том числе 358 безвозвратно.
И как же оценил такие «успехи» сам Хозяин? Выступая 17 апреля 1940 года с заключительным словом на совещании высшего командного состава РККА, товарищ Сталин заговорил почти что стихами: «Мы победили не только финнов, мы победили их европейских учителей — немецкую оборонительную технику победили, английскую оборонительную технику победили, французскую оборонительную технику победили». Общий вывод из этих позорных и самоубийственных «побед» был сделан такой: «Наша армия стала крепкими обеими ногами на рельсы новой, настоящей, современной советской армии!» На те же «рельсы» обрушился водопад орденов и медалей. Звания Героя Советского Союза были удостоены 412 человек (в четыре раза больше, чем будет награждено два года спустя за мужество, проявленное в битве за Москву). Газеты печатали длиннющие списки на 949 новоиспеченных генералов. Изо дня в день продажные борзописцы на все лады обыгрывали знаменитую фразу Хозяина о том, что «нет таких крепостей, которые не смогли бы взять большевики». Так и звенел весь этот балаган, пока не растворился в грохоте начавшейся ранним воскресным утром Большой Войны…