Сегодня все ходят. Это отражение сразу двух тенденций, обрадоваться которым не смог бы и самый солнечный оптимист. Первая — торжество зрелища над всеми прочими видами человеческой деятельности. Концерт звезды никому не интересен, если эта же звезда в реалити-шоу не принимает душ и не меняет трусы. Политика никому не интересна, если не сопряжена с парадами и маршировками. Вторая тенденция связана с первой, и возможно — первична. Она заключается в полном иссякании смыслов и в исчезновении слов. Все слова скомпрометированы, лево и право безнадежно перепутаны, вникать в нюансы охотников нет. Людям не о чем спорить, да вдобавок у них не шибко много таких возможностей. Даже невиннейшая программа «Бойцовский клуб» на ТВЦ закрыта (разумеется, по эстетическим причинам — по каким же еще!): вдруг кто-нибудь случайно назовет вещи своими именами?! Потрясение основ, вы что! Политика ушла из телевизора. Куда? Частично — в блоги, но и там уже кипят свары, не отличимые от дворовых. В результате все выходят на улицу. Потому что, если вытоптать все культурные растения, участок неизбежно зарастает дикими.
В Москве одновременно случились Марш несогласных и Марш согласных. Когда я это пишу, их результаты еще неизвестны, но вы, когда читаете, все уже знаете. Держу пари, что на Марш несогласных собралась жалкая кучка отщепенцев, проплаченных заокеанскими воротилами, а на Марш согласных на Воробьевы горы сошлось большое количество молодых энтузиастов, причем совершенно бесплатно. Все они были румяные, ясноглазые, в галстуках, с барабанчиками, ой, куда это меня ведет. Я только не очень себе представляю, какие речовки должны выкрикиваться враждующими сторонами. Несогласные, наверное, должны выкрикивать какие-нибудь гласные: «А! О! У!», воспроизводя тем самым стенания бедного народа; согласные, напротив, должны отвечать им согласными: «БМП, СПб или ФСБ», в меру изобретательности братьев Якеменко.
В принципе, этот переход полемики с газетных площадей на городские не сулит нам ничего особенно радостного. Я рискнул бы вслед за Горьким назвать это попыткой потушить огонь соломой. Когда дискуссия левых и правых заменяется полемикой голов и дубинок, это заметное и радикальное снижение планки. Теоретическая дискуссия согласных с несогласными предполагает читательское сочувствие к одной из сторон, но потасовка уравнивает их окончательно. Можно спорить о том, кто лучше спорит, но трудно полемизировать, кто лучше ходит. В наше время лучше ходит тот, у кого больше денег и меньше врагов в администрациях различного уровня. Оценить марш можно по множеству параметров: наличие или отсутствие музыки, количество марширующих, слаженность действий, унисонность топаний, всерьез угрожающая московским мостам, — но к идеологии и политике все это относится очень опосредованно; по части слаженности и унисонности, а также визуальных эффектов факельные шествия Третьего рейха дают любым согласным-несогласным значительную фору. Правда, в эпоху Третьего рейха несогласные маршировать уже не могли, а если б могли — что следовало противопоставлять факельщикам? Головешки? Электрические лампочки? Теряюсь.
Словом, перевод полемики из плоскости теоретических дискуссий в плоскость маршировки, когда население в буквальном смысле голосует ногами за тот или иной политический лозунг, может быть, и хорош для умов, которые ничем уже не смущают, но катастрофичен для голов, по которым рано или поздно начнут колотить. Нация, отказавшаяся от дискуссий и отправившаяся ходить, возможно, выигрывает в смысле физического здоровья (польза прогулок на свежем воздухе не оспаривается никем), но вряд ли приближается к решению своих проблем. В конечном итоге все это марш на месте. Это прекрасно, что публичное пространство у нас сегодня зачищено от политики и заполнено сплошным «Комеди Клабом», но уличные шествия, переходящие в потасовки, вряд ли выглядят достойной альтернативой теоретическим дискуссиям.
В ближайшее время российская политическая жизнь рискует подвергнуться тотальной маршизации. Вслед за маршами несогласных, согласных, зеленых и красных, имперцев под водительством Дугина и националистов под водительством Белова (Поткина), за парадами геев и натуралов, мясоедов и вегетарианцев, третьесрочников и конституционалистов мы рискуем получить марши гастарбайтеров, инвалидов, пенсионеров, противников ЕГЭ, солдатских матерей, беглых призывников, старослужащих-дедов, обиженных клеветой в прессе... Военнослужащим проще — ведь маршировка, в конце концов, есть их прямая обязанность! Поскольку любые дискуссии в ближайшее время могут подпасть под пакт об экстремизме и оказаться наказуемыми, марши станут универсальным способом политической жизни: сторонники и противники усыновления детей иностранцами, верующие с хоругвями и атеисты с портретами Галилея, представители оскорбленных грузинских, украинских и эстонских диаспор, азербайджанские хозяева рынков, притесняемые ими российские производители, друзья хомячков с хомячками и враги хомячков с хомякобойками заполнят улицы российских городов, создавая проблемы для водителей и милиции. Последней вовсе не позавидуешь: надо же знать, кого разгонять, а кому благоприятствовать. А как тут разберешь, ежели они все ходят?! Когда спорят вслух — можно хоть понять, наш человек или не наш. А когда он просто так на тебя идет, неся над головой хоругвь, Ходорковского или хомяка, — пойди пойми, дубинкой его лупить или честь отдавать? С Ходорковским, положим, можно еще догадаться, но хомяк?!.
Украинская политическая жизнь по сравнению с российской — застойна. Сколько бы они там ни говорили, что у них демократия, а у нас стагнация, сегодня стало отчетливо видно, у кого что. Основа украинской политики — великое сидение в палатках, в крайнем случае стояние возле них; майдан — апофеоз неподвижности, и главная задача — как можно дольше с него не уходить, чтобы не ломать компанию. Россия не стоит на месте — она практически непрерывно идет, хотя и непонятно куда. Всякий марш примечателен тем, что начинается и заканчивается в произвольно избранной точке: всем обязательно хочется пройти через центр, поклонившись Пушкину, всем своим видом как бы говорящему: «Другой смолчал и стал пред ним ходить, сильнее бы не мог он возразить». Но в крайнем случае, если власти запретят, ходить можно и по ВВЦ, и по Бутову, и по Невскому. Перед нами идеальная модель сегодняшней России: она непрерывно идет, но куда — не ответит никто. Главное же — это совершенно не важно. Можно идти с Воробьевых гор на Кудыкины, а можно — с Тургеневской на Пушкинскую: важен факт движения, лишенного как причины, так и цели. Вся наша внутренняя политика — один сплошной марш, внешняя — один непрерывный демарш, и каков конечный пункт маршрута, давно уже не принципиально. Не зря одно из первых проявлений будущей маршевой политики называлось «Идущие вместе»: им с самого начала не важно было куда.
Будущее крупных российских городов рисуется мне в радужных тонах: в преддверии выборов-2008 марши станут ежедневными, и скоро все уличное движение превратится в строго организованные потоки марширующих под лозунгами или без. В свете последних инициатив Юрия Лужкова, решившего, кажется, обеспечить себе пожизненное мэрство, марширующих будет не более двух на квадратный метр, что обеспечит свободу, маневренность, а в случае необходимости — простор для действий ОМОНа. Согласные будут маршировать по проспектам, несогласные — по переулкам, офицеры — по площадям, солдатские матери — по бульварам, среди зелени, а в скверах будут дружно топать малыши, благодарные за материнский капитал.
У всей этой поголовной маршировки будет только один минус. Человеку, не желающему ходить в ногу, будет никак не пройти по улицам — затопчут и не заметят.
Так оно и к лучшему, господа. Сидите дома. Чего вы не видели там, за окном? Раньше страна делилась на думающих так или иначе. Теперь поделится на топающих и сидящих. Этот опыт у нее уже был — не привыкать.
Фото АЛЕКСЕЯ БОРИСОВА