Я пишу этот текст, и неведомая вредная биллгейтсовская примочка в моем компьютере упорно делает «партнера» «Партнером», не иначе бизнес-, слава богу, даже офис-менеджеры среднего звена трактуют это слово более по-людски. «Внести личный вклад в укрепление корпоративного духа своей компании» хотят только 11 процентов (хотя, может, и эти подразумевают то же самое, только формулируют иначе?), а планируют поговорить о делах и вовсе четыре сотых утопистов.
Это, в сущности, очень утешительная статистика. Она говорит о том, что природа берет свое, а человеческое в итоге побеждает — что далеко не всегда одно и то же, но в данном случае — одно. Уж, верно, изобретатели корпоративных гимнов и офисного этикета, упыри из пелевинской мировой закулисы, делая отдых своих бизнес-солдатиков коллективным, имели в виду нечто иное, чем торжество основного инстинкта; ан вот оно как выходит.
Не знаю, пробовал ли кто-то вести такую статистику в России. Если бы пробовал, результаты могли бы оказаться сходными — там, разумеется, где есть офисы, корпоративная жизнь и прочие импортные соковыжималки вроде бы на добровольных основах, но вполне жестко форматирующие человеческое существование и оставляющие для налаживания личной жизни редкие развлекательные паузы. Служебных романов под Новый год у нас завязывается никак не меньше; разве что помним мы об этом хуже, обратно пропорционально количеству выпиваемого. В меланхоличном рэпе группы «Сплин» это сформулировано исчерпывающе: «Новый год начинается с того, что никто не помнит себя самого». И дальше ровно в тему: «В углу догорает новогодняя елка, под елкой спит какая-то девчонка. Самое смешное, что она скорее всего моя жена». Комплекс эмоций — ирония пополам с удивлением — говорит сам за себя. Пьем мы тут все-таки больше, чем они там, а если не больше, то иначе: кроме России разве что в холодных скандинавских странах алкогольная практика носит столь откровенно экзистенциальный характер, с непременным желанием дойти до конца, до полного обнуления, переформатирования жесткого диска, которое заставляет наутро (точнее, к обеду) мучительно гадать: с кем было-то, а главное, что именно?
Тут еще можно заметить, что отечественный индивид, пусть и самый что ни на есть разофисный, все-таки хуже поддается регулированию, в том числе и по принципу «а теперь у нас каникулы для любви и секса». Не в силу какого-то особого свободолюбия, а в силу элементарного стихийного раздолбайства, делающего пригодным для ухода в загул, алкогольный или любовный, любой сезон. Нет, все-таки очень любопытно было бы почитать такую вот статистику — про нас…
На Западе, у евро-американцев, надо думать, тоже не все так просто. Максима «Рождество — семейный праздник», то бишь праздник для уже созданной семьи, а не для ее создания, не с потолка взялась; так было, и вдали от мегаполисов, компенсирующих постоянную зарегулированность кратковременным разгулом, в провинциальной глухомани — так и сейчас. Никогда не забуду одного своего европейского Рождества. Мы с друзьями отправились в дальний автобусный тур — аж до Португалии. Каждые сутки по дорожным правилам Евросоюза автобусу полагалось мероприятие с саморазоблачительным названием «отстой»: остановиться на восемь часов неважно где, хоть на обочине, чтобы можно было ехать дальше. Рождественский вечер выпал на маленький французский городок Кольмар, недалеко от германской границы. Было начало одиннадцатого. Мы, выбравшиеся из своего гроба на колесах возле автовокзала, ежились не столько от либерального еврохолода, сколько от дурных предчувствий: вокруг не было ни души. Марш-бросок по пустынным улицам (за выпивкой, за чем же еще? — взятое с собой было прикончено еще в Польше) предчувствия подтвердил: одинокие прохожие стремительно порскали в парадные, последние лавки захлопывались у нас перед носом, питейные заведения не работали. Паника нарастала. В последнюю секунду мы, отпихнув уже притворявшего дверь хозяина, вломились в какой-то подвальчик. Бутылка дрянного виски давала надежду. С ней мы пошли бродить по подмерзшим улицам. Не было никого нигде. Даже окна в массе своей не светились — словно хозяева, вместо того чтобы собраться семейным кругом подле индейки или кого они там едят по этому поводу, лежат, обесточенные, в своих постелях. На обезлюженных улицах отчаянно мигала иллюминация (Кольмар в том году стал чемпионом в каком-то евроконкурсе на самую обильную праздничную подсветку), и морзянка всех этих лампочек, звездочек, шариков и огоньков только добавляла происходящему тревожного сюрреализма. Ни работающего бара, ни голосов, ни музыки; время текло мучительно медленно, виски кончалось гораздо быстрей. Вдруг на очередном повороте до нас донесся еле различимый музыкальный гул. Мы пошли на звук. Источником его оказался кафедральный собор. Мы остановились, обалдело разглядывая единственное звучащее здание в городе. Орган вдруг смолк, тяжелые створки ворот распахнулись, и наружу, обтекая нас, повалили обыватели города Кольмара. Они шли парами, многие с детьми; молодежи, которой, по нашим представлениям, нынче самое время зажигать по кабакам, тоже было полно. Граждане Кольмара стремительно рассасывались по улицам; отправлялись, надо думать, к своим индейкам-или-кто-там. Через пять минут на площади перед собором снова были мы одни.
А вы говорите: корпоративные вечеринки. Вы говорите: любовные приключения. У честных кольмарцев на Рождество был лишь один Серьезный Партнер — тот, который всегда стоит мессы, которому только и положено быть с заглавной.
Впрочем, все это неважно — корпоративный загул мегаполиса, консервативный зажим провинции… Рождество и Новый год — хорошее время для начала любви хотя бы уже потому, что зима. Меня всегда удивляло, что титул начинательницы любовей всегда без обсуждения закрепляют за весной; ну да, гормоны и прочая биохимия, но биохимией управляется одно тело, а у души, которая в этом деле тоже неизбежно участвует, другая таблица Менделеева. Я подмечал это за собой: все мои серьезные, настоящие романы начинались поздней осенью и вступали в свои права к зиме. Просто потому, что холод, вполне по Бродскому, не только «крошит металл» и «щадит стекло», но и «учит гортань проговорить «впусти»: в холоде и пустоте зимы человеку никуда уже не деться от беспрекословного осознания своей малости, уязвимости и одиночества, и одному такую правду не снести — нужен партнер. Алкоголь тоже годится, но даруемая им иллюзия тепла и общности кратковременна. Любовь — дольше. Только и всего. Тоже иллюзия, но дольше, хотя бы потому, что генерируется вдвоем.
А еще от любви получаются дети. В этом, да простит мне Серьезный Партнер это робкое кощунство, и есть еще одно содержание слова «Рождество».
Моя дочка, между прочим, родилась в конце сентября. Подсчитать несложно.
Так и живем.
Фото СЕРГЕЯ ИСАКОВА