В конце первой недели октября 1941 года, то есть всего через три с половиной месяца войны, авангардные механизированные отряды гитлеровцев стали выскакивать на позиции, откуда уже были видны пригороды Москвы.
Вспоминая те дни, сегодня много и справедливо пишут о мужественном настрое защитников столицы. А также почти обязательно вспоминают о героическом поступке Сталина, который 16 октября, вместо того чтобы с другими членами правительства эвакуироваться спецпоездом в Куйбышев, решительно, чуть ли не у самых ступенек вагона приказал подать машину и вернулся в Кремль. До сих пор этот поворот отечественная историография преподносит как подвиг Вождя, который решил остаться и разделить судьбу с народом.
БЫЛИ СБОРЫ НЕДОЛГИ
На самом деле все было отнюдь не так однозначно. С одной стороны, руководство громогласно призывало граждан, не щадя жизни, отстоять столицу. А с другой — в большом секрете уже печатало многотысячным тиражом листовки, предназначенные для распространения в оккупированной гитлеровцами Москве. Драматической сцены на вокзальном перроне тоже не было. С самого начала Сталин собирался эвакуироваться самолетом. Для этого на Центральном аэродроме постоянно прогревали моторы несколько транспортных «дугласов».
День 16 октября оказался самым черным в истории Москвы. Вся страна узнала из сводки Совинформбюро, что фронт под Москвой прорван. Еще до этого в соответствии с постановлением ГКО саперы начали скрытно минировать крупнейшие заводы, электростанции, мосты, системы жизнеобеспечения метрополитена.
Руководить, находясь на передовой, — такого в биографии Сталина никогда не было. Ни в дни Октября, которые он тихо пересидел в зале Смольного института, на 2-м съезде Советов. Ни под Царицыном в Гражданскую, когда, заварив на подступах к городу «кровавую кашу», предпочитал держаться поближе к стоящему на задах под парами личному бронепоезду.
Теперь его ждал самолет. И далекий тыловой город Куйбышев, куда Вождь уже отправил большую часть своей библиотеки, архива и почти все личные вещи. И все же Сталин решил остаться в Москве. Почему?
«ШИЛО» ИСТОРИЧЕСКОЙ ПРАВДЫ
Ответить на этот вопрос точно можно только с документами в руках. Но вот как раз они-то в своем большинстве до сих пор строго засекречены. Тем не менее кое-что по истечении времени все-таки выпало. Первый лучик мелькнул в августе 1953 года. Произошло это во время допросов арестованного Берии — самого одаренного в окружении Сталина карателя и организатора. Дабы, боже упаси, не возбудить вопрос о преступном соучастии всех остальных выходцев из сталинского политбюро, соответствующим образом нацеленное следствие старательно лепило из Берии «палача-одиночку» и «империалистического шпиона».
Сбой, как видно из протокола допроса, случился при попытке присобачить бывшему шефу НКВД «государственную измену»: в 1941 году за спиной товарища Сталина тот якобы пытался выйти на переговоры с Гитлером. Да, подтвердил Берия, пытался. Но не за спиной, а как раз по личному поручению Вождя, что мог бы подтвердить присутствовавший тогда при разговоре зампред Совмина и нарком иностранных дел В. Молотов. Цель задания, как он понял, заключалась в том, чтобы дезинформировать противника, втянуть его в переговоры. И тем самым выиграть время для концентрации сил и мобилизации имеющихся резервов.
Несколько иную интерпретацию дал также попавший под каток следствия бывший начальник Управления спец-операций НКВД Павел Судоплатов — именно ему Берия доверил практическую сторону дела. Поведав, что во исполнение он задействовал болгарского посла в Москве Стаменова, завербованного НКВД еще в 1934 году, Судоплатов пояснил, что мишенью дезинформации являлись англичане и американцы. Слух о возможном советско-германском сговоре якобы должен был сильно припугнуть союзников и подтолкнуть их порасторопней помогать СССР.
Разноголосица по поводу направленности операции у самых высокопоставленных ее исполнителей говорила лишь о том, что целей, по крайней мере, было две. Однако со временем стало ясно, что была и третья, главная.
В особом способе политической охоты, когда гонка сразу за двумя зайцами автоматом выгоняла на третьего, самого жирного, четко проглядывался фирменный почерк Главного Заказчика. Ведь именно по такой схеме Сталин строил до войны всю свою большую игру по заигрыванию с Гитлером и его стравливанию с США, Англией и Францией.
Только теперь СССР и англосаксы выступали единым фронтом. И подгонять эту антигитлеровскую коалицию никакой нужды не было. Она и так развивалась чрезвычайно стремительно (уже 12 июля 1941 года было подписано советско-британское соглашение о совместных действиях против Германии; 2 августа было продлено советско-американское торговое соглашение, подготовленное еще в 1934 году, но приторможенное из-за советской разборки с Финляндией). Так что главная игра шла не с союзниками, а с Гитлером. Сокрушительно заигравшись с ним в довоенный период, Сталин пытался торговаться.
ВСЕ НА ПРОДАЖУ
Принципиально важные детали этого торга всплыли в середине 1960-х. И опять же были связаны с тем сталинским заданием, смысл которого так по-разному трактовали шеф НКВД Берия и подчиненный ему генерал Судоплатов. Вольно или невольно, но эту загадочную разноголосицу снял источник, в точности которого трудно сомневаться. Оказывается, во время того памятного конфиденциального разговора в кремлевском кабинете 7 октября 1941 года — кроме его хозяина и двух наркомов — находился еще один свидетель. Это был командовавший тогда войсками под Москвой генерал Г. Жуков.
В своих послевоенных воспоминаниях маршал признался, что в тот момент просто отказывался верить своим ушам: Сталин совершенно однозначно давал Берии «указание через свою агентуру прощупать возможность быстрейшего заключения с Германией сепаратного мира».
Жуков, надо полагать, был бы в еще большем шоке, если бы ведал, какой ценой. Об этом в своей объяснительной записке от 7 августа 1953 года в Совет министров СССР чистосердечно поведал Судоплатов. Раскрывая подробности получения задания от своего шефа, генерал пишет: «В перечне вопросов для Стаменова, которые Берия, без конца заглядывая в свою записную книжку, мне зачитал, значился следующий: «Устроит ли немцев передача Германии таких советских земель, как Прибалтика, Украина, Бессарабия, Буковина, Карельский перешеек?».
«АРОМАТЫ» БОЛЬШОЙ ПОЛИТИКИ
Объяснить, почему на допросах в 1953 году Берия, а за ним и Судоплатов твердили о дезе, а не о подлинных намерениях Сталина, можно по-разному. Самая простая: так поняли, в иное поверить не могли. Однако как-то трудно представить в роли жертв собственной доверчивости такого прожженного политикана, как Берию, и такого искушенного профессионала-разведчика, как генерал Судоплатов. Скорее всего, оказавшись под следствием, стремились не усугубить и без того тяжелое для себя положение. Самого Главного Игрока с того света в свидетели не позовешь. А новые хозяева Кремля уже и так — по делу, без дела — шили им «планы уничтожения советского руководства с помощью ядов». Брать при этом на себя еще и нечто, сильно смахивающее на пособничество измене Родине, — это же самому себе расстрельнный приговор вынести…
Что же касается Сталина, то кто-кто, а уж он-то в большой политике никогда не руководствовался обонянием. В этой связи еще об одном шиле, которое вылезло уже в наши дни. Речь идет о важном свидетельстве германского посла в СССР Ф. Шуленбурга. Оказывается, еще в самом начале войны, перед отъездом из Москвы ему уже было вручено некое «высочайшее предложение о компромиссном мире», которое просили самым срочным образом передать Гитлеру. Сразу же по прибытии в Берлин г-н Шуленбург это предложение вручил фюреру. Реакция Гитлера оказалась не просто отрицательной. Она была пренебрежительной.
Но если подобный зондаж не сработал тогда, когда гитлеровские войска были еще на дальних рубежах, то на что рассчитывал Сталин в дни, когда они оказались на пороге Москвы?
Да хотя бы на довоенную служебную записку главы НКВД, составленную на основании разведданных из Берлина. Этот документ сегодня хранится в Архиве президента РФ. Согласно приложенному к записке списку рассылки Сталин ознакомился с документом 15 мая 1941 года. И не мог не заметить абзаца, где цитировались слова некоего авторитетного берлинского источника. Явно транслируя мысли верхушки Третьего рейха, тот заявлял, что если Сталину после захвата Германией европейской части страны «удалось бы спасти социалистический строй в остальной части СССР, то Гитлер этому не мешал бы».
В октябре 1941 года, похоже, все к тому и шло. По плану «Барбаросса» после захвата Москвы конечным пунктом движения немецких войск становилась линия Архангельск — Волга. А прибывший в Куйбышев специальный отряд московских метростроевцев лихорадочно принялся возводить для Сталина самый глубокий тогда в мире (почти в три раза глубже, чем у Гитлера) подземный бункер. Не потому ли, что именно оттуда предполагалось руководить тем, что останется от страны?
ПРОПИСКА ОСТАЕТСЯ КРЕМЛЕВСКОЙ
Однако не будем гадать. Достаточно аналогии с «похабным» Брестским миром, по которому в 1917 году за небольшой кусочек «Советской власти» в Центральной России Ленин отдавал той же Германии полстраны. Сталин, как его верный ученик, тоже не «мелочился», выставляя на торги территории от Белого до Черного морей. И спасая самую важную часть своей «собственности» — власть, вполне был готов пожертвовать гораздо меньшей для него ценностью — территорией. Со всем, естественно, что на ней есть, включая население.
От этой страшной платы страну избавил сам поднявшийся на Великую Отечественную войну народ, его армия. Крепнущее день ото дня сопротивление Красной Армии поломало агрессору весь график молниеносной войны, принеся вместо теплого постоя в отвоеванных местах долгие тяжелые сражения в суровых зимних условиях, да еще и с массовым народным сопротивлением в тылу. И если в октябре 1941-го Сталина удержали в Москве надежды на закулисные маневры, то в начале декабря в силу вступили уже совсем другие резоны: Германия обессилела за полгода войны и завязла в битве под Москвой, уже полностью исчерпав свои мобилизационные резервы в живой силе. А СССР еще мог поставить под ружье не менее 12 миллионов человек. Торговать территориями в этих условиях было ни к чему: в избытке хватало человеческого ресурса.
Фото О. Кнорринг