В романе советской писательницы Галины Николаевой «Жатва», помнится, возвращается муж с войны, а у жены — любовник; наутро первый вопрос мужа любовнику звучит так: «Сколько коммунистов в партийной организации?.. А комсомольцев?..»
«Редкие земли» начинаются почти как пародия на соцреалистический роман: наблюдает литератор редкое дерево тамариск, а сам думает: таков вот и наш исторический комсомол. Снаружи — гнилой, мертвый короб ствола, а внутри — жизнь. Куда ж без комсомола — ведь именно он и был самым массовым собранием «редких людей» в СССР, утверждает Аксенов. И именно оттуда, по последней, так сказать, комсомольской путевке, самые ловкие ушли в бизнес в 90-е.
… Но главный герой «Редких земель» - член ЦК ВЛКСМ, затем олигарх Ген Стратов — не такой, как все олигархи: он мечтает не о банальной прибыли, а о выведении новой, улучшенной породы людей. Начнет он, естественно, по-комсомольски, с себя: обоих своих детей они с женой специально едут зачинать в Африку, в кратер вулкана — откуда, по преданию, вышел первый человек.
Такой вот бизнес-план: сверхкорпорация — сверхдети — сверхчеловечество.
… В штаб-квартире корпорации Стратова «Таблица-М» — там на первых 12 этажах еще курить можно, а на трех последних - нет; очень узнаваемая и характерная деталь. Наверху ведь сидят главные боссы — а они, подобно богам, лишены человеческих слабостей, не пьют и не курят (и не писают — хочется добавить. В чудовищно смешных воспоминаниях Ю. Семенова одна девочка утверждала, что у Сталина и других вождей «нет пиписек»).
Как всегда бывает у русских классиков, Аксенов описывал исключение, а получилось все равно типическое: в этих штрихах — вся наша элита 90-х с ее новым мессианством, утопическим желанием выжать из человека все «лишнее», все слабости, оставить только нужное, пригодное для работы, а остальное выкинуть за ненадобностью. Подсознание этой элиты гениально выражено фразой одного из героев: «в этой организации 90 процентов — наши люди, а остальные — неграмотные». Чудо, мечта русского бизнеса, так сказать: чтобы были повсюду либо СВОИ — либо неграмотные. Или мертвые, что еще лучше.
Эгоизм — двигатель капитализма, учит нас история, но в России это правило почему-то не сработало. Формула национального эгоизма — либо свои, либо мертвые, либо наше, либо ничье — становится главным тормозом любых реформ. Не экономика и не политика, а психология бывших комсомольцев была причиной ТАКИХ 90-х: врожденная неспособность считаться с Другим — не то что мнением, действием, высказыванием — вообще с самим физическим существованием конкурента. В этом смысле олигархи 90-х, которых описывает Аксенов, не менее, а более других — советские люди. Все их поглощения, слияния, захваты — они все родом оттуда, из того же комсомола. В полном соответствии с советским мировоззрением «успехом» в 90-е считалась не победа над конкурентом, а его уничтожение — физическое или моральное. Стоит ли удивляться, что и с самими олигархами впоследствии поступали точно так же.
Этот эгоизм 90-х, однако, неотделим от идеализма 90-х, который тоже, конечно, был у нашей бизнес-элиты, но также пользы стране не принес.
Он, этот идеализм, толкает Стратова обратно в Россию — после фантастического освобождения из московской тюрьмы и последующей переправки членов корпорации М во Францию. По этому поводу во французском замке пир: много еды, музыки, в числе гостей — Ксения Собчак и Бритни Спирс. Все свободны, как говорится. Вот бы и радоваться жизни вне «ужасной России» — ан нет. Корежит нашего героя: «Просто я скучаю по тюрьме», — говорит он обалдевшей жене. Ну да: стремление к сверхчеловечности — оно ведь предполагает именно сверхдеяния, сверхпоступки (а сидение в русской тюрьме — сверхпоступок). А здесь, во Франции, Стратов этого всего лишен: как поется в известной песне, «если вы не живете, значит, вам и не умирать».
Сам Стратов в результате кончает тем, что тайно возвращается и бродит по всей России — хоть и не в зипуне, а в обычной модной куртке — и раздает деньги нуждающимся, всяким детским домам и больницам: кому миллион, кому два. Народная легенда приписывала подобный же финал царю Александру I, не говоря уже о Льве Толстом, главном русском «уходчике» в Никуда. В ничто. Такой вот тупик всех «редких», так сказать.
Разгадка проста: в России не любят идеалистов даже больше, чем олигархов. А как же хождения в народ, скажете вы, а как же тургеневские девушки? А комсомольцы-добровольцы? А революция, а перестройка, в конце концов? Все так, но по большому счету в России с идеализмом — прекрасным человеческим качеством — так толком и не научились обращаться, использовать его на благо страны. А ведь идеализм — это двигатель капитализма не меньший, чем эгоизм. И именно люди, строящие утопические планы, могут свернуть горы, но для этого нужно позволять людям хоть изредка прыгать выше головы. У нас же идеалистов, людей, по настоящему убежденных в чем-либо, всегда боялись. Недаром ведь поговорка «инициатива наказуема» появилась именно у нас. Риторика советская учила беззаветной вере, но на практике, по-настоящему быть убежденным в чем-либо всегда было опасно. Именно убежденные марксисты, сталинисты, коммунисты первыми и пошли под сталинский топор в 30-е, а уж потом все остальные; власти бы ценить идеалистов, а она их попросту убивает. Вот и олигарха Стратова убивают (точнее, он просто «исчезает» — по милосердию автора) не тогда, когда уничтожал конкурентов и вершил дела, а именно когда нарушил главное правило игры — пошел к людям, в народ.
Я хочу предостеречь тех, кто захочет увидеть в романе только плач по судьбе Ходорковского. У Аксенова вообще всегда трудно понять, как «работает» его роман: он воздействует на читателя не постепенно, не узнаваемостью — а обрушивается сразу, всей мощью. И даже ломающие ритм произведения авторские отступления про курорт Биарриц только поначалу кажутся «лишними». Недаром Аксенов так любит джаз: он и с композицией романа работает по принципу запаздывания, синкопы то есть, сознательно сбивается с ритма — что только еще более выпукло подчеркивает основной ритм романа. Такая музыкальность сегодня, пожалуй, никому из современных наших писателей, кроме Аксенова, недоступна: потому и «Земли» по прочтении начинают «расширяться» до уровня глобальных обобщений. По Аксенову причины поражения 90-х следует искать глубже — в самой нашей природе, в недоверии к человеку вообще, в неумении власти направлять в правильное русло человеческий эгоизм, тщеславие, идеализм, то есть тотальная бесчувственность на уровне среды, страны, самой земной поверхности.
… Не случайно идеальные герои Аксенова всегда сочетаются только с одной стихией — водной: словно на земле им места нет. Таковы и дети из ранней повести «Звездный билет», и молодые работяги из «Апельсинов из Марокко», и дети белоэмигрантов из «Острова Крым», которые по морю улепетывают от советской власти… Море у Аксенова хранит мечту, тайну, идеалы, море — убежище идеалистов: редкие породы аксеновских людей и выходят из моря (как сын Стратова, сверхребенок Никодимчик), и в конце концов только там, в воде, и находят приют. Там же, в водной стихии, исчезают и герои нынешнего романа.
Пока только туда «редким» у нас дорога.
А пока лучшие уходят в море, худшие идут переворачивать машины и бить стекла супермаркетов. В лучшем случае.
Фото Льва ШЕРСТЕННИКОВА