После беглого осмотра очереди, стоящей за билетами на «Черепашек Ниндзя», можно смело делить зрителей на две категории. Одним лет эдак 13, это учащиеся средних и старших классов, которые фильм употребляют в качестве надежного способа потратить каникулы. Другим стукнул «четвертак», каникулы для них давно кончились, и главное их отличие от школьников совсем не в щетине. Те, кто помладше, скучают заранее, они всего насмотрелись, их не удивишь, для них «Ниндзя», может, тысячный фильм, анимированный на компьютере. Старшие, наоборот, светятся тихим восторгом и пришли на сеанс, чтобы посылать экрану луч радости, чтобы вернуться в то время, когда деревья были большими, в перестроечные 1990-е. Именно тогда на столицу и область начал вещать «2×2», развлекательный канал типа кабельных. Эфир он забил дешевыми, зато экспрессивными программами. На «2×2» ставили клипы «ласкового» Юрия Шатунова («Эта звездная ночь зовет меня!» — трепетал пискля, лапая девочку у костра). Крутили первые «Магазины на диване». А по утрам, часов в восемь, чтобы школьники не опаздывали к звонку, показывали первые в России заграничные детские сериалы. Надо признать, что месиво было адское. Вслед за «Макрон-1» — мультиком о столкновениях механических боевых исполинов — шел приключенческий «Спиди-Гонщик», нарисованный скупо, по две-три фазы на движение, то левая нога впереди, то правая — и типа персонаж побежал. Пару раз повторяли «Капитана Пауэра и Солдатов будущего», где солдат, закованный в картонные латы, бил в грудь кулаком и командовал: «Включить энергию!» Но самым любимым стал мультик «Черепашки Ниндзя» о четырех боевых зверюгах, прописанных в нью-йоркской канализации. Все это были скверные шоу, которые закупались по дешевке, на стоках и сегодня подорвали бы репутацию любого канала. Но в 1993 году в стране и культуре случился тот самый монтаж, о котором просила героиня «Человека с бульвара Капуцинов»: вчера были одни фильмы, музыка, звезды, а сегодня — щелк! рестарт! перестроились! — и все с чистого листа. Советское кино подростки не помнили (да и не доросли они, или, если начистоту, мы до гайдаевских шуток), российского не появилось. В итоге школьникам предложили только таких героев: уродливых, вооруженных до зубов. В России началась другая жизнь — с черепашек и — отчасти — по-черепашьи.
Пиратские кабельные каналы, видеокассеты с двумя фильмами на одной (за удачу считались кассеты с парой модных «драчек», за «нагрев» — с записанными до середины), Жан-Клод Ван Дамм и Синтия Ротрок, Конан-Варвар и Робот-полицейский… Этот мусор утрамбовался в равномерный культурный слой. Кто вообще эти черепашки? С одной стороны, подростки, с которыми можно было себя проассоциировать, чьи поступки хотелось повторять, чьи принципы принимались на веру. Вместе с тем черепашки — генетические мутанты, аутсайдеры, в прямом смысле подонки, проводящие дни в канализации Нью-Йорка под присмотром старой брюзгливой крысы. Черепашки помнят, что на поверхности показываться нельзя, поскольку мир к ним настроен враждебно. Единственную радость они видят в насилии (поэтому носят оружие: кто дубину, кто два пера) и чревоугодии (они тоннами поглощают пиццу). В каждой серии черепашки крошат врагов, стоят на передовой, но сохраняют неизменное благодушие: это вам не усталые рядовые из шестидесятнических батальных картин! В черепашек заложено то, чего не было в киногероях советских — внутренняя готовность к конфликту. Что заботило воспетого нашим кино пионера? Как товарищу половчее помочь и как бы Родину отлюбить; даже вылетев в созвездие Кассиопея, советский киноподросток волновался о тех, кто дома, кто остался в Советской стране, обо всех и о каждом. Какие цели ставят черепахи? 1) Истребить агрессоров, 2) выжить самим и 3) набить после боя животы. «Черепашки Ниндзя» прививали поклонникам хищнический эгоизм: главное, ребята — это Я.
«Черепашки» придуманы как пародия на комиксы о сверхлюдях. В США они так и прошли. Зато нас, малолетних москвичей, оглушили. Мультфильм стал инъекций эгоизма и мизантропии, он учил давать миру под дых, даже если мир того не заслуживал: обмани, укради, но добейся своего. Психология ребенка надламывалась неизбежно. Как-то раз на территорию спрятанной в арбатских переулках средней школы № 1233 зашел усатый мужчина в дубленке, выбрал пацана понаглее (безошибочно узнав вожака) и предложил заработать: 500 немецких марок за то, чтобы прогульщики распространили несколько тысяч листовок «Все на перевыборы!» и «Даешь новую власть!». Сумма была немыслимой, листовки в нескольких пластиковых пакетах мужчина принес с собой; отказаться было трудно. Как поступил бы подросток, воспитанный на историях об ответственных пионерах и стихе «Что такое хорошо…»? Дав слово, он держал бы его до конца (на что заказчик, понятно, рассчитывал), скрипя зубами, подставляясь под ментовские репрессии. Но эти ученики взяли другие уроки, они уже видели «Черепашек». Так что они просто поделили купюры, сожгли листовки в соседнем дворе, а мужика, вернувшегося на разборку, просто-напросто не узнали. Свободен, дядя!
Поэт Андрей Родионов сформулировал принцип «пельмени — устрицы пьющих людей», который работает не только в гастрономии, но и в образовании. У тех, кто рос с чудовищами, и культурные нормы чудовищны. В интернете ведется реестр воспоминаний 76—82.ru, где тридцатилетние авторы ностальгируют о детстве: упомянут девчачий сериал «Кэнди-Кэнди», и пресловутый «Капитан Пауэр», и всякая другая халтура. Но в сравнении со списками сайта, допустим, 82—87.ru (никем еще не открытого), их перечень кажется сборником программных пособий Института культуры. Те, кому в разгар 1990-х было двенадцать-тринадцать лет, хавали и переваривали все подряд — от ситкома «Элен и ребята» до боевика «Ночь-война», где крепкий такой дурак шагает по городу и мочит, мочит, мочит. Потом 82—87 получили дипломы и представление о том, что же такое «хорошо» и как выглядит нормальное кино, но это для них стало лишь надстройкой мировоззрения — фундамент-то заложен иной. Премьера киномясорубки «300» воспринимается ими-нами с большим энтузиазмом, чем новый Сокуров, ведь багаж детства с плеча не скинешь. Следующие поколения (87—92? 92—97?) не столь однородны, они росли на другом телевидении, на новых фильмах, на новых источниках подпитки, в условиях типа «все есть». Хочешь — смотри «Войну миров», а хочешь — порнодраму «Дыра в моем сердце». Но детям перестроечных, почти послевоенных лет не дали выбора: люби «Черепашек» — или в классе не о чем будет поговорить.
В безвременье, когда тушенку слали из-за границы в коробках с гуманиматрной помощью, любые отношения превращались в «рыночные», а на улицах горели черные иномарки, закладываемые «конфликтными» сериалами идеи были, пожалуй, полезны: ну как еще адаптироваться? Но если в новых «Черепашках» и есть что-то грустное, то это чувство собственной косности, появляющееся, пусть на секунду, у всякого пришедшего на фильм «четвертачка». Ведь как получилось: устриц ты вроде наелся… Да. Но ценишь, как и раньше, одни пельмени.
Фото КИНОКОМПАНИИ «ВЕСТ»