Какое-то время — несколько дней, несколько недель — мы верим, что в новеньком, с чистого листа выписываемом времени не будет уже плохого ни грамма, ни буковки. Берем себе в попутчики китайских петушков и кабанчиков — пусть развлекают нас в этом волнующем переходе из прошлого в будущее. Заваливаем друг друга дорогими подарками — по кредитам будем расплачиваться там, в будущем, а пока у нас карнавал достатка и потребительский триумф.
Мы не столько отмечаем Новый год, сколько переживаем. Как религиозный обряд. Как замаскированный под загул катарсис. Прикосновение к чуду как бы умирающего, как бы возрождающегося в этих календарных ноликах и единичках времени. И эти загадываемые под двенадцать ударов желания — что это, как не молитва? С 1 января начинается что-то другое, новое. Должно начаться. «Господи, пусть кончится плохое и начнется хорошее» — ведь именно таков смысл всего, что мы загадываем, глядя друг другу в глаза, или в бокал с танцующими пузырьками, или в телевизор. Кажется, слова эти правильнее произносить совсем не в этот день, совсем не в этот праздник, вовсе не курантам адресовать свои чаяния на лучшее. Мы переживаем на Новый год то, что должно происходить с нами на Рождество. Самая главная надежда — разве может быть она связана с механической сменой цифр в календарях? Самая главная надежда — она ведь рождественская. Разве нет? Но к Рождеству мы уже выдыхаемся, к Рождеству в очередной раз несвершившееся чудо, которое мы ждем в гости в ночь с 31-го на 1-е, уже осело в нас пеплом выгоревших эмоций, выветрилось, как вчерашний перегар. (Не там ждали, не то выдавали друг другу за чудо?) Рождество проходит почти не замеченным для души, вскользь, транзитом.
Оно и понятно: не может быть у человека два главных праздника. За те советские десятилетия, что Рождество было вне закона, место главного праздника прочно занял День Смены Календаря. Когда случится обратное, трудно сказать.
Что ж, вот он надвигается, весь в хлопушках и поросячьих мордочках, весь в улыбках телезвезд и небывалых скидках — Новый, 2007-й!
… А назавтра игрушки будут уже не такими новыми, недоеденный оливье — подозрительным на вкус. И послепраздничный организм, отягощенный сомнением: «Отметили. Ну и что?» Да ничего! 1 января, как и предполагалось.