Солнце, которым встречает Израиль в декабре, жарит по-летнему. Сначала понимаешь, что зря тащил из Москвы куртку, потом не знаешь, куда деть пиджак, после соображаешь: вообще-то впору и загорать. Это, собственно, и делают солдаты на блокпосту в паре километров от города Сдерот — благо, за бетонным забором их не видать ни начальству, ни палестинцам из Газы. До нее, точнее, до стены безопасности, за которой палестинское поселение Бейт-Ханун, по прямой где-то еще с километр.
Блокпост стоит не на границе страны, он стоит на границе города. Его миссия не оборонительная, а наблюдательная — хотя, растолковывают провожатые, «здесь тоже случается». О том, что именно «случается», напоминает обелиск с лаконичной надписью: «Сын друзской деревни Ноби Мери погиб здесь в бою за мир», после чего блокпост назвали его именем.
Другое напоминание — рассказ про то, как капрала Гилада Шалита взяли на точно таком же посту: подобрались ночью с тыла, где стена не бетонная, а проволочная, жахнули по вышке из гранатомета и подобрали того, кто остался в живых. Дальнейшее известно: чтобы спасти капрала Шалита, Израиль ввел войска в Газу. Потом вывел. Капрала, увы, не нашли.
Вообще, жизнь в Сдероте плохо вписывается в голливудские сценарии, хотя декорации — чего стоит один белый дирижабль, зависший в вызывающе безоблачном небе, — просто фантастические. Но красоты обманчивы: дирижабль — не рекламная акция, а средство раннего оповещения о запуске самодельных ракет «Кассам», которыми Исламский джихад обстреливает Сдерот по ночам или на рассвете. Считается, что когда аэростат засекает вспышку и передает сигнал, который автоматически включает сирену, у 25 тысяч жителей остается еще с полминуты подлетного времени, чтобы укрыться. Жители, правда, уверяют, что меньше.
Куда бежать?
— Беда, что не знаешь, куда бежать — то ли в дом, то ли, наоборот, из дому, — объясняет мне сотрудница муниципалитета Елена Бирюкова, приехавшая в Израиль из Воронежской области. — Живем тут, как в тире…
По составу местного населения можно изучать географию одной шестой части суши. Половина из 25 тысяч жителей Сдерота — репатрианты, хлынувшие в 90-е из бывшего СССР — России, Украины, Таджикистана. Еще до них, в 50-е, здесь, на границе пустыне Негев, селились выходцы из Ирана и Северной Африки. Дом потомка одного из них, ныне министра обороны Амира Переца, вам обязательно покажут, не забыв упомянуть, что он здесь тоже бывает и что летом осколками от ракеты ранило его телохранителя. Еще одна достопримечательность — «Музей подарков», там сложено штабелями то, что осталось от ракет, которые падают на город уже четыре года.
Сдерот, впрочем, не откровение. Что такое жизнь под ракетами, Израиль узнал этим летом, во время ливанской войны, когда на север страны, вплоть до Хайфы, сыпались те же снаряды, самодельные и серийные, запущенные «Хезболлой». Спор о том, что страшнее — неуправляемые бомбы вроде «Кассамов» или «живые», взрывающие себя на рынках, в автобусах и на дискотеках, — явно досужий: какая смерть где ударит, одинаково непонятно. Но одно различие все же просматривается: угрозу шахидов, взрывающих себя вместе с толпой или самолетом, мир уже разглядел, ее объяснять не надо. А вот что такое ежедневный ракетный обстрел города, который не перестает функционировать, отдыхать, ходить на работу и в школы, знают только в Израиле. Битва изо дня в день за свой, привычный, образ жизни — это еще неведомая миру сторона битвы цивилизаций.
— Уехать из Сдерота? Можно, но трудно, — объясняет Елена. — Здесь работа, семья, квартира. В другом месте все придется начинать заново.
Михаил Слуцкер, в прошлом инженер крупного молокозавода в Брянске, обосновавшийся в Сдероте три года назад вместе с женой и детьми, напротив, отъезда не исключает. Оставаться здесь ему тяжко: жена, татарка Фатима, ставшая Фаиной, погибла несколько дней назад — ее разорвало ракетой, когда она пыталась найти убежище. В дом, из которого она убежала, ракета не попала.
Все еще слишком свежо, и Михаил с трудом, но находит в себе силы сказать, что в 1967-м участвовал в Шестидневной войне против Израиля: «Был секретчиком». Но сейчас война другая — «не против армий, а против людей», — поясняет он. Об Иране, который поставляет оружие террористам, он говорит так, как в советские годы говорили об американском империализме, но от этого ему веришь только больше — человек говорит теми словами, которые у него есть.
— Из Израиля мы не уедем, — заключает Михаил. — Мы приехали, чтобы дать образование внукам.
Наверное, это можно было сделать не только в Израиле, но ведь не нам судить: такой был у человека личный проект, хороший или плохой, но в этот проект попала ракета. «Это все политики», — подхватывает его дочь Наталья, архитектор, которая строит в Сдероте укрытия и защитные сооружения.
Ракета, кстати, прилетела, из Бейт-Хануна, того самого палестинского поселения, в котором всего за несколько дней до трагедии Михаила израильская артиллерия — как официально признано, по ошибке — накрыла дом, где погибли 19 человек.
Государство Израиль не бросает на произвол судьбы город Сдерот. А в остальном что поделаешь — передовая.
Забор безопасности
Стену безопасности — местами бетонную, метров под восемь, а местами, где поглуше, и проволочную — в Израиле почему-то называют забором. Так, наверное, политкорректнее, но суть от этого не меняется: впечатляющее сооружение из бетона и стали тянется на десятки и десятки километров, укрывая города, поселения и дороги Израиля в наиболее проблемных местах — там, где они наиболее близко подходят к территориям, отданным под управление администрации Палестинской автономии (ПА).
Строительство еще далеко не закончено, хотя где-то при этом стену уже перестраивают, но с воздуха явно просматривается, что Земля обетованная — не земля вовсе, а архипелаг. С одной стороны — цветущие сады и города террасами спускаются по склонам, с другой — садов не видать, да и города поплоше. Кто от кого укрылся этой стеной-забором, не всегда и разберешь: уж очень она петляет.
Строительство началось при премьере Ариэле Шароне, когда главной проблемой Израиля было поставить барьер на пути камикадзе. Поставили — после второй интифады (она началась в 2000 году) Палестинская автономия практически закупорена, «живые» бомбы теперь тикают за забором. Но вот беда: террористы перевооружились — летучим бомбам «Кассамам» стена не помеха.
Безопасности в итоге больше не стало: изменилась только ее география — раньше на передовой были одни израильские города, теперь — другие. А суть все та же — как и все последние 13 лет переговоров о мире, на войне оба общества — и израильское, и палестинское. Если всю Газу с населением в 1 млн 300 тысяч присутствующие там ооновцы не стесняются называть «тикающей бомбой», взорвать которую запросто может противостояние ФАТХа с ХАМАСом, то под Израиль заложена бомба демографическая.
«Сионизм строился на географии (читай — на Земле обетованной, где евреи после Второй мировой войны восстановили свое государство), но держится-то он на демографии», — эта фраза Шимона Переса ключевая для того, чтобы понять текущий момент. По подсчетам аналитиков Моссада, уверяет известный британский исследователь Гордон Томас, к 2010 году на полоске земли между рекой Иордан и Средиземным морем арабов будет больше, чем евреев. И в этой битве никакие высокие технологии не помогут.
Сдерот и его жители со всеми их драмами — лишь окоп в 59-летнем (считаем с образования Израиля в 1948-м) противостоянии евреев и палестинцев, суть которого — убежденность и тех, и других в том, что на всех здесь земли не хватит, как ни дели. Однако делят: все последние 14 лет в этом и состоял мирный процесс, формулу которого вывели в 1993-м Ясир Арафат и Ицхак Рабин — «мир в обмен на территории». Нынешние остряки формулируют круче: «Вечная война за то, чтобы наступил вечный мир».
От Сдерота на юге до Голанских высот на севере Израиля вертолетом каких-то полтора часа лету. Но эти полтора часа все объясняют: сверху невооруженным глазом видно, что на палестинской части жить нельзя, невозможно. Поселения разделены блокпостами, из одного в другое ни пройти ни проехать, земля — худосочна, словом — не проживешь. Но спускаешься, ставишь вопрос ребром и ребром же получаешь ответ от израильтян: а вы что думаете, когда мы сюда пришли в 40-х, было иначе? Это ведь принципиальный вопрос, что строить на земле, которую получил «в обмен на мир», — теплицы или установки для запуска неуправляемых ракет типа «Кассам».
Этот вопрос открыт и сегодня. Забор безопасности — конечно, новое слово в борьбе с террором, но от момента выбора разве отгородишься? Компромиссы тут едва ли возможны. Поэтому военврач Дани Шапшович, 10 лет назад приехавший в Израиль из Киева, ныне житель кибуца Авивим на Голанах, загоняет меня в полный тупик вопросом: «Да как же Россия, столько сама настрадавшаяся от терроризма в Чечне, могла поставлять ракеты в Сирию, которая потом переправляла их «Хезболле»? Они же били по нам, бывшим вашим, советским гражданам!» Я объясняю, что наши лидеры, президент Путин и премьер Ольмерт, обсудив этот трудный вопрос, пришли к взаимоприемлемым компромиссам по поводу деятельности хозяйствующих субъектов, а он все твердит: да ведь на Голанах вашими ракетами били по нам! Неужто хитросплетения войны с терроризмом даже нас — тех, кого в Израиле называют русскими, — развели по разные стороны безопасности?
Русское слово в борьбе с терроризмом
Роман Поланский, ныне политолог, в прошлом — соратник министра Израиля и бывшего советского диссидента Натана Щаранского, вспоминая секретные переговоры с палестинцами, в которых сам принимал участие, формулирует:
— Мы все 90-е годы жили с ощущением, что мир — за углом, надо было только что-то дать Арафату, чтобы ему стало что терять, надо было создать средний класс в Палестине — и все получится. Но, — повторяет он слова Натана Щаранского, — мы ошиблись, потому что ставили на диктатора, в задачи которого просто не входило построение нормального государства. Перед интифадой 2000 года в ПА рост ВВП был под 30 процентов, возник слой преуспевающих людей, общество становилось на нормальные рельсы — но Арафат, как Мао, все перетряхнул. Вывод простой: с терроризмом можно справиться только при помощи демократии, нужны общие ценности — иначе война.
Авигдор Либерман, другой политик из русских, ныне министр стратегического планирования и важный союзник премьера Эхуда Ольмерта в кнессете, куда радикальнее.
— Все руководство западного мира мыслит прошлыми войнами, — объясняет он «Огоньку». — А лучшая модель — это разделение на два государства: в Палестине не должно быть евреев, почему же в Израиле 20 процентов арабов? Самая удачная модель — это Кипр, с минными полями между греками и турками. Мира нет, зато есть стабильность. Это то, что и нужно Израилю.
Это далеко не все варианты «русских ответов» на злобу дня. Как философски замечает Роман Поланский, с течением времени правые левеют, а левые — правеют, что тут поделаешь. Новые концепции войны и мира стремительно воодушевляют израильское общество и очень быстро изнашиваются — все потому, что страна, которая живет в постоянном стрессе, очень хочет надеяться.
Израиль — это государство-лаборатория и для своих граждан, и для мира тоже. А русская община, еще не вполне вписавшаяся в свое новое место жительства, в этой лаборатории как лакмусовая бумажка. Она хочет самых быстрых и самых простых ответов на вопросы, которые еще пока даже никто не смог правильно сформулировать.
Как сказал мне один житель Сдерота, попросив не называть своего имени: «Хотите, я напишу в «Огонек» о нашей борьбе с «Кассамами» в жанре детектива? Получится лучше, чем у Донцовой...»
Ваш корреспондент вежливо отказался.
Фото: YONATHAN WEITZMAN/REUTERS; ARIEL SCHALIT/AP; GIL COHEN MAGEN/REUTERS