Дмитрий Крымов оформил более ста спектаклей, начиная с тех, которые ставил его отец, Анатолий Эфрос. Однако сегодня Дмитрий уже и сам известен как режиссер. Вместе со студентами Российской академии театрального искусства (бывший ГИТИС) им поставлен целый ряд ярких экспериментальных работ.
Как ты отбираешь произведения для своих постановок?
Чаще всего получается, что спектакли ставятся не по пьесам, а по книжкам, причем по тем, которых у меня нет. Например, я в детстве мечтал проиллюстрировать афанасьевские сказки. Но когда нам с ребятами моего курса сценографов в ГИТИСе пришла идея поставить спектакль, пришлось искать книгу по знакомым.
Почему спектакль называется «Недосказки»?
«Недосказки» — это такие недоделки, как русские поделки — то ли они сделаны, то ли нет. Это один смысл. А второй подтекст — нам сейчас не до сказки, мы о серьезном. Это был мой первый спектакль не с актерами и не в театре. Где его мы только ни делали — в подсобке антикварного магазина, и у меня в мастерской.
Не смущало трагическое содержание этих сказок?
Но это ведь не от меня идет и не от Афанасьева, а от русского народа. Там чудовищные вещи происходят: люди рубят друг другу ноги, руки, носы, жарят все это и съедают без тени смущения и жалости друг к другу. Это людоедская страна. Вспомни, из чего был сделан колобок. Был же голод, поэтому старуха слепила колобок из того, что было, — она замешала его на грудном молоке, а поскребла по сусекам, ну если немножко фантазию включить, представить, что она там наскребла и на чем замешала, то есть этого уж точно не захочешь. Или в сказке, в которой мышка пробежала, хвостиком махнула. Там же это движение мышки спровоцировало самоубийство всей деревни: внучка повесилась, поп все книги изорвал, звонарь все колокола перебил, все умерли оттого, что мышка в русской деревне пробежала, хвостиком махнула, яичко и разбилось. Все было на такой грани нервного голодного истощения, что веселенькое в этих сюжетах мог увидеть разве что Билибин.
Как театральному художнику, тебе было интересно работать с отцом?
Когда я с ним работал, то мало что умел и понимал. Помню, папа на какой-то мой день рождения, когда гости принесли мне разные подарки, а мы все сидели за столом в одной из комнат, оторвал от какой-то коробки с тортом кусочек и написал там что-то: «Вот тебе мой подарок». Я прочитал: «Уважаемый Дмитрий Анатольевич, вы приглашаетесь в Московский художественный театр для оформления «Тартюфа» Мольера». Я подумал тогда: а где же подарок? Я до сих пор помню эту свою мысль. Я так вежливо улыбнулся, сказал: «Спасибо», но это было настолько естественно: а где же подарок? где же объект? Я плохо ценил то, что у меня было. И даже работая с ним, мне казалось, что интереснее где-то работать в других местах, потому что там больше самостоятельности.
Ты оформил четыре тома сочинений своего отца и трехтомник мамы Натальи Крымовой. Когда ты стал читать отца?
Когда он написал первую книжку, это было на хуторе в Литве, где мы отдыхали, то прочитал нам ее вслух. Мы лежали на каких-то сенниках, на раскладушках, и я, конечно, мало что тогда понял. Серьезно читать его я начал уже после того, как его не стало. Когда я долго не беру его книги в руки, а потом открываю, то там каждый раз находятся ответы на мои сегодняшние вопросы. Сегодня, например, я взял с полки третий том, открыл его и читаю, что такое режиссер, по пунктам. Меня первый пункт сразу и поразил: папа пишет, что режиссер — это человек, который может работать только с хорошим настроением.
Ты нарисовал иллюстрации к «Риму» Гоголя…
Это незаконченная и совершенно гениальная повесть Гоголя. Человек идет в Риме за женщиной, но вокруг него такой прекрасный город, что он по дороге забывает о цели своего путешествия и город сливается для него в каком-то карнавальном безумии: женщина, дома, и в конце концов дома побеждают и он забывает о той женщине, за которой шел. Многое было взято у Гоголя Булгаковым, например «Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город…» — это практически цитата из «Рима». У меня есть одна дорогая для меня книга Гоголя. В ней объединено три этапа моей жизни. Во-первых, в нее включена повесть «Рим», а это был мой первый графический цикл, я до того мало рисовал, а тут осмелился на свободный полет пера. Когда мама моя заболела, я читал ей вслух «Нос» Гоголя из этой книги. Я знаю, что нельзя в книжках ничего отмечать, но здесь на одной страничке я написал: «Мама умерла», мы не успели с ней дочитать повесть до конца. И еще в книге лежит список всех моих студентов с распределенными за ними обязанностями — кто что делает. Я вообще иногда книги ищу дома до безумия, не знаю, где что лежит, а эту книжку могу взять с полки с закрытыми глазами.
Следующий выпуск передачи «Библиотека «Огонька» — в субботу, 7 апреля, в 16:00. О своей библиотеке расскажет писательница Полина Дашкова.
Фото АЛЕКСАНДРА ШАТАЛОВА