Вранье, что любой жанр приживается на любой почве. Есть вещи, которые тот или иной национальный кинематограф не может сделать по определению. Скажем, у американцев реалистическое кино получается плохо, бледно — они слишком привыкли, что кинематограф должен быть зрелищем, в котором вдобавок наличествует логика. В жизни она наличествует не всегда, а про зрелищность я вообще молчу. Французы почти не снимают боевики, их вообще сейчас в Европе мало — потому что для боевика нужен крутой, который всех перемочит, а современный европеец предпочитает договариваться. Не думаю, что в современном Китае могут снять хорошую комедию — серьезный какой-то народ, с большим внутренним напряжением, с копящейся внутри агрессией. Ну и так далее. Так вот, в России не может быть триллера, по крайней мере сейчас. Ничего в этом нет страшного, надо смириться и делать то, что получается.
Причин для этого много, и теми, что мы перечислим, дело не ограничивается. Но есть основные, опорные условия, без которых лучше вообще не браться за ужасное. На Родине в ее теперешнем состоянии этих условий нет и не будет еще долго. Между тем есть у нас одна особенность, которая нам сильно вредит: мы почему-то уверены, что у нас должно быть все. Пусть третьесортное, но свое. Своя патриотическая драма о современной войне, свое бразильское мыло и даже свой боевик о патриотических героических спецслужбах, которые в результате выходят еще более картонными, чем динозавр в «Легенде о динозавре». Там очень похожий вообще расклад: жертвы — вполне натуральные, динозавр — туфта. Это потому, что жертву изобразить проще.
Первая причина, по которой невозможен настоящий русский киноужас, проста и очевидна. Ужас — это всегда отклонение от нормы, и срабатывает он только там, где норма есть. Пример: в любом среднем американском ужастике страшное начинается с того, что герой сворачивает на забытое шоссе, хочет заправиться на бензоколонке, а на ней либо никого нет, либо заправщик пьян от вечного ужаса перед лесными монстрами, либо сам монстр. Для американца это предвестие катастрофы, для нас — привычное явление. Более того: в глубине России не чудо встретить бензоколонку, на которой нет бензина. Американец бы решил, что его выпил монстр. Другим стандартным заходом на тему является появление полицейского, который орет на водителя, всячески унижает его или грозит наручниками без всяких оснований. Любой, кто когда-либо сталкивался с ГАИ, понимает, что самый кровожадный американский монстр гораздо дружелюбнее среднестатистического инспектора. Мы уже привычные (и не зря известный фильм «Инспектор ГАИ» является вовсе не триллером, а скромной трагикомедией). Наконец, множество американских ужастиков в диапазоне от «Детей кукурузы» до вовсе уж хаотического «Сайлент-хилл» предполагают наличие пустого города, в котором мало машин и только иногда появляются на улицах странные люди, неспособные ответить на вопрос. Любой, кто ездил по Золотому кольцу, заезжал в окрестности Владимира, Ярославля или Вологды, скажет вам, что бывал в таких городах и общался с этими людьми, и ничего страшного. Просто градообразующее предприятие закрылось.
Отсюда же вытекает вторая причина, которую впору назвать главной. Чтобы снимать триллер, надо очень верить во что-то незыблемое. Настоящий ужас возможен среди уюта, как страшная сказка, рассказываемая в уютном домике среди бушующей пурги. С пургой у нас все в большом порядке — проблема с домиком. Без уюта, то есть чувства прочной основы, рассказывать ужасное вообще бессмысленно. По большому счету, триллер с его чудесами — современный вариант библейского сказания, которое при хорошей современной экранизации затмило бы любой доморощенный «Апокалипсис». Триллеры, страшно сказать, невозможно снимать без Бога. В России, к сожалению, с этим серьезные проблемы: даже власть обожествляется пока не до конца, а уж про другую вертикаль и говорить нечего. В результате получается не страшно, а смешно; ведьмы и панночки напоминают фотомоделей — и, скажем больше, любая фотомодель при внимательном рассмотрении страшнее панночки. Она аморальнее. Можно было бы, уподобляясь позднему Пелевину, изобрести хороший триллер про российскую элиту — политическую, культурную, военную и пр., но даже пелевинские вампиры получаются несмешными, потому что это зло не абсолютное, а жалкое, жадное, смешное. Им всем хочется только бабла, тогда как настоящий злодей должен воровать душу. Поскольку жертвам и монстрам в одинаковой степени неведомо, что это такое, за триллер браться не стоит. Лучше ограничиваться бумером — так мы предлагаем назвать жанр, в котором бандиты делают друг другу бум-бум-бум.
Третья причина, увы, касается артистов. В Штатах артист играет всерьез и выглядит убедительно — в России он до такой степени измучен сериалами, что говорить о какой-то достоверности смешно. Можно верить или не верить во Фредди Крюгера, но верить в Жанну Фриске невозможно, когда она изображает современную молодую банкиршу. Когда она изображает вампиршу, получается примерно то же самое. Ужас сыграть трудно, на голой технике его не изобразишь. В современной России, наконец, нет актера, которого было бы реально жалко, когда ужасная тварь откусывает ему голову. Напротив, всякий продвинутый зритель испытывает при этом нехорошее, мстительное чувство. Ему кажется, что откусили мало. Он откусил бы больше. Персонаж шоу-бизнеса может, конечно, вызывать неприязнь, но брезгливость — это уже перебор. Когда мерзкие монстры набрасываются на современных российских артистов (политиков, шоуменов) — зритель поневоле на стороне монстров; этот эффект был остроумно использован в «Дневном дозоре».
Четвертая причина — сугубо технологическая: каждый русский спецэффект кричит во все горло: «Я спецэффект!» Смотрите, как я сделан, и как меня много, и какой я дорогой. Это похоже на Живой Журнал богатой девочки, которая все время пишет о том, как плохо обслуживают в Венеции и какая несвежая руккола в Ницце. Предполагается, что она причастна к небесным сферам, в которых ее всегда идеально обслуживают свежайшей рукколой, тогда как на самом деле сразу понятно, что она живет и работает в одном из тех безлюдных городков, которые упоминаются абзацем выше. Чтобы спецэффект сработал, он должен быть размыт, погружен в остальное действие, замаскирован под самую реальную реальность, — у нас же все пахнет кричащей роскошью, как в доме нового русского. Ужасное не должно быть роскошно. Оно должно быть ужасно. А самый сильный триллер снимается вообще без спецэффектов — как страшная кассета в «Звонке» Гора Вербински или «Ведьма из Блэр», сделанная в стиле mocumentary.
… Все описанное преодолимо. Возможен даже внезапный религиозный подъем — сняли же у нас в 90-е, когда началось массовое обращение к вере, страшноватый местами фильм «Изыди» и ряд подобных экзерсисов не без прорыва. К сожалению, все это быстро заболталось и опопсело. Но мы не исключаем, что в результате укрепления вертикали и роста общегосударственного страха в России появится что-то святое, пусть это будет вовсе и не Бог, а упомянутые спецслужбы. Возвращение общегосударственного страха возможно — правда, фильмы тогда становятся все больше веселыми, как показывает опыт. Но бывают и триллеры вроде истории об утере партбилета, и с учетом эволюции жанра мы вполне можем получить свой «Звонок» — о ночном звонке в дверь.
Пятая и последняя причина невозможности русского триллера заключается в том, что все уже было. То есть русская история знала уже такие ужасы, предательства, переломы и возвращения на прежнее место, что жителей нашей страны очень трудно запугать всерьез. Когда другим страшно — им смешно. Пример: американец смотрит фильм Стоуна «Башни-близнецы» и ему страшно: как это в нашей стране такое могло случиться?! А русский человек до сих пор толком не знает, кто взорвал московские дома в 1999 году, и как-то живет с этим, даже и шутки шутит.
Чтобы снять триллер, надо, чтобы люди умели бояться. А они в России умеют что угодно: гнуться, лебезить, изображать покорность и восторг, — но в душе прекрасно понимают цену всего этого. Было, пробовали, не удивишь. Отношение к власти у нас внешне самое уважительное, но внутренне начисто лишенное пиетета. И такое же отношение к буре, чуме, любому стихийному бедствию страшно-то оно страшно, но в то же время как бы и смешно. Что вы еще с нами, с такими, сделаете?! Сделали все уже. Страшно сказать, но русский человек живет как бы уже после конца света. И забавно ему смотреть на все ваши апокалипсисы, армагеддоны и армагеддоны два. Все равно что отвести ежа в кино и показать голую попу.
Снимайте комедии, ребята.
Иллюстрация АЛЕКСЕЯ БОРИСОВА